[NIC]Morrighan Fawley[/NIC]

Спички в твоих руках. Вечером. Когда ты смотришь на мальчишку, который так близко. Так близко в когда-то пыльном помещении с камином. Которое сейчас убрано. Магией. Вами обоими. Которое сейчас тонет в бликах огня. Мальчишка так близко... что ты забываешь обо всем: школа, дом, беспокоящиеся родные, видящие перемены, которые кажутся им странными. Настолько, что протяни руку...
Протяни руку? Твои руки уже на его коже. Куда еще ближе? Ты нависаешь над ним, смотря в глаза. Не моргая.
Не моргая. Так, что в твоих собственных глазах отражаются языки пламени из камина. Так, что одной рукой ты все еще держишь проклятый коробок, который так важен каждый вечер.
Который так важен каждый вечер, когда ты выходишь из себя. Который так важен, когда бездна решает напомнить тебе и ему о том, что она - это ты. Когда мальчишка, сотканный из света, смотрит на тебя.
Когда мальчишка, сотканный из света, смотрит на тебя. Но ты не можешь остановиться. Боги, в которых ты не веришь, это единственные случаи, когда он не может ничего сделать, просто посмотрев на тебя.
Просто посмотрев на тебя, он делает тебя светлее. Как он сам, знаешь? Отгоняя внутренних демонов и голоса. Но сегодня он бессилен.
Сегодня он бессилен. Ты не можешь... Ты даже не хочешь становиться лучше. Светлее... слабее.
Слабее? Нет, не то слово. Но в такие моменты ты думаешь о том, что он - не твоя сила. Не человек, который в любом случае поддержит. Рядом с которым так спокойно. В такие моменты ты считаешь, что мальчишка, на чьи плечи ты упираешься ладошками, твоя слабость.
Твоя слабость должна смотреть тебе в глаза. Он должен.
- Посмотри на меня, - без имени.
Без имени. Ведь даже оно может попытаться отвлечь тебя. От игры со спичками. Он смотрит.
Он смотрит. Ты любишь его глаза, знаешь? Зеленые и спокойные. Не похожие на чьи-то еще. Уникальность. Ты так любишь эту черту. В них, кажется, весь мир. Обещание мира без войны и проблем. Такого спокойного. Такого незыблемого. Такого... статичного? Нет, статики в нем не будет. Ведь ты - часть этого мира. Зелень гипнотизирует. Ты не отводишь глаз, когда давишь ладонями на его плечи сильнее, заставляя лечь на ковер. Нет, он мог бы успешно сопротивляться. Но не делает этого. Поддается. В такие моменты бездна в тебе возмущена - почему нет борьбы? Почему он делает то, что ты желаешь? Почему он убивает игру на корню?!
- Почему ты поддаешься? - почти шипишь, когда шепчешь на ухо, касаясь губами его кожи, не понимая.
Игру на корню так быстро, как он, убить не может никто. Каждый раз тебе так хочется сказать об этом и успокоиться. Каждый раз хочется просто лечь рядом, уткнувшись носом в его шею. Но нет. Ты шипишь, касаясь его кожи.
Ты шипишь, касаясь его кожи. Это так странно... Это состояние... когда ты не отвечаешь за себя,  не позволяет тебе поступить так, как каждый вечер. Ведь у тебя в руках спички.
Ведь у тебя в руках спички. Целый проклятый коробок. На алых губках появляется улыбка. Губы алы от крови. Ты даже не заметила, когда успела прокусить тонкую кожу. Соль и вода.
- Почему ты позволяешь мне все это? Разве тебе не больно?- то же шипение, когда ты целуешь, оставляя соль и воду крови на его губах.
Соль и вода крови на губах, ммм. Смотришь на него. Внимательно. Как будто запоминаешь. Как будто даешь возможность убежать. Но все остается прежним. Не важно, прошел час или два, минута или несколько секунд. Сейчас время остановилось.
Сейчас время остановилось. Именно сейчас, когда ты оказываешься сверху, придерживая его за плечи  все так же. Больше для своей опоры, чем для его удержания. Когда сжимаешь ногами его бедра, создавая иллюзию, что он не сможет выбраться. Сможет, если захочет. Ты улыбаешься.
