Так сложилось, что Клаудиу жил всегда где-то поблизости от музыки. Он родился в городе, где считалось нормальным праздновать любые праздники не то что всем подъездом, но всем домом, накрывая столы длиною в чуть ли не сотню метров, готовясь к ним за много недель. Помнится, столы такие просто ломились от яств, особенно традиционных румынской и молдавской кухни, а алкоголя там было столько, что можно было казнить путем утопления жителей небольшой деревеньки, вроде той, где чуть позже и перевернулась раз и навсегда жизнь юноши. Так вот, зачастую, выпив, кто-то из соседей выносил гитару, одну или даже несколько, кто-то вытаскивал аккордеон или даже старые барабаны, и получался целый концерт  местного разлива - с народными и не только песнями, с традиционной хорой, где от танца всё начинало словно бы искриться, и опьяненный этой атмосферой, маленький Клод, тогда ещё любивший шум, чувствовал себя совершенно счастливым. Стоит ли говорить, что когда он подрос, эта традиция исчезла. А последним праздником, уже далеко не таким веселым, стали бы похороны его сестры, не решись тогда родители поехать к ведьме в Яломицу. Долго после возвращения обратно они в Тырговиште не пробыли, застряв в периоде, когда все весенние праздники уже кончились, а за урожай пить было рано. А потом был отъезд, волшебная школа, всё совсем иное. Те празднества, особенно их вечера, когда самые слабые уже заснули лицом в стол, а самые стойкие затягивали вместо зажигательных и подходящих для хоры песен что-то протяжное и душевное, такое, что грустно и сладко щемило в сердце, Клаудиу вспоминает и по сей день, с приятной ностальгией... И радостью от того, что хоть это кончилось. Не вписались бы в его новую жизнь дворовые пляски и застолья в буквальном смысле до упаду. С возрастом, но не настолько естественно, как происходило это у обычных детей, Клавдий менялся, отходя всё дальше от людей и шумных компаний. Лисий яд в нём, древний и могучий, требовал уединения, в понятие которого та же хора никак не входило. Однако что-то было, да и сейчас в нём осталось ещё, побеждающее раз за разом яд, и тянущее юношу к цивилизации, и особенно музыке. Бар в родной Румынии, где вместо зелья юноша сделал свой первый коктейль, обозвать местом тихим и пустынным нельзя было, хоть  и там, по сравнению с теми же Авгуреями, было на порядок спокойнее, чем сейчас. Там можно было абстрагироваться от шумной реальности, заткнув уши наушниками, здесь же - приготовив и глотнув специального зелья, которое приглушало лишние шумы и дарило покой. А в общем-то, ему даже нравилось. По большей части посетители кабака были законченными пьяницами или людьми отчаянными, что иногда являлось синонимами, и так можно было находиться среди людей, но при этом отдельно от них. Названия коктейлей и закусок Клаудиу читал по губам, а много ему было и не нужно.
Но даже ставший родным кабак, где, если призадуматься, юноша проводил бОльшую часть суток, не мог сравниться по количеству и качеству звука с "Неблагим двором", куда впервые занесло яломиште случайно, зацепило название, да и не вынесет навсегда никак. Дело, конечно, хотя бы отчасти в хорошеньком вампире-барабанщике, но есть ещё кое-что. Любовь к музыке здесь пропитывалась зажигательностью, в чём-то не уступающей хоре, спичку подожги - и сгорит синим пламенем, как хорошего качества спирт. Острый слух во время концертов не безызвестной группы требовал держаться от сцены подальше, но откровенно слабое зрение - поближе, поэтому застревал тенью юноша у стены где-то, что условно можно было отметить серединой заведения, и слушал, и смотрел, и даже яломиште в нём тогда глох, не в силах докричаться до сознания из-за зашкаливающей громкости снаружи. Потом побочным эффектом слегка тошнило, конечно, но в целом это того стоило, Клаудиу всё нравилось. Особенно нравилась ему гитара, словно бы горящая в руках бас-гитариста. До него самого взгляд дошел не сразу, теряясь где-то между инструментом и Адонисом, которого особенно накануне полнолуния иногда хотелось трахнуть прямо на сцене, перед этим сожрав всех остальных его фанаток и фанатов. Однако когда дошёл, когда разглядел, отчаянно щурясь, что Туомо играет с закрытыми глазами, да разузнал про его глухоту... Не знал Клаудиу, через несколько стен способный уловить шепот, смеяться ему или плакать от подобного. Вот представить самому, что мир вдруг обрел звуковую монохромность - и? И что? Лис с ума бы сошел, сбили бы его с основного ориентира, в дикой природе спасающего жизнь и обеспечивающего полный желудок. Каково это - слышать, наверное, ещё хуже, чем сам Клод видит?.. Так и подмывало спросить. Но он ждал.
А ещё, ещё тянулись руки мысленно к бас-гитаре, такому рассаднику презабавных звуков, кажущихся на порядок более громоздкими, тем исходящие из обычной. Кто-то из соседей на празднике давным-давно, кто-то не старше теперешнего Клаудиу, сунул ему в руки как-то бас-гитару вместо обычной, и дал попробовать сыграть. Мелодия, из неё исходящая, терялась и растворялась одна, но в качестве добавки к прочим инструментам вдруг добавляла им насыщенность и качество, делала общую мелодию почти трехмерной, осязаемой. Это был тот сорт магии, которую в Хогвартсе не проходят. Хотелось побренчать самому, вспомнить забытые почти навыки, ощутить себя частью чего-то целого, может быть, потому что бродить яломиште по миру отныне отломленным куском чьего-то детского, давно затерянного, скажем, где-нибудь в лесу после пикника пазла. Но проситься было стыдно. Да и странно, если честно, Клавдий ощущал неловкость и какой-то почти стыд, будто у него нарочно оказалось что-то, чего у Туомо не было. Как будто он сам это отнял. Ну не глупость ли?..
Сегодня решился. Пусть горит всё тем же синим пламенем, сказал сам себе, мысленно морщась от одной только ассоциации, и после репетиции замер несколько ближе, чем обычно, и опустил ладонь на плечо проходившему мимо Туомо, слегка напряженно его сжав и вибрацией за гранью человеческой передавая волнение, которое из голоса, всё равно нотки бас-гитарист не разберет, ушло, сменившись вкрадчивым и предельно четким:
- Туомо, я нуждаюсь в некой твоей помощи.   - И моргнул, не зная, как формулировать фразу дальше, и губы его предательски дрогнули, а в широко раскрытых глазах, будто бы ещё более уходящих оттенком в зеленый, чем обычно, блеснула и скрылась растерянность, и взгляд опустился на чужой инструмент, а затем скользнул наверх, к чужому лицу так, словно это не Туомо здесь нужно что-то считать с чужих губ и глаз. - Помоги мне вспомнить, как играть на гитаре, пожалуйста.
Что услышит в ответ, Клаудиу догадывался, продумывая в своей голове разные версии до тех пор, пока не решил, что это того не стоит, и не ушёл от подобных размышлений, махнув метафорическим хвостом. Но всё равно было волнительно... и интересно до ужаса. Получится что-то, или забить на это дело? Туомо и не догадывался, что был лишь следствием, объектом для новой игры лиса-оборотня, а все эти волнения по поводу чужих проблем со слухом - дешевые человеческие замашки, глупый фарс. Оборотней за людей не считают, так что же, он согласен перестать быть человеком.