Harry Potter: Utopia

Объявление

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Harry Potter: Utopia » АРХИВ АНКЕТ » Francis Fay, 21 y.o.


Francis Fay, 21 y.o.

Сообщений 1 страница 2 из 2

1

ФРЭНСИС ФЭЙ

ВОЗРАСТ: 21 год, 07/02/2005.
СТАТУС КРОВИ: полукровка.
МЕСТО ПРОЖИВАНИЯ: халупа в Лютном, иногда просыпается  еще в паре мест.
ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ: Слизерин, выпуск 2022 года (ушел после шестого курса)
Травести-дива и певица (певец?) в кабаре-клубе «Le Crazy Hippogriff»: доход неплохой, но, зараза, нестабильный.
Из всего Общества недовольных волшебников – самый недовольный.
.

http://s2.uploads.ru/760pX.gif
brian molko

ИНВЕНТАРЬ

СОЦИАЛЬНАЯ ПОЗИЦИЯ

Палочка - розовое дерево и змеиная чешуя, 11,5”, жесткая.
Угнал у кого-то самокат с условно нецензурной надписью на раме, катается и радуется.
Любимица – ворона Жанетт, пернатый комок ненависти ко всем людям, кроме одного. Хозяину носит дохлых мышей и мелкие краденые драгоценности.
В бездонном рюкзаке – косметичка, набор юного зельевара и пара склянок с умиротворяющим бальзамом. Есть еще мундштук, стреляющий исками и выпускающий разноцветных кракозябр вместо дыма, но от него пользы никакой.

Активист, скандалист, оппозиционер, родился со словом «против» на губах и с транспарантом под мышкой. Решительно не согласен с Министерством практически во всем, исключая разве что политику в отношении волшебных существ, и всегда готов рассказать власть имущим, как им следует поступить, хотя его высочество никто не спрашивал. Возможное слияние миров активно не одобряет, магглов тоже, хотя штуки у них бывают прикольные. Штуки оставьте, а магглов уберите, пожалуйста.

УМЕНИЯ И НАВЫКИ

Вообще умеет многое, но только если припрет. А так – сносно, хоть и далеко не идеально поет, вынужденно в состоянии сварить себе простенькое успокоительное и выжить в Лютном после семи вечера. Природная магия дается ему лучше прочих, то есть с растениями и животными взаимодействовать проще, чем с тупыми двуногими, но это бесконтрольное и "мама, оно само". Просто талант.
Побочный эффект - он то ли приманивает, то ли наколдовывает бабочек. Просто бабочек. Всегда получается как-то случайно и в целом похоже на чихание.

ОБЩЕЕ ОПИСАНИЕ

Барретт Фэй – отец, чистокровный; работает корректором в зачуханном издательстве, а раньше был скандально известным автором антимаггловских книг.
Пенелопа Фэй, в девичестве Уоллис  – мать, полукровка; домохозяюшка.
Летиша Фэй – старшая сестра, полукровка; работает в «Дистальной фаланге».
Оскар Фэй – младший брат, полукровка; студент ВАДИ и придурок.

На колдографии в затертой деревянной рамке их шестеро: родители, он, сестрица Тиша, братец Оскар и щенок шишуги, самая прекрасная сука на свете, хотя какая же все-таки сука. Самая обычная ячейка общества, у них есть крыша над головой и семейные ужины, и вообще для послевоенного времени это даже неплохо, пока не посчитаешь все деньги, что были потрачены на пожертвования для «пострадавших». От чего пострадавших – непонятно, ведь Барретт хоть и ненавидел магглов и рожденных в их семьях волшебников, но в Пожиратели не стремился и никого не убивал. А вот поди ж ты, все равно стремится отмыть свое не слишком-то доброе имя деньгами, хотя тех денег не слишком-то много, ведь вместе с прежним положением бывший писатель потерял еще и свою должность вместе с зарплатой. Отец говорит, что раньше было хорошо. Раньше – это до Второй магической, когда и трава была зеленее, и небо голубее, и на улице пальцем никто не показывал. Фрэнсис этого, разумеется, не застал. В изменившемся мире у него примитивная детская система ценностей: ему нравятся цветные картинки в энциклопедиях, трепетание жучиных крыльев в сложенных ладонях, сказки про лучшую жизнь и кружева на юбке Летиши. А вот люди не нравятся, они злые. Впрочем, сам он еще злее и каждый, кто решит кинуть в него обидным словцом, получает десять в ответ. Он мелкий, верткий и пакостливый, злобный подменыш фейри, у него острые ногти и бабочки в карманах. Бабочки лезут в лицо очередному мистеру-умное-лицо, демонстративно переходящему на другую сторону улицы, мистер чешется, отмахивается и орет, потому что ядовитыми бывают не только пауки, а Фрэнсис смеется ясно и чисто. Ему нравится такая игра. Родителям, которым опять приходится возмещать ущерб, не нравится.