Ты улыбаешься, возвращаясь к коробку со спичками. Отпуская его плечи. Зажигаешь одну спичку, смотришь, как она горит. Смотришь через пламя на мальчишку.
- Почему ты еще здесь? Со мной? Ты не боишься, что я могла бы захотеть, ммм... - он не уходит, когда ты проводишь сгоревшей спичкой по его шее, давая понять, что могла бы пожелать оставить след там, где обычно клеймит он.
Мальчишку, который смотрит точно так же в ответ на тебя. Так же прямо. Но сколько в нем света. Столько, сколько никогда не будет в тебе. Столько, что вода в твоих венах звучит неестественно громко, отбивая пульс. Почему? Почему он не гаснет? Почему у тебя не получается даже в такие моменты выбить этот чертов свет? Почему не получается, - как со всеми другими, - внести в его душу диссонанс?
- Заставь меня закончить это, - тебе интересно, попытается ли он что-то сделать.
Диссонанс. Почему ты выбрала этого мальчишку? Совершенно противоположного тебе во многих вопросах. Умеющего влиять на тебя, но не только поддаваться твоим манипуляциям? Почему ты каждый раз пытаешься найти ответы на эти вопросы именно в состоянии бездны? Бесполезно.
Бесполезно. И это злит тебя. Больше, чем что бы то ни было в этом мире. Ты зажигаешь новую спичку.
Ты зажигаешь новую спичку. Отбрасывая в сторону старую, сгоревшую, пепел. И делаешь то, что всегда, когда ты такая.
Когда ты такая, твои глаза не принимают свет. Лишь отражают. В такие моменты ты всегда помнишь, что в ваших именах есть общие буквы.
В ваших именах есть общие буквы, ммм... Горящим деревом на его руке вычерчиваешь свое имя. Медленно. Каждая новая буква - новая спичка. Чувствуешь, как он напрягается, терпит. Но улыбаешься.
Улыбаешься, когда первое слово-имя пеплом и его собственной кровью написано на нем. Но это не все.
Это не все. Коробок еще полон. На пересечении букв вычерчиваешь так же его имя. Этакий кроссворд. Забавно.
М о р р и г А н
                 л
                 ь
                 б
                 у
                 с
Забавно... но все вопросы исчезают. Какая к черту разница, как вы пришли к этому и как долго длился путь? Наплевать на остальные вопросы. Ты знаешь, почему он. Потому что он позволяет тебе рисовать пеплом и кровью на нем. Принимает другую, темную часть тебя так же, как тот свет, который сам день за днем выращивает в тебе.  Потому что каждый раз, когда он просто смотрит, ты останавливаешься.
Останавливаешься, чтобы отбросить спички в сторону. Прямо в камин за ним. Чтобы забыть о времени, целуя его.
Целуя его, цепляешь ладонями за его кожу. Ровно до тех пор, пока не доходишь до имен, выжженый тобой, пока рисунок не оказывается под пальчиками. Ты останавливаешься, рассматривая свою ладонь в его крови. Подносишь к губам. Пробуешь. Его кровь на вкус - огонь и пепел, соль.Ты больше не хочешь углублять раны.
Ты больше не хочешь углублять раны, резко зная, зачем ты это делаешь. Так ты показываешь, что вы связаны. Так бездна-тьма внутри тебя пытается через кожу отпечатать эту истину на его душе. У тебя выходит? Ты не знаешь.
Ты не знаешь, поэтому все происходит снова и снова. Не так часто. Но перманентно.
Перманентно ты показываешь ему так, что он - твой. Забавно, но даже в этом мальчишка, сотканный из света, оказывается удачливее тебя: следы от  тебя, прочерченные сажей и огнем, кровью и болью не видит никто. Ты сама стираешь их с его кожи. Ты сама не можешь на них смотреть.
Ты сама не можешь на них смотреть. Следы от его поцелуев на твоей шее видит мир. Так забавно, что при его мягкости у него больше смелости, чем у тебя, чтобы показать, кто кому принадлежит.
