ЭМИЛИЯ КАТАРИНА (ЭМОРИ) ЛАЙТВУД | |
ВОЗРАСТ: 28 лет, 19.02.1998. |
|
ИНВЕНТАРЬ | СОЦИАЛЬНАЯ ПОЗИЦИЯ |
Волшебная палочка - Осина, волос вейлы, 9 дюймов; | Политические взгляды: не радикально, но поддерживает мнение, что в Министерстве должно быть больше равноправного разнообразия, то есть желала бы увидеть больше представителей всех рас, ведь они тоже являются жителями магического мира; |
УМЕНИЯ И НАВЫКИ | |
– Колдопсихолог, плюс достаточно проницательный человек, умеет найти общий язык со многими. | |
ОБЩЕЕ ОПИСАНИЕ | |
Эмилия родилась за три месяца до окончания Второй магической войны в семье американской полукровной волшебницы, приехавшей три года назад в Англию, и Энтони Лайтвуда, за которого она вышла вопреки воле родителей, ведь он был простым механиком, а семья Оливии была категорически против брака дочери с кем-то из маггловского мира. Это было достаточно лицемерно, ведь ее родители сами происходили из маггловских семей, были магглорожденными волшебниками и поддерживали прекрасные отношения с семьями-магглами. | |
СЛАБОСТИ | СТРЕМЛЕНИЯ |
Боится огня, движущихся поездов, замкнутого пространства, иногда до сих пор снятся кошмары о случае в Африке, своей слабостью считает неумение порой держать язык за зубами и привычку часто отвечает туманными или саркастичными предложениями, иногда слишком добрая, что сама в себе не всегда любит. Боится потерять отца и брата. | Мечтает о равенстве в магическом сообществе для всех; достаточно идеалистично хочет помочь всем и каждому.. |
СВЯЗЬ | УЧАСТИЕ В СЮЖЕТЕ |
Все админы знают мой вк. | Можно только если сама попрошусь?хд |
Саша эгоист, Саша ворует моменты спокойствия у Вселенной, хоть и знает, что ему не дозволено, что он не заслужил, но он продолжает держаться за рубашку Нормана, игнорируя кричащие от злости пальцы, который трясутся, словно он ширяется уже несколько лет. Хотя бы на какое-то время он убегает в маленькую вселенную Нормана, надеясь, что там оно его не достанет, не пробьется за щиты вокруг мира Ламбрехта. Он растягивает губы в улыбке, чувствуя, как лопается кожа, и слизывая кровь. Он хочет новой, другой, реальности.
Голос Нормана как эликсир для его разваливающихся костей, его слова звучат как собственное крамовское откровение, он впитывает их в себя и морщится, понимая, что он уж слишком охуел, уж слишком он пользуется привязанностью Нормана. Они всего лишь друзья, которые периодически спят друг с другом, забивают на весь мир и накидываются всем, что могут найти или сварить, но Александр начинает видеть в нем свое спасение, плацебо, антидот. Это неправильно, он не имеет права, но он не может остановиться, он слишком глубоко под водой нормановских уставших глаз, но он обещает себе подумать об этом завтра, он обещает себе слезть с этого говна завтра, но сейчас и сегодня — он воспользуется Норманом еще один раз, будет умолять забрать его сознание и его боль, закрыть в клетке из его мыслей все сожаления и желания.
Он обхватывает губами самокрутку и затягивается, смотря Норману в глаза, пытаясь отыскать за ними ответы на вопросы, которых он не слышит, пытаясь что-то спросить, не желая ничего слышать; он видит в родинках Ламбрехта свое спасение и хватается за него, выдыхая дым, как когда-то в первый раз, Норману в губы, прижимаясь с поцелуем к родинке над верхней губой Нормана, улыбаясь в его кожу и чувствуя, как действие, наркотика или Нормана, никто никогда не узнает и никто никогда не поинтересуется, разливается по венам.
Саша тянет Нормана к дивану, снова затягиваясь.
