Флоренц – отец, кентавр. Преподает в Хогвартсе прорицание младшим классам.
Астрелия – мать, кентавр. Безработна.
Сиятельная Венера стояла в зените в ту ночь, когда гнедая кобылица Астрелия разродилась здоровым сыном, а сочетание восходящего Сириуса и убывающей Луны обещало жеребенку нетривиальное будущее и яркую жизнь вдали от родного дома.
Никто в табуне не был удивлен, что судьба сына Флоренца не будет соответствовать принятым в табуне нормам, но после того, как они приняли молодого кентавра со всеми его странностями, к маленькому Ониксу тоже относились вполне радушно, хоть и с некоторой ноткой снисходительного сочувствия. С ним все было ясно с момента рождения.
Отец Оникса был первым и единственным кентавром, который не только активно взаимодействовал с магами, но даже работал на них. Сначала это, конечно, не приветствовалось в табуне, но страшная магическая война и то, как маги помогали кентаврам восстанавливаться и восстанавливать после нее Лес, несколько примирило существ со своими соседями. Флоренц с готовностью вернулся в Хогвартс преподавать прорицание, а юная кобылица Астрелия, племянница вожака, без памяти влюбилась в такого необычного кентавра. Даже то, что Флоренц проводил много времени на территории школы, не помешало их любви, через полгода они сочетались союзом, а еще через год обрадовали табун пополнением.
Пусть даже пополнением, которому не суждено было остаться среди них.
Оникс, а именно это имя Флоренц и Астрелия дали маленькому вороному жеребенку, развивался сильным, сообразительным и общительным малышом. Все свое время он проводил в табуне, изучая охоту и ремесло, учась читать следы и звезды. Он и еще пять жеребят его возраста с утра и до самого вечера скакали по лесу со своим старым учителям и изучали все то, что нужно было знать будущем членам табуна. По утрам он помогал матери, а по вечерам под песни панфлейты вместе со всеми гарцевал между Ночных Костров.
Он учился зимовать и учился брать летом все, что Лес мог им дать. Он умел обращаться с лесными тварями, умел искать с ними общий язык и убивать их во время охоты. Он чтил законы Жизни, не брал больше необходимого и каждый раз с благодарностью и уважением провожал отнятую жизнь.
А в тринадцать лет он впервые ослушался родителей и, отбившись от учителей, убежал к кромке Запретного Леса, в ту сторону, куда уходил отец. Тогда-то он впервые и встретился с маленькими магами своего возраста.
Встреча эта была, без сомнения, впечатляющая. И Оникс, и маги отнеслись друг к другу с равной степенью интереса. Но если для детей эта встреча была в большей степени просто любопытной, то у жеребенка тогда перевернулся мир, иначе и не сказать. Даже со своего места, с самого края, но все-таки леса, Ониксу открывался невероятный вид на далекий замок, на летающих над огромным полем магов и на множество детей разных возрастов, гуляющих вдоль озера, бредущих с поля, или ухаживающих за животными около домика лесничего. Он в жизни не видел прежде людей, да и не слышал о них толком ничего, кроме наказа старших, что маги живут в другом, далеком и чужом лесу мире. Впрочем, ни мать, ни отец никогда не повторяли эти слова, хоть и опровержения от них Оникс не слышал.
Теперь же оказалось, что мир магов был совсем рядом, просто рукой подать и ничего враждебного в нем жеребенок не видел.
Остаток дня и весь вечер он провел там, близ человеческой школы, разговаривая с маленькими магами и хвастаясь перед ними своей панфлейтой и луком, а так же показывая всякие хитрые прыжки. Те же, в свою очередь, наперебой рассказывали про свою школу, свою магию и демонстрировали нехитрые фокусы. К вечеру детей у леса столпилось не меньше человек двадцати и, когда лесничий пришел делать им выговор, он был, мягко говоря, удивлен, в центре этого столпотворения обнаружив юного кентавра. Кажется, тот почувствовал облегчение, когда узнал, что имеет дело с сыном Флоренца. Он мягко пожурил жеребенка и повел его за собой в огород, пока кто-то из детей побежал в школу за взрослым кентавром.