На колдографии в затертой рамке шестеро, да, но двое должны бы быть закрашены черным. Тот щенок навсегда остался щенком, под сапогами озлобленных кретинов шишуги долго не живут, от них остаются только кровь и мозги на брусчатке. Его зарыли на заднем дворе, и Френсис сам поставил мемориальный булыжник, мол, покойся с миром, славный комок шерсти. Отца зарыть на заднем дворе не получается, он все еще живой, хотя иногда хочется тоже сложить его по частям в обувную коробку и отправить посылочкой на тот свет. За что? За то, что он ошибся. За то, что все вокруг чванливые идиоты, конечно, но если бы не было тех книг, все было бы иначе. Барретт живет и не осознает, что сам заложил рядом с собой три мины, потому что все они, даже примерный лапочка Оскар, все равно Фэи. На голову больные. Своих не бросают, но и промахов не забывают никогда. Да и их трудно забыть, ведь деньги не спасают от общественного "фу", а тратить их слишком уж аккуратно они не привыкли, так что долги растут и растут, как грибы после дождя. За жилье, за еду, за все чаще появляющееся дома вино. Они никогда не были набитыми галлеонами аристократами, да и хотя бы просто чистокровными толком побыть не успели, просто магия течет у них по венам вместо крови, а вместо самих вен – цветочные стебли и ветки... Ветки оплетают изнутри стены той халупы, которая становится их домом после того, как прежний приходится продать за долги. Симпатичный, светлый коттедж на окраине магического Лондона… Вскоре туда въезжает милейшая семейка с двумя детьми, причем родители – смешно! – оба магглорожденные. Фэи ведь не то чтобы хотели войны и крови, они лишь пытались не допустить магглов в свой мир, но теперь глупый мир перевернулся с ног на голову и те, кто все-таки пробился, отправили их на самое дно. Лютный хорош уже тем, что глубже вряд ли провалишься, да, но кто рад господству чужаков? Фрэнсис верит: одно только письмо из Хогвартса может все изменить, обычный белый конверт, а потом он покажет всем этим остолопам, по ошибке получившим палочки, что такое настоящее волшебство.

- У тебя девчачья палочка, сопля.
- Значит, из твоей задницы она будет торчать красиво.

Школа не делает жизнь лучше, даже хуже, потому что если раньше они были просто «детьми проигравших», то теперь они «дети проигравших из трущоб». Летиша делает вид, что ей все равно, а ему только предстоит этому учиться. У них с сестрой штопаные мантии, сложные шутки и словно бы зубы-иголки в три ряда, но фамилия и ум не тянут его на Рейвенкло вслед за отцом, матерью и сестрой, амбиции перевешивают. Слизерин. И если в башне воронов уже не надо в маргинальных подростковых попытках самоутвердиться выжигать на стене «здесь был Фэй», потому что папочка все успел раньше, то в подземелье все приходится начинать заново. Но он хотя бы не один, потому что кроме сестры рядом есть такие же шипящие, раздраженные и напуганные. Дети, для которых мирное время – еще одна маленькая война.

