Звон в ушах из-за прилившей к лицу крови мешает расслышать шаги и голос чужака, нарушившего покой его холостяцкой обители, места, где когда-то стоял звонкий детский смех, но он ушёл вслед за женой, забравшей с собой и дочь. Сукой, решившей, что Брюс - плохой отец. Детектив Робертсон каждый день видел и куда более отвратительных воспитателей, жестоких насильников, избивающих своих детей, заставляющих их воровать, чтобы спустить последний фунт на бутылку дешёвого пойла. А он лишь пару раз показался перед ребёнком в нетрезвом виде и со следами белого порошка над верхней губой.
Он бы, возможно, пожалел о том, что слишком поздно осознал, что пора меняться, тогда, когда пути обратно уже не осталось - дорогу в прошлое ему перекрывала стена из пагубных привычек и поступков, позор которых никогда не получится забыть. Но слишком отчаянно желал, чтобы грубая ткань сжала горло, врезаясь в кожу до багрового синяка, сдавила глотку и хриплые стоны умолкли навечно.
Лёгкие неожиданно раскрываются, набирая максимально воздуха, и без минуты удушенный давится кашлем, теряя сознание.
Переживший аусфиксийный шок пациент приходит в себя только в больнице, когда страшная, как и болшинство английских женщин, медсестра меняет иглу в катетере и загоняет её в вену, а питательный раствор струится по крови. Брюс облизывает пересохшие губы, пытается что-то возразить на слова врача о том, что спасший его жизнь мужчина дал показания и со стопроцентной уверенностью заявил, что неказистый суицидник просто заигрался в "Собачий кайф" и не смог вовремя остановиться. Шею снова стягивает холодная змея, дрожащими пальцами коп касается припухшей красной полосы на коже и замолкает, сберегая немного сил на будущее.
Картинки за окном машины пролетают слишком быстро, чтобы Робертсон успел сообразить, где он и куда его везут. Даже личность водителя до его неокрепшего сознания пришла через минут десять монотонного созерцания придорожных столбов и лесных массивов. Находиться рядом с Брэндоном ещё более отвратительно, чем принимать, что тот спас его от скоропостижной и нелепой кончины, а проезжая над рекой по мосту Брюс уже понадеялся, что отвезут его в лес, чтобы убить собственными руками. Причин для этого о топ-менеджера было более чем достаточно. Доставлять такое удовольствие своему экс-любовнику детектив не желал, потому несколько раз дёрнул на пробу ручку двери, но безуспешно - замок не поддавался, а клыкастая улыбка сверкнула в зеркале заднего вида.
Его квартира теперь кажется ещё более отвратительной чем раньше, в ней застыл дух незавершённости, неполноты действия, но в наркомане нет сил, чтобы разбиваться с этим. Даже поношенные туфли ему помогает снять Брэндон, он же и укрывает пледом, после чего суёт свой нос в самые потайные углы квартиры. Каждый найденный шприц или пакет с таблетками падает к подножию дивана, словно кот, который хвастается добычей и приносит задушенную мышь к ногам хозяина. Нелепая ассоциация вызывает слабую улыбку, но она быстро растворяется в страхе, который накатывает огромной волной, когда сильные руки хватают за грудки и поднимают вверх.
Тяжело. Невыносимо дышать. Но теперь уже не конопляный канат или дорогой галстук, подарок бывшей жены, не пропускает кислород в кровь, а правда, которая была так близко, стоило только протянуть руку, чтобы коснуться её. Пытаясь свести счёты с жизнью Брюс эгоистично думал о себе, но не задумывался как это скажется на репутации единственного дорогого ему человека.
-Я извинюсь перед ней и больше не буду употреблять, - совершенно искренне говорит инспектор, но щеку рассекает болью, а голова по инерции уходит вбок. Прикушенный язык немного болит, Брюс сглатывает кровь и шипит: - Делай что хочешь, - обратно возвращаясь на диван и разворачиваясь к гостю спиной. Гостеприимного приёма не будет - решил остаться, будь добр - ищи спальню сам.
Мятые купюры и несколько монет мелочи оттягивают карман. У Брюса нет при себе ничего кроме налички, даже телефон дома оставил, от соблазна подальше его продать. Утренний Эдинбург удивительно спокоен, и детектив ловит себя на мысли, что если бы видел его таким чаще, то возможно любил его больше и не только за отвратительную грязь из людей, которые испортили эти прекрасные улицы.
Женщина в приёмной клиники, удивлённая столь раннему гостю, лениво отрывается от раскладывания пасьянса и сипло спрашивает:
-Что вам нужно?