Отец, разумеется, этой встрече не обрадовался и как только они с Ониксом углубились в лес, подальше от чужих глаз, задал сыну хорошую трепку, запретил ему в наказание Ночные Костры и, разумеется, и речи быть не могло о том, чтобы тот впредь общался с людьми.
К удивлении их обоих, Астрелия приняла сторону сына. Она припомнила и положение звезд в ночь рождения Оникса, и молодой, бунтарский дух самого Флоренца, за который и полюбила своего мужа.
«Мы все равно не удержим его, мой жеребец, так пусть он хотя бы будет готов к тому, что встретит там», - сказала тогда мать и, хоть Оникс ничего не понял, на отца ее слова, кажется, произвели впечатление.
С тех пор, хоть запрет на Ночные Костры никто и не отменил, раз в четыре дня Оникс ходил вместе с отцом к Хогвартсу. Флоренц никогда не брал сына в замок, но теперь тот иногда отходил от леса, гуляя вдоль Черного Озера или подходя ближе к огражденному странными башнями полю, над которым летали маги. Он теперь много общался с молодыми магами, а иногда преподаватель УЗМС, когда проводил занятия на улице, позволял жеребенку присутствовать на уроках. Не то чтобы тот узнавал там так уж много нового, но ему нравилось слушать, как маги занимаются, да еще пару раз доводилось видеть существ, которые не встречались в Лесу.
Постепенно Оникс примелькался на территории школы и перестал вызывать среди учеников прежний ажиотаж. Но, тем не менее, несколько ребят все еще неизменно приходили к нему составить компанию, рассказать что-нибудь интересное или принести почитать какие-то книги или учебники. К слову сказать, именно одной невероятно настойчивой волшебнице с шестого курса Оникс был обязан умению читать. Она проводила с ним много свободного времени, приносила легкие книги, учила определять произношение и понимать написанные слова.
Уезжая на лето она подарила ему несколько книг, среди которых самым ценным подарком оказался небольшой, но толстый словарик.
Тех ребят, которые продолжили с ним общаться до самых летних каникул, а так же ту замечательную девочку Оникс считал своими друзьями. Среди кентавров после того, как он начал уходить к магам, с ним остался только его друг детства, Виртукс. Остальные не то копируя взрослых, не то следуя заветам табуна, с осуждением отнеслись к дружбе собрата с людьми и свели общение с ним к минимуму. Оникс спокойно к этому отнесся, слишком уж захватывал его новый, необычный мир магов.
Луна росла и убывала одна за одной, планета делала круг за кругом, года сменяли друг друга и к двадцати годам, когда Оникс рядом с людьми проводил чуть ли не больше времени, чем в табуне, у кентавров сменился вожак. Он принял жесткое решение.
«Ты не наш. Так распорядились звезды, но твои родители приблизили этот час».
Оникс не собирался ни спорить, ни рвать на себе волосы. Он с детства знал, что со звездами глупо и бесполезно спорить, а годы рядом с магами научили его видеть, сколь варварски и отстало живет раса кентавров. Он не жалел об этом решении и был только рад, что и отец, и мать восприняли это так же легко. Флоренц даже говорил что-то о том, что собирается уйти жить в Хогвартс, как жил когда-то в молодости, и даже договорился, чтобы Астрелия ушла к нему.
Так получилось, что к двадцати годам у Оникса дома не было ничего, с чем ему сложно было бы расстаться. Разве что ему было грустно прощаться с Виртом, но и это расставание было не смертельным. Его человеческие приятели и вовсе хорошо восприняли это известие и наперебой призывали юного кентавра навестить их, если он отправится в магический мир. Оникс, который на тот момент был на несколько лет их старше, воспринял это приглашение с доброй насмешкой и благодарностью, на самом деле понятия не имея, куда собирается держать путь дальше. Оставаться на краю родного леса около школы он совершенно не хотел. Да, с каждым годом у него появлялись новые приятели, но его первые и наиболее близкие среди магов друзья давно уже закончили школу и ушли навсегда. Оникс чувствовал себя застывшей в янтаре мухой, навсегда замершей в одном месте, и если у него был шанс что-то поменять, он собирался им воспользоваться.