Впервые с кем-то поссориться он успевает еще в поезде, к старшим курсам это приобретает чудовищный масштаб. Фрэнсис кусается и царапается как тварь, плюется оскорблениями, пакостит исподтишка, проклинает и запутывает шнурки, потому что не умеет быть хорошим для тех, для кого он плохой. Но умный и изобретательный – не значит сильный, так что головой в унитаз его макают чаще других. И с каждым разом, когда Фрэнсис после очередных разборок обнаруживает себя на холодном полу в уборной, он в результате увлекательной рефлексии все больше убеждается в нескольких вещах. Первая – что отец ошибался, возможно, ошибался всю жизнь, ведь волшебники самого разного происхождения могут быть одинаково мерзкими. Вторая – что, возможно, ошибался он сам, считая себя лучше остальных, потому что с по-настоящему хорошими людьми ничего подобного не происходит. Можно сколько угодно просиживать зад в школьном хоре, но это не добавит ни популярности, ни умения, потому что по-настоящему уметь петь и нефальшиво ныть под музыку - разные вещи. Его швыряет от нервного возбуждения, когда ты можешь все и практически бог, просто не успеваешь ухватить все мысли, до полнейшей апатии, когда все, что хочется – просто лежать и даже не дышать. Хороший или плохой? Тиша пару раз мрачно говорила, что она «принцесса чмов», а потом еще «чмов или чмей, как оно склоняется-то вообще», но самооценка у них одна на всю семью, так что… Он каждый раз воровато припудривает недолеченные следы очередного фингала, а однажды, поддавшись любопытству, жирно подводит глаза сестриным черным карандашом. Синяк видно меньше.
…в стащенном у кого-то черном кружевном платье он тоже выглядит принцессой. Принцессой чмов. Ну, или чмей. После уроков его очень мило и интеллигентно пинают в темном углу.

- ...а их королеву звали Маб и она путала людям волосы во сне. Эй, ты вообще слушаешь?
- Ага. А она была как ты или еще мельче?

У него всегда был только один друг. Зануда-хаффлпаффец в огромных очках и с грязными пальцами, который любил чертовы растения больше людей, и, может, только поэтому они сошлись. Или нет. На Чарли можно висеть как на дереве, он добрый и понимающий, никогда не бьет даже в шутку и всегда носит с собой кулек вишневых конфет для них обоих. И не боится бабочек, которые лезут, кажется, даже из волос Фэя. Для него единственного, кроме своей семьи, он готов быть добрым и вообще самым лучшим на белом свете. Они вместе готовятся к СОВ и вместе сдают, они вместе даже в разных концах замка, Чарли плюет на мнение своей дорогой мамочки, и летом после шестого курса зовет его к себе. К морю.
Летом после шестого курса Чарли тонет в этом же море как гребаный якорь, трезвый и абсолютно нормальный. Просто уходит вечером прогуляться и не возвращается.
Фрэнсис не успевает приехать, о случившемся он узнает из сухого письма, где между каллиграфически четких строчек проскальзывает «не пиши сюда больше, пиздюк малолетний, уйди, ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ». Но он все равно продолжает писать, а на другом конце страны убитая горем строгая леди топит конвертами камин. В голове столько вопросов: «почему», «зачем» и «как ты мог», ответов нет. Он учится жить без них и впервые едет в школу один. Седьмой курс, последний, решающий, но рядом только Оскар, которого он тоже теряет, ведь брат связался… нет, не с плохой компанией. Со слишком хорошей. Слишком хорошая компания заставляет стесняться своей семьи. И да, отец мудак, но свой, родной. Уже понятый. Зачем менять на неродных и чужих? Он катится вниз по синусоиде, его накрывает бездонное черное ничего. Слово «депрессия» он не любит, оно глупое.
Ничего требует жертв. Сил, эмоций, времени. Ничего отбирает все, но требует что-то решать. Фрэнсис скармливает ничему свою учебу, отношения с братом и вообще со всеми, потому что больше нет, наверное, ни одного чужого человека, для которого он был бы хорошим. В бездонную пасть домашнего чудища в конце концов отправляются и страхи; он смотрит на квиддичное поле, привычно содрогается и думает, что от детских привычек надо бы избавляться, а страх, говорят, лечится его преодолением. Боишься пауков – лезешь в чулан с ними. Боишься людей – зовешь на свидание самую красивую девчонку на курсе. А он боится высоты и поэтому шагает из окна, в последнюю секунду думая, что, наверное, друг боялся воды. Они все через это проходят. Но Чарли прошел насквозь, прямо в лучший мир, а он остается в этом – худшем из миров. Открывает глаза и видит белый больничный потолок. Не Больничное крыло, а проклятая больница Святого Мунго, то есть все неожиданно серьезно.
- Значит, еще поживем, да? – спрашивает он, но потолок отвечает молчанием. Он тоже молчит, а потом смеется – так же чисто и звонко, как в детстве.
- Нахуй.
Через несколько недель его переводят с первого этажа на пятый.