Кто кому принадлежит? Зачем выяснять, если у вопроса нет одного ответа. Ты - его. Он - твой. Все просто. И пусть мир катится к черту. Ты улыбаешься, оказываясь снова рядом. Снова обнимая. Притягивая к себе. Смотря, как язычки пламени оставляют тени на нем.
Язычки пламени оставляют тени на нем. Ты прикрываешь глаза, понимая. понимая, что мальчишка вовсе не удачливее тебя. Просто он оказывается умнее. Он знает, какие следы-клеймы быстрее с кожи на сердца переходят не строками, но чувствами. Ты выжигаешь огнем, кровью и пеплом - больно. Он медленно греет поцелуями вниз по шее - так, что ради этого стоит запастись еще одним чертовым коробком спичек.
Еще одним чертовым коробком спичек. Ты совершенно забываешь, - серьезно, - о том, что довело тебя до такого состояния. Есть только он. Ты. Клейма на вас. И твои вопросы. Которых так много.
Который так много, но они подождут. Пока намного важнее ощущение мальчишки рядом. Раньше, до этого, тебе никто не был нужен. Ты с легкостью уходила и приходила. Но он так нужен тебе... что это становится странным. Страшным. Новым. Тебе нужно так много коробков со спичками, чтобы привыкнуть.
***
Тебе нужно так много коробков со спичками, чтобы привыкнуть к чему-то новому, ломающему изнутри. Ты даже не можешь понять, сколько раз пеплом и огнём ты попытаешься, - безуспешно, - сломать его, пока не примешь и не подчинишься чему-то, что сильнее тебя, что теперь является частью тебя… Ты смотришь вперед.
Ты смотришь вперед, улыбаясь, растирая сажу между пальчиками, трогая серыми руками щеку, как будто не видишь, что делаешь, когда пора собираться и выходить из вашего мира закрытой комнаты, - нельзя нарушать дурацкие школьные правила на виду, не так ли, Фоули? – и возвращаться в спальню. Впрочем, вы еще сыграете.
Впрочем, вы еще сыграете, пока запас его терпения и твоих коробков со спичками не иссякнет. Это будет завтра.
Завтра, а сегодня, едва улыбнувшись, прикоснувшись лбом к его лбу, встаешь быстро, - не заставишь себя, останешься здесь, ведь уходить не хочется, - и, хватая первую попавшуюся мантию, выходишь.
Выходишь, чтобы столкнуться с дражайшей кузиной, которая тоже не спит в эту ночь, а бродит, словно неприкаянный призрак по замку. Боги… ты, конечно, любишь Женевьеву (она же Гвеневера, как не назови, останется одной), но в этот момент усмехаешься и смотришь на нее враждебно: они, семья, создали искусственно все перемены.
Все перемены, которые привели твою спокойную жизнь в это состояние. Признаться честно, ты даже не знаешь, благодарить их или проклясть за это. А кузина…
А кузина краснеет, словно маленький ребенок, рассматривает, как будто впервые видит. Тебе остается только закатить глаза и с величайшим, по твоему мнению, терпением смотреть на нее, ждать, когда она закончит этот цирк. Успокаивает лишь одно: если вас заметят, ничего не будет, ведь можно сказать, что именно она, - сотрудник школы, - вытащила тебя ночью в коридоры. Поэтому время есть…
Время есть, пока она смотрит и изучает, что-то подмечает, - и все это так не свойственно милой и стеснительной кузине, - ты можешь посмеяться над тем, как забавно вы встретились. Злость медленно отступает, сгорая, словно спичка в той комнате, оставляя после себя лишь сажу на твоих руках и в сознании.
В сознании нет ничего, кроме бездны, которой ты поклоняешься. Нет границ. Ты смотришь на Гвеневеру, вспоминая ее имя из старой сказки. И закатываешь глаза. Девочка перед тобой вобрала в себя самую светлую версию той истории. Впрочем, так тому и быть…
Так тому и быть, думаешь ты, когда она начинает говорить. Ты с интересом слушаешь и наблюдаешь, думая о том, что Гвени пытается быть тактичной: ей идет, так привычно. Она этим так на вас не похожа… но за это ты ее любишь.