Он не знал, куда идти и для начала пошел сквозь Лес на другую его сторону, надеясь, что найдет что-то по пути или, быть может, звезды укажут ему нужный путь.
В дороге у него было все, что ему могло понадобиться, но на самом деле все его нехитрые пожитки составляло оружие, огниво, несколько амулетов, неизменная флейта пана, да несколько подарков от своих друзей-магов. На дне расширенного магией рюкзака, - тоже одного из подарков – лежало несколько любимых книг да все тот же словарик, без которого Оникс не представлял себя в мире людей. Почему-то ему всегда казалось, что без словаря он никогда и ничего там не поймет. То, что прошедшие семь лет он легко и спокойно общался со школьниками, не особенно его успокаивало.
Путь через Запретный Лес был долог, но не труден. В нем не было никого, кто хотел бы связываться со взрослым кентавром и с кем не мог бы справиться Оникс, он с легкостью находил пути и тропы и устраивал себе ночлег на закате. Охотился он, как правило, днем, в пути. И все же с каждым новым днем другой край Леса был все ближе, а он так и не знал, куда идет и что ищет. Постепенно беспокойство начинало в нем расти и множиться, но Оникс старался держать себя в руках. Он пытался убедить себя, что нервничать стоит начинать лишь тогда, когда он выйдет из леса, но чем ближе был конец пути, чем чаще возникал вопрос – а что делать, если ничего не изменится?
Оникс старался верить в звезды и свою удачу.
И они не подвели.
Когда выход из леса мелькал, пусть и далеко, но уже впереди, а все более и более жидкие деревья не оставляли простора фантазии, Ониксу встретились две кибитки под пестрыми навесами. В одну из них была запряжена лошадь, а во второй было сломано крепление для сбруи, а лошадь, судя по всему, убежала в лес. Особого удивления собравшиеся компания от встречи с кентавром не выказала, так что Оникс тут же с облегчением понял, что имеет дело с магами.
При разговоре выяснилось, что они все являются членами труппы бродячего театра. Все они были англичанами и выпускниками некоего ВАДИ. Когда-то они взяли за дипломный проект принцип маггловских кочевых артистов, а потом сделали это отличительным знаком своей труппы и продолжали путешествовать так же – по-маггловски. Обычно все проходило легко, но сейчас, когда они сокращали путь через лес, на них напала какая-то дикая тварь. Судя по рассказам магов, она чуть было не загрызла лошадь, так что им пришлось спешно ломать упряжь, чтобы та могла спастись, а потом еще и тварь гнать в обратную сторону. С нынешним положением дел они остались совсем недавно и еще не придумали, как решить сложившуюся ситуацию, если они хотят продолжать придерживаться маггловского антуража.
Оникс совсем недолго размышлял, прежде чем предложил им свою лошадиную помощь. Среди кентавров это, разумеется, считалось невероятным унижением, но Ониксу и прежде приходилось топтать копытами застарелые традиции своего народа. И начал он еще несколько лет назад, когда катал приятелей на спине. В конце концов, как казалось Ониксу, глупо и нелепо отрицать, что он наполовину лошадь, но все, что делается им добровольно, не должно оскорблять его достоинства.
Тем более, что встреченные им маги сейчас нужны были Ониксу куда больше, чем он им. Ни звезды, ни смекалка так и не подкинули ему решения, как незаметно выбраться из Запретного Леса и не попасться на глаза магглам. В сопровождении магов все было куда проще.
Так и решили. Маги починили крепления и, явно чувствуя себя неловко, запрягли кентавра. Оникс тоже не мог похвастаться, что испытывал исключительно приятные чувства, но быстро приноровился, а там и разговорился с магами. Путь до ближайшей волшебной деревни был интересным, а то, что под легкими чарами все проходящие мимо магглы видели вместо кентавра всадника, и вовсе было бесценно.
Но весь этот путь, все интересные разговоры и помощь магии не шли ни в какое сравнение с тем, что испытал Оникс, когда впервые увидел их выступление.
Оказалось, что молодые актеры в поисках своего творческого «я» вовсе не остановились на возрождении маггловских бродячих театров. Они взяли себе за особенность еще одно – ставить под сенью своего пестрого полога одни только пьесы Шекспира. Но, оставаясь преданным одному мастеру, они искали разнообразие в другом – играли с интерпретациями. Они ставили классические постановки или переиначивали их на современный лад, оставались в рамках средневековой Англии или меняли места и время. Но сюжет и стихи они не меняли никогда, и Оникс влюбился и в театр, и в Шекспира раньше, чем успел это осознать.
Сначала он остался с труппой именно из-за того, что не мог оторваться от их выступлений. То есть это все еще было удобно, но он и сам пока не спешил искать иных путей и пристанищ. Он был и за лошадь, и за свободные мужские руки, помогал на репетициях и даже участвовал со всеми, сочиняя очередную интерпретацию «Двенадцатой ночи».
А затем Амелия, по какой-то мелочи рассорившись со своим партнером по сцене, попросила Оникса помочь ей на репетиции не только сверяясь с текстом, но и исполнив часть Ромео.
И Оникс исполнил.
В следующем же выступлении он уже участвовал, как актер, хоть и начинал с маленьких ролей.
Маги на удивление хорошо восприняли кентавра на сцене, и следующие два года Оникс кочевал с труппой по Шотландии не как перевозчик и помощник, а как полноценный член их коллектива. И это время он до сих пор вспоминает с теплом и улыбкой.
Именно Амелия, благодаря которой он раскрыл себя на сцене, и выдвинула предложение, что Нику нужно поступить в ВАДИ. Что он актер от Мерлина, но есть хитрости и тонкости, которыми нельзя овладеть без надлежащей помощи. Да и учеба поможет ему познакомиться с иными гранями искусства.
Оникс не был против, хотя это расставание далось ему куда сложнее, чем уход из табуна.
Труппа проводила его до самого Лондона. Помимо того, что это было невероятно мило с их стороны, Оникс и впрямь не справился бы без их магии. Там они практически с рук на руки передали его Академии и умчались обратно, в вольные холмы Шотландии, пугать местных фейри своими яркими кибитками.
Оникс остался на пороге Академии, не до конца представляя, что должен делать.
Ситуацию спасло то, что маги все продумали и приехали как раз к дню прослушивания абитуриентов. В принципе, все, что требовалось Нику, так это не отставать от толпы и в нужный момент прочитать какой-нибудь монолог из тех, что он уже не раз зачитывал на сцене. Этого оказалось достаточно, хотя Оникса никак не отпускало чувство, что львиная часть его успеха – лошадиный круп и четыре копыта. Но, как бы там ни было, его зачислили, а учеба быстро закрутила его.
Единственной по-настоящему неприятной ситуацией, связанной с ВАДИ, с которой столкнулся Оникс, стали какие-то бюрократические проблемы бухгалтерии Академии. Какое-то время они настойчиво пытались вписать ему фамилию, не слишком даже важно, какую, но Ник уперся всеми четырьмя копытами. Он прочитал им целую лекцию о том, как буквы данных под звездами имен влияют на судьбу. Как важно идти за той судьбой, которая выпала тебе при рождении и что выдуманная фамилия может сломать все. Что нужно быть очень аккуратным с тем, как ты зовешь себя и тем, какие цифры выдумываешь, вздумай вдруг врать про свой возраст.
Другими словами, это была длинная и достаточно занудная лекция по астрологии от кентавра. Был ли он убедителен, излишне зануден или все дело было в том, что он ни в какую не соглашался брать себе выдуманную фамилию, но бухгалтерия в конечном итоге оставила его в покое и оформила документы на одно только имя, сделав ссылку на особенности иной, пусть и разумной, расы.
За два года, прожитые в центре Лондона на Лицедейском бульваре, он окончательно освоился, разобрался в современном магическом мире и не чувствовал себя больше неотесанным варваром из лесов. Он больше не разгуливал голышом хотя бы в человеческой своей части да и на круп иногда накидывал попону. Он теперь легко себя чувствовал в обществе молодых магов, не пугался достижений современной магической механики и даже пристрастился к современной музыке.
Он был далеко от родного дома и был уверен, что, как и напророчили ему звезды, нашел себя именно здесь. |