Незнакомая трава не обжигает горло, когда Крам делает глубокую затяжку, потому что они с Норманом в этой квартире уже третью неделю, проебывают свое существование и забывают обо всем. Он откидывает голову на спинку, какое-то время держит дым в себе, до почти невыносимого жжения, пока не кажется, что он выходит из пор его кожи, а потом медленно выпускает его, замечая непривычный цвет — синеватый, неоновый; Саша находит это забавным.
— Словно твои глаза, — хрипит Саша, завороженно наблюдая за клубами дыма, которые рисуют неведомые узоры в воздухе. Кажется, что этот туман не поддается законам физики и витает как отдельный организм, понимающий, что он здесь, дабы развлекать и заставлять забыть, и он это и делает, и Саше кажется, что он слышит хрустальный смех, но скорее всего это просто его умирающая душа застыла в предсмертном визге, будто птица терновника, ради прекрасной песни убившая себя.
Эффект приходит относительно быстро, заполоняя его сознание и отбирая всю приземленность.
Атмосфера вокруг становится осязаемой, и Саша протягивает руку, чтобы поймать фибры Вселенной, провести по ним пальцами и почувствовать отпечатками их консистенцию. Саша моргает; веки кажутся прозрачными, потому что, когда он закрывает глаза, то он все еще видит спирали и соцветия воздуха.
Норман рядом кажется не осязаемым телом, а какой-то идеей, от нее разит запахом космоса и вкусом бесконечности, она светится и смеется громко, пошло, но красиво, и Саша тянется, тянется и хочет забыть все, кроме нее, он хочет кричать или плакать от того, насколько сильно желание закрыться в идее по имени Норман и никогда больше не быть свободным. Крам тянется и касается его запястья, ощущая, что его кожа гладкая и слегка сиреневая. Алекс чувствует себя несуществующим. Его нет, сознание расщепилось на мириады звезд, а физическое тело растеряло всю значимость материи. Он давно не чувствовал настолько сильного осознания безнаказанности. Он может строить и разрушать города, менять реальность, стирать музыку и жечь книги, уничтожать смысл жизни и запрещать самой смерти существовать. Эфемерность собственного бытия накрывает его настолько, что он представляет себя самим воздухом, молекулами кислорода. Он парит поверх пространства, вне времени, за пределами материального. Как быстро его мир растворяется в эффекте травы, настолько быстро он возвращается к смыслу, когда он чувствует кожу Нормана под своими пальцами. Саша распахивает глаза и не видит ничего, кроме тела рядом. Нет, не тела, существования. Норман прекрасен. Маленькая, но сильная мысль, бьющаяся вокруг его сознания, настолько яркая, что он тянется пальцами вперед в попытках поймать ее и подчинить себе. Она ускользает, поет и растворяется в волосах Ламбрехта, и Саша тянется к ним, перебирая пряди, чтобы найти ее и рассмотреть.
Он подносит запястье Ламбрехта к губам и прижимается онемевшим языком к венам Нормана, не особо понимая, чего он хочет — высосать из него все силы, словно древний Дракула, влюбленный в кровь прекрасной Люси, или отдать ему все внутри себя, пусть забирает, как благородный Артур отдал все для свое возлюбленной. Кто-то из них в этом сценарии что-то потеряет, но Саше уже давно плевать на себя, поэтому он смотрит из-под ресниц на Нормана и просит, молча умоляет, чтобы Норман забрал у него все, уничтожил и выбросил на берега океана его сознания. Норман слишком сложный, слишком невероятно запутанный и построенный на основе разочарования и влюбленности в этот мир, и Саша — всего лишь временное препятствие на пути Ламбрехта к величию. Саша сдается, Саша отдает.
- Забери меня, — просит он, выдыхая, потому что он наконец свободен, он наконец готов уйти, он наконец готов отпустить и исчезнуть, и если есть в этом мире наилучший способ уничтожить самого себя, то это быть растворенным в завораживающем существовании Нормана Ламбрехта.
Отредактировано Emilia Lightwood (2017-08-13 21:03:26)