Пачка банкнот опускается на глянцевую поверхность столешницы и без лишних слов больной идёт в кабинет к врачу.
Через пару часов лекций и персонального составления графика лечения входная дверь тихо скрипит после щелчка ключа в замке. Пряный аромат еды, идущий из кухни, манит к себе, и Брюс подчиняется ему. Брэндон возится у плиты, стараясь не подать вида, что немного переживал, а Робертсон с порога закатывает рукава до локтей, показывая, что свежих точек от иглы на его теле нет. Они обедают в полной тишине, каждый погружён с свои мысли, но в тайне детектив восхищается, что успешный и привлекательный менеджер ещё и искусный повар.
Днём у каждого из них своя жизнь. Брюс проводит часы с такими же как он - желающими стать лучше, отстугивает клинике всё более крупные чеки, постепенно замечая, что синяки на предплечье почти прошли, а глазам вернулся давно погасший блеск. О том, что в это время делает Брэндон, он старается не думать - трахает каких-то вшивых девиц или таскает их к нему в квартиру, быть может заставляет кончать и кричать от удовольствия прямо на диване или нагибает её над столом, где с утра они вместе ели яичницу с ветчиной. Это не его собачье дело.
Но на третью ночь засыпая в гостиной перед телевизором с бесконечно ворчащим каналом телемагазина проходящий лечение коп срывается. Ему хочется ощутить чужую близость, не только морально, пристальный взгляд, который следит за тем, что ни грамма героина не перешло черты этой квартиры, но и физической. Больной физической близости человека, которому он причинил боль и который заставил страдать его.
Брюс забирается в кровать, медленно проползает по скрипящему и прогибающегося под весом тела матрасу, ложится рядом и почти тут же ощущает руку, обнимающую его поперёк живота. Сомнения, которые всё же иногда забирались в голову, вопросы "а смогу ли я?", "получится у меня избавиться от зависимости?", "кто поддержит в сложную минуту?" мгновенно теряют смысл и мужчина засыпает крепко, как давно уже не спал.
Ночные визиты становятся нормальной практикой, две зубные щётки в стаканчике на раковине уже не удивляют, как и две грязные тарелки, пара кружек и целый склад дорогой фирменной обуви, которую принёс с собой Брэндон. Лучшим словом для описания всего происходящего может послужить размеренность. Никогда ещё жизнь Брюса не была так похожа на зажёванную в кассете плёнку, повторяющую раз за разом один и тот же фрагмент, но что самое странное - ему это даже нравилось. Как и их разговоры друг о друге, списке продуктов, которые надо купить, или споры о том, какое чистящее средство лучше подойдёт для ванной.
Всё было так идеально, что Робертсон устал ждать удара в спину и решил сам всё разрушить, пока это не стало сюрпризом.
Забитый доверху вещами чемодан подпирал кровать, а Брюс сидел в кресле с целой стопкой бумаг на журнальном столике напротив. Когда ничего не понимающий Брэндон сел на диван, он начал доходчиво и вкрадчиво объяснять:
-Я разжаловал свой же рапорт на тебя и признался в том, что фальсифицировал улики против тебя, пусть мы оба и знаем, что были они подлинными, - оперевшись локтями на колени, он сплёл пальцы в замок и положил на них колючий от щетины подбородок, внимательно посмотрел на сожителя, - твоей карьере больше ничего не угрожает. Вряд ли на старой работе тебе обрадуются, но ты легко можешь найти местечко и получше, с твоими навыками не о чем переживать.
Брюс встал и открыл входную дверь, не отрывая взгляда от чуть опешевшего мужчины.
-Спасибо за помощь и за то, что образумил. Я обязательно тебе верну долг, как только встану на ноги.
Сжатые в тонкую полоску губы давали понять, как тяжело выходит каждое слово. Брюс хотел бы, чтобы он остался. Чтобы они оба были вместе, так же просыпались в одной кровати в объятиях друг друга и Брэендон ставил перед ним по утрам вместе с горячим завтраком стакан воды и клал таблетки от неизлечимой болезни, о существовании которой даже умудрился на время забыть. Но держать рядом и дальше из жалости он не мог, не хотел, чтобы на него смотрели как на жалкую тень прошлого себя, подкошенного здоровьем и трудно переживаемой зависимостью.
К тому же и сам Брэндон был зависим, но ни разу застукать его с женщиной или мужчиной Робертсону не удалось, что могло значить одно - животное изголодалось, надо лишь выпустить его на волю.
x2 
x1 
x1 
x1
x1 
x0 
x1 
x1
- и исправления сделаны)