Ты ее любишь, но иногда она, старшая, кажется такой маленькой, что остается лишь смеяться. Именно это ты делаешь, смотря ей в глаза.
- С каких пор ты заикаешься, Женевьева? – с насмешкой.
С насмешкой, но вполне дружественной, когда она называет твое имя, лишний раз ставя букву «М». Да, ваши имена из одной сказки, но с разными оттенками.
- Неужели мой дорогой кузен Агравейн так пугает тебя, что речь деформируется? – смех.
Смех, ведь кто-кто, а Вейн не способен напугать ее, просто от того, что она ему дорога, дороже всех. Впрочем, девица д’Альбре так мило краснеет, что лишний раз подшутить стоит.
Подшутить стоит, а еще стоит обратить внимание на ее слова. Действительно, цвета совершенно не те, не соответствуют тебе, твоему месту в этой школе.
- Мне наплевать на тех, кто может быть в гостиной, Гвеневера. Кто-кто, а ты это всегда знала, - пожимая плечиками.
Пожимая плечиками. Это всегда было так: за мнением толпы бежал Мелеган, ты же оставляла ему эту возможность. Самой тебе всегда было все равно.
- Но спасибо, что сказала: ты права, хозяин мантии явно выше меня: выйти в моей для него было бы затруднительно, - со смехом.
Со смехом открываешь дверь и кидаешь мантию внутрь, на долю секунды перебинтованное запястье показывается, чтобы скрыться за твоей, возвращенной тебе мантией.
- Волнуешься? Тебе не о чем волноваться, Гвенни. Мне не пять, и я могу за себя постоять, - да, проклянешь так, что в гроб вгонешь.
Проклянешь так, что в гроб вгонешь. Это твое, поэтому зачем волноваться? Нужно беречь нервные клетки, ходят слухи, что они не восстанавливаются.
- Рассказать? Что ты хочешь услышать? Разве у меня есть новости, кроме той, что какие-то мудаки уговорили отца оставить нас здесь. Не знаешь ли ты их имен, Гвеневера? – и ее имя будет среди них, ты уверена.
Ее имя будет среди них. Гвеневера, считая, что так лучше, могла поддержать твою мать… забывая, что благими намерениями можно дойти до ада. И, если она спросит еще что-нибудь такое, то ты устроишь ей личную преисподнюю. Кровь от бездны.
Кровь от бездны в твоих венах, в твоих глазах, когда ты смотришь на нее и улыбаешься. Когда знаешь, что можешь сделать больно. И отчего-то это так приятно… и пепел с ладоней падает, как будто подтверждая твои мысли.
- Прогуляемся, Гвенни? Если, конечно, ты, как в детстве, не боишься того, что ночь темна и полна опасностей? – ты всегда любила темноту.
Ты всегда любила темноту, потому что она – часть тебя. Усмехаешься, вытирая руки от пепла тонким белым платочком, вытащенным из кармана, тут же выкидывая его в окно. И делаешь шаг вперед. Кузина пойдёт за тобой, хотя, возможно, не следовало бы: детям солнца не стоит ходить в ночи.

Отредактировано Adelheid Fawley (2017-08-09 10:15:01)

[NIC]Morrighan Fawley[/NIC]
Все же ты убеждена в том, что вы прокляты с самого рождения. Своими именами, которые так много в себе несут. Целую историю, по ниточке которой вы ходите, рискуя упасть и повторить все заново: все войны от меча и крови.
Все войны от меча и крови учат тебя ненавидеть кузину. Девушку, стоящую перед тобой. Ту, в чьем имени есть свет. Такой яркий и ослепительный в своей наивности, что не может оставаться внутри. Он, этот свет, проникает через ее тонкую кожу, через глаза, пытаясь осветить и согреть все вокруг. Так наивно…
Так наивно. Нет, Женевьева не глупая девочка – жизнь в доме твоего отца, Морриган, слишком многому ее научила. К слишком многому подготовила. К злобе. Полному безразличию. К ненависти, наконец. Но ничто не смогло убить в девчонке ее тягу к вере в хорошее и прекрасное. В великое добро.