- Не хочешь развлечься вечерком? Я угощаю, так и быть.
- Прости, приятель, возраст согласия.
- Школьник? Да пиздишь.
- Да не. Просто у тебя возраст, на который я не согласен.

В школу он не возвращается, потому что не видит необходимости, да и не хочет видеть все эти угрюмые рожи. Кажется, брат врет рожам что-то мерзкое, чтобы его тоже не сочли больным на голову суицидником. Хотя какая теперь разница? Он уходит из дома – сначала к Тише, потом еще куда-то, еще, еще… У сестры долго жить не получается, она и сама без определенного места жительства, но у нее хотя бы есть работа. А у него – нет. Что он умеет со своими шестью курсами, кроме как завывать в микрофон и варить блевотное зелье?..
Фрэнсис подводит глаза и улыбается. Принцессе всегда найдется место, а его место с того момента, как ему вообще исполнилось семнадцать – клятое кабаре, в котором красотка Фрэн наконец-то чувствует себя в безопасности. Перья и помада, поддельный жемчуг и кристально честный взгляд из-под ресниц, он дешевый, как искусственные цветы, он нежная Лолита разлива Лютного – посетителям воодушевленно врет, что он девочка шестнадцати с половиной лет, незаконно, но вы никому не скажете, правда? Особо пьяные верят. Под караоке он кривляется безумным уличным подростком, а со сцены в драной майке с наслаждением тянет очередную песню про бухло и криминальные аборты, скрываясь за сигаретным туманом. «Убери эти клещи, дорогой, верь мне — я знаю правила. Как насчёт девятимесячного отпуска и двухфутового гроба?». Публике нравится. Он скармливает публику и ее тупые эмоции своему черному ничему и в выходные тащится на собрание Общества недовольных волшебников. Бастует, радуется, смеется. Чистое, незамутненное разрушение. Chaotic evil.

…Он разглядывает свои ободранные черные ногти на свету. Просвечивают.
- Мы изменим этот мир, Тиш, понимаешь? Мы должны.
- Ты совсем больной? Спать иди уже, тебе опять в больницу завтра. А мне на работу рано вставать.

СЛАБОСТИ

СТРЕМЛЕНИЯ

Мелкий и слабый, хоть и живучий. Дымит как кадило. Смертельно боится высоты и вообще без зелий своих эмоционально нестабильный, псих какой-то. А еще ему кошмары про семью по ночам снятся.

Коробку вишневых пирожных, поспать подольше и вернуть семье хотя бы старый дом. И мировую революцию, пожалуйста, а больше ничего не надо.

СВЯЗЬ

УЧАСТИЕ В СЮЖЕТЕ

https://vk.com/id210288989

Активное по возможности.

ПРОБНЫЙ ПОСТ

…у графа завешены все зеркала; будь его воля – завесил бы окна и дверцы зеркально отполированных шкафов. Среди роскоши и утонченности смотрится…дико. Почти кощунственно. Грязная тряпка, брошенная на тончайший фарфоровый сервиз, хочется сдернуть, но ни у кого не поднимается рука. Даже Клист тушуется и молчит, отворачивается и старается не смотреть. Потому ли только, что мерзко? Это не причуда молодого хозяина, не попытка что-то скрыть или не выпустить в мир, ведь росский обычай занавешивать зеркала так наивен, а граф просвещенный человек, он не верит в такую чушь. Не верит? Поздно уже. Просто отражения в особняке Набедренных и вправду не любят чужих. Не любят никого. За’Бэя, Хикеракли, Ройша. Ройша не любят особенно: когда его сухая фигура рассекает воздух коридора, складки занавесок колышутся с едва слышным шипением. В шипении слышатся издевка и практически ненависть.
Разбиваются кувшины, разлетаются по столу бумаги, фривольно задирается подол юбки кухарки, и неважно, что madame уже под шестьдесят и назвать ее хорошенькой может разве что слепец. Дурак, сумасшедший, блаженный. Граф Набедренных. Он удостаивает комплиментом ее кудрявую прическу, ничем, впрочем, не отличающуюся от вчерашней, и со стеклянной какой-то полуулыбкой замечает, что весна нынче удивительно ветреная, неспокойная. Сквозняком срывает кружевные салфетки и пламя свеч, сквозняком – ах, сквозняком ли! – срывает пушистую меховую шапку на площади перед гомонящей толпой.
Сквозняком ломает что-то очень важное.
Что такое Ройш, что такое сам граф, Гныщевич, все тавры Петерберга и вспорхнувшие с крыши дома Солосье голуби? Детали. Детали восхитительно точного, до секунды выверенного механизма, стрелки, колеса и пружины, движущиеся в строгой связи. Идеальная система, хронометр в корпусе из красного дерева. То, что будет продолжать работать до тех пор, пока каждый элемент цел. Разобранное можно собрать заново, но можно ли собрать, к примеру, человеческое тело, следуя тому же принципу? Сильнейшие умы Европы бьются над этим, но добились пока… знал бы кто, чего они добились. Но если сложить руки, ноги, голову, печень и селезенку, да даже не остывшее еще сердце, то машина не запустится, хронометр не пойдет. У хронометра нет души. Без нее это просто бесполезная куча гниющей плоти, деталей, если угодно, душа моя, неужели вам доставляет удовольствие на это смотреть? Думать об этом? А кто сказал, что раздумывать над загадками мироздания обязательно не должно быть больно? Механизм запущен, все идет по плану, революция разворачивается ядовитой змеей и обнимает город с тихим щелкающим звуком. Процесс необратим. Но как все может продолжать работать без одной-единственной детали?
Лишнее доказательство того, что у революции души нет. А у него – есть? Жалость отравляет политику и на корню губит перемены, совесть тянет ко дну, привязанность убивает – как тебя самого, так и того, кто тебе так бесконечно дорог, то есть по сути – тебя же.
Что более жестоко – позволить человеку умереть или оставить его в живых? Оставить его?

