Хьюго всегда любил, когда в гости заглядывала Доминик. Еще больше ему нравились только визиты Чарли, вечно готового бесконечно говорить о драконах и показывать новенькие шрамы. Если бы пришлось выбирать между этими двумя, Хьюго, конечно, выбрал бы дядюшку, чьи интересы были более или менее близки к его собственным, но и двоюродная сестра приносила исключительно радость. Странную такую, потому что чаще всего приходилось слышать какие-то грандиозные и странные, порой ужасно смелые предложения, а после отчаянно бороться с желанием нарушить пару-тройку родительских запретов. И не всегда, конечно, гласных и озвученных мамой или папой. Никто, например, не догадывался сообщить, что нельзя натянуть туфли сестры и пройтись так по оживленной улице, но Хьюго имел все подозрения, что за такую выходку его никто по голове не погладит — кроме, пожалуй, гомосексуального педофила.
Так и пришлось привыкнуть к тому, что нужно подходить с умом ко всем предложениям и идеям, смело отсеивать часть из них, а другую — скрывать от взрослых, иначе беда.

Сегодня, когда Доминик завалилась к ним в гости, Хьюго даже не видел и не слышал ее. У него была рассада разнообразных цитрусовых растений, требовавшая пересадки, он с серьезным и сосредоточенным видом подбирал горшки, засыпал землей, поливал, добавлял прикормку, вонючую настолько, что глаза разъедало, и вспоминал ее.
Прямо сейчас Хьюго мог вспомнить, как Деде Нештор зарывалась пальцами в землю, терла друг о друга, едва ли не к лицу подносила, а он стоял в стороне, не в силах перевести дух, моргал, мечтал преодолеть робость и подойти, наконец, но так и не смог: Деде уехала дальше, едва прочитав лекцию, которую Хьюго слушал, даже позабыв записывать. Впрочем, набросал в тетрадь все, что запомнил, тем же самым вечером.
И теперь, когда он вновь был в Лондоне, Деде до сих пор не давала покоя.
Хьюго даже цитрусы взялся пересаживать только из-за того, что она тогда как раз и подходила проверять растущие на территории школы апельсины, на тот момент еще зеленые и наверняка ужасно кислющие.
Прекратив, наконец, ковыряться в горшках, он завис, вытер руки о штаны, подошел к столу, открыл верхний ящик и достал письмо. Отправить Хьюго его не мог, потому что не знал точного адреса, а присылать письмо, в котором было написано "ваш образ не выходит у меня из головы", "мне бы хотелось быть рядом с вами, стать таким же, как вы" и "каждый день я вспоминаю ваши слова", на адрес школы было слишком даже для Хьюго. Он перечитал строки, убедился, что они отзываются все так же внутри, как и до того, с нежностью посмотрел на крошечные лимоны и мандарины в горшках.
Каждый листик напоминал о Деде.
Когда Хьюго заходил в продуктовые магазины и видел апельсины, он тоже думал о ней, о Деде. Пытался даже что-нибудь в ней сравнить с апельсинами, но при любой попытке фантазия кончалась.
Услышав шум за дверью, Хьюго бросил письмо на стол. Если бы он вовремя распознал голос Доминик, то спрятал бы его сразу же в ящик стола, но так пришлось неловким и быстрым движением заваливать бумагу первым попавшимся хламом.
— Доминик! Какой приятный сюрприз! — проворковал Хьюго и почесал щеку.