В великое добро и счастливый конец – как смешно. Девчонка-кузина создала себе утопию, - то, чего никогда не будет, - а Агравейн поддерживает ее. Что ж… ей же хуже.
Ей же хуже. Ты смотришь глаза в глаза ей, на алых губках усмешка – в тебе столько же бездны, сколько в ней света. И по всем канонам старой истории вы должны друг друга ненавидеть. Видят боги, единственная причина, по которой ты этого не делаешь – память.
Память, которая услужливо шепчет голосами в твоей голове простые истины. Например, то, что в вас течет одна кровь, в отличии от первых вашего имени.  Это ведь самое важное, не так ли, Морриган?  Ты прикрываешь глаза, концентрируя всю тьму в себе.
Тьму в себе. Внутри. Нельзя дать ей вырваться. Иначе чем ты будешь лучше девицы Эйвери, которая просто так произносит темные заклинания на Артуре, хотя они станут одной семьей? Впрочем, сейчас ты ее понимаешь. Тебе так хочется вцепиться хотя бы руками в тонкую шею Гвенни с бьющейся венкой, крепко сжать и чувствовать, как медленно капля за каплей ее жизнь оказывается в твоих руках и вытекает из них… но кровь.
Но кровь напоминает важное – «семья». Даже если Гвеневера сделала что-то, что тебе кажется ужасным, она должна быть в целости и сохранности. Впрочем, за то, что вы с Мелеганом оказались здесь, в этой школе,  голоса в твоей голове, - которые, как и совесть, явно имеют свою долю с каждого твоего действия, - не запрещают устроить словесную войну.
Войну, в которой ты знаешь толк. Ты ведь не начинаешь то, что не сможешь выиграть, правда, Морриган? Но насколько тебе нужно сражение с кузиной, которая тебя любит, но которую благие намерения завели в ад.
В ад. Что ж, придумать семь кругов ада для тебя легко. Но ты делаешь глубокий вдох, считая раз за разом до пяти.
Раз. Гвеневера – семья. Нельзя ее трогать. Кровь не простит, а она бьется в ее венах, такая же, как в моих, реками ведя дальше.
Два. Наверное, она хотела, как лучше. Она пыталась думать о нас. Впрочем, не получилось.
Три. Она пытается помочь. Только зачем, если уже ничего не изменить? Все дело в мантии и бинтах на руках? Боги, бедная мнительная кузина… что ей в голову пришло. Неужели она считает, что в школе открылся клуб самоубийц?
Четыре. Нужно прекращать молчать, иначе возникнут новые вопросы. Зная ее, если переволнуется, вопросы могут возникнуть еще у кого-нибудь из семьи.
Пять. Пожалуй, мы сможем со всем этим что-нибудь сделать. Сыграешь со мной, кузина? В мою маленькую игру? Или ты все еще не любишь мои забавы?
Забавы у тебя всегда были своеобразные. Думая об этом, натягиваешь свою собственную мантию вместо возвращенной за дверь. И в который раз думаешь, как случилось так, что в твоей жизни появился еще один светлый человек, который имеет над тобой гораздо большую власть, чем представляет. И ее становится все больше с каждой новой буквой на его коже, с каждой зажженной тобой спичкой и с каждым его новым шрамом, который ты так заботливо оставляешь пеплом и кровью. Открываешь глаза.
Открываешь глаза, чтобы увидеть озадаченную кузину, которая сбита с толку и как будто начинает оправдываться, говоря о том, что Вейна сейчас здесь нет.
Сейчас здесь нет. Боги, неужели  Женевьева за все эти годы не привыкла, что ты цепляешься за слова, что ты можешь их перевернуть? Ты так любишь ими играть… что вся твоя максимальная откровенность сейчас – спички в твоих руках в комнате за твоей спиной.
- Сейчас нет… поэтому не пугает? Милая, может, вам стоит сходить к семейному колдопсихологу, чтобы решить ваши проблемы? Формулировка «Никто не пугает» - отрицание, так свойственное типичному поведению жертвы. Ты хочешь об этом поговорить, Гвенни? – а в глазах…
А в глазах бездна, смех и тот самый ад, в который благими намерениями пришли те, кто отправил вас сюда. Ты смеешься.
Ты смеешься, слыша слова о границах. Может быть, у Гвеневеры их очень много, но она забывает главное.
- У меня их нет, Женевьева, - смех серебром по коридору. -  Все препятствия только в головах. Не страдаю от этого.
Кажется, ей пора было привыкнуть к этому.  Морриган Фоули делает то, что желает. Если ее пытаются ограничить, - как сейчас, школой, - она строит планы, как сбросить с себя эту цепь. Но скоро и тебе, и Мелегану годы прибавят цифру в возрасте, скоро никто и никогда не сможет решать за вас. Думая об этом, на губках появляется улыбка предвкушения. Не самая красивая твоя улыбка… но явно многообещающая.
- Медик? Бездна… Гвеневера, последнее, что мне нужно, это медик, - закатывая глаза. – С руками все в порядке. Поверь, за этой дверью нет клуба самоубийц, режущих себе вены, а потом усердно их заматывающих. Я бы ставила на мазохистов…
Смех снова серебром заковывает, ты смотришь на нее. Ну что за глупости творятся в ее голове? Зачем они путают ее, такую хорошую девочку.
- С Мелеганом мы бы предпочли остаться одни. В своей школе, Гвенни. Без обид, но взгляд миллиона нянечек в виде вас нам не нужен. Сама подумай, сколько лет мы были далеко. Неужели ты думаешь, что мы сейчас оценим пристальное внимание, попытки ограничить нас и радостно нырнем в семейные объятия? Очередная твоя маленькая сказка-утопия разбилась, принцесса, - закатывая глаза.
Закатывая глаза. Ты любишь Гвенни, ведь она часть семьи. Но сейчас ты все еще хочешь поиграть словами. Все еще хочешь задеть ее. Все еще хочешь, чтобы она, как и все, кто причастен к переводу из школы в школу, прочувствовала хотя бы минимальную боль. И, раз ее, боль, нельзя доставить магией, потому что кровь не простит, пусть будут слова.
Слова…  Гвеневера говорит о том, что не боится того, что скрывает в себе ночь, а если бы опасалась, то с тобой не было бы страшно…
- Ты не выучила в доме моего отца самый важный урок, милая сестренка: самые страшные монстры – люди. Самые ужасные – внутри. Например, меня. Возможно, тебе стоит бояться именно того, что есть я, - со смехом.
Со смехом повторяешь слова своего отца. Да, определенно, монстр внутри тебя не вызывает ни капли доверия. Но не сможет сделать ничего тому, в ком есть его же кровь. Женевьева давно и надежно защищена своими венами-реками.
- Из темноты, бездны появилась сама магия. Неужели ты думаешь, что она не может ее же и поглотить? –  пожимая плечиками. – Прогуляемся вне замка? Подземелья – скучно.
Скучно – страшное слово в твоем исполнении. Это означает, что в твоей голове танцуют миллионы идей, которые ты можешь исполнить, чтобы развеять скуку, ведь те, в ком течет кровь Фоули, от нее умирают.
- Все еще не боишься, кузина? – склонив головку на бок.
Склонив головку на бок, идешь к двери. Видя озадаченные глаза Гвенни, которые скользят то по приближающейся к вам стене (тайном проходе), то к твоим рукам, ты закатываешь глаза и разматываешь бинты, показывая ей, что под ними – всего лишь парные татуировки.
- Все, образ перерезанных вен больше тебя не преследует?  Видишь, за дверью не самоубийцы, – по-доброму.
По-доброму, но с иронией. Потому что Гвенни всего лишь беспокоится. Возможно, чуть позже ты это поймешь. Пока же злость за их решение, за ограничение и любовь к семье настолько тесно переплетаются, что ненависть и любовь становятся, действительно, одной стороной медали

Отредактировано Adelheid Fawley (2017-09-24 11:22:46)