Граф едва ли не целый вечер беседует с кем-то в своем кабинете, но, кажется, совсем этому не рад. Кажется. Память угадывает это почти безошибочно по едва заметному движению рук, по вымученной улыбке, по усталости, с которой он касается шнурка на запястье. По материальному совершенно, ощутимому в воздухе беспокойству. Человек этот неизвестный, непонятный, лишний, стоит ли он внимания? Он – человек нового города, нового порядка, он живет и мыслит иначе, но и помыслить не может, что порядок этот вырос на вычищенном, выскобленном трупе салонной шлюхи. Грибы растут на мертвой плоти, деревья растут на земле, а земля – все то же мясо, та же гниль. Гниль недовольна. Жест на границе красоты и вычурности – чашка в руках незваного гостя бьется сама по себе, как его собственный череп когда-то. Человек кричит. Гниль смеется почти истерически.
Бордельным шелестом кружев, запахом пудры и духов память возвращается к графу Набедренных и неслышно встает за его спиной. Смотрит внимательно и недружелюбно, как тварь с йихинской псарни, как потерянный солдат, как муза, к лешему ее, революции. Она не делает различий между людьми разных социальных слоев, между хорошими и плохими, между Революционным Комитетом и Временным Расстрельным, она вообще различий не делает. Сегодня ты жив, а завтра уже мертв. Так зачем же росы завешивают зеркала? Чтобы покойник не забрал за собой того, кто отразится с ним вместе.
Даниил, — шепчет Веня и берет графа не под руку. За руку.

Отредактировано Francis Fay (2017-10-03 05:50:37)

+3

2

Очень классно, что вы такой сговорчивый!


ВАС ПРИНЯЛИ!


Чтобы завершить регистрацию, загляните в темы:
- Занятость населения
- Внешности и никнеймы
- Каноны и родители (если ваши родители или фамилия из канона)
- Персональная информация
- Эльф-торговец
- Выяснение отношений

Начать игру необходимо в течение двух недель:
- Поиск партнера для игры

Отдельным сообщением в теме ведется личная хронология. Вы может использовать наш шаблон или придумать собственный.

НАШ
Код:
[hr][size=20][align=center][font=Fixedsys]ХРОНОЛОГИЯ[/font][/align][/size]
[hr]
[table layout=fixed width=100%]
[tr]
[td][align=center]ДД.ММ.ГГГГ[/align][/td]
[td][align=center]Участник, Участник[/align][/td]
[td colspan=2][align=center]Ссылка
Краткое описание[/align][/td]
[/tr]
[/table]

По желанию вы также можете оформить отношения и оставить в теме иную информацию о персонаже.
Не забудьте получить галлеоны за регистрацию в Гринготтсе.

0


Вы здесь » Harry Potter: Utopia » АРХИВ АНКЕТ » Francis Fay, 21 y.o.


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно