london calling
Сообщений 1 страница 5 из 5
Поделиться22017-09-07 21:05:19
- ...и вот она выдает:
Хорошо быть мужем Грейнджер,
Ты косячь - не жалко.
Рон, вон, за езду без прав
Получил кричалку!
вроде как-то так, а потом оказывается, что там был кто-то из авроров, и этот чувак ей говорит, что за такое и в Азкабан можно загреметь. Она ему настойкой с эйфорийным элексиром в лицо плеснула! Хер его знает, был ли он ваще аврором и висела ли над ней тюряга, но я с этой бабищи так уржался тогда - Дюк уже с полчаса точно кормил Джека - местного бармена - байками со времен своего путешествия. Причем байки следовали в обратном порядке. Волшебницу, обнаружившую в себе скрытый талант после изрядного количества эйфорийного и утверждавшую, что она 63 года прожила в русском лесу (при условии, что выглядела она от силы на 30), он встретил позавчера в Эйлсбери, совсем недалеко от Лондона. Частушками про министра, каждое слово в которых подвергалось сомнению, дело не ограничилось. Она прошлась по всем персонам, светившимся в прессе в последнее время, потом о смешанных браках магических существ и выбежала из паба на моменте про дочь кентавра и домовихи. Может, среди прочего, вот ради таких встреч Дюк изначально и понесся исследовать Британию. Проведя год в поисках отбитых знакомств, хитровыебанных ситуаций и, разумеется, себя, Илиан нашел все, кроме себя. Но зато плюсом ко всему прочему пошел отбитый хитровыебанный брательник.
Вернувшись в Лондон, помимо того, чтобы просто показывать брату город, Илиан преследовал довольно корыстные цели. Например, прошариться по всем злачным и не очень местам, в которых он периодически проводил время до своего отъезда. "Авгуреи" в этом списке значились где-то даже на верхних позициях при условии, что Дюк на Лицедейском никогда не жил. Зато здесь и упитые рожи, и кучка богемных студентиков, отмечающая, возможно, сдачу очередного экзамена или отчисление чувака, бесившего весь курс три года, и барная стойка, и даже стены ощущались какими-то родными. Как и бармен, который криво усмехался, слушая Дюка, натирал мутные стаканы и готовился сделать рыжему грандиозный скидон. Рыжий на это очень надеялся.
Майло кинул его у бара, так как все истории либо слышал сам, либо, что вероятнее, был свидетелем/участником событий в них описываемых. Илиана это не особо задевало, его дело - брату место показать, а дальше пусть сам исследует, он уже большой мальчик.
Пока бармен отвлекся на другого клиента, Дюк успел заскучать и решил таки снова сфокусироваться на Майло. Точнее сбить фокус Майло обратно на себя. Он оборачивается, мажет взглядом по знакомой фигуре, но до конца не осознает, кого именно увидел. Пока шестеренки не начинают вертеться живее, и до него не доходит. Рыжий снова оборачивается с воодушевленным: - Ламбрехт! Илиан отрывает зад от стула, расстается с кружкой пива (!!!) и в пару шагов долетает до Нормана. Он обнимает другана, потому что может. И потому что год его не видел, и вообще-то у него не так чтобы много таких друганов, как Ламбрехт, и хлопает его по спине: - Пиздец рад видеть твою рожу! Ты тут один или с кем-то? - уже договорив, Дюк понял, что его это как-то не особо волнует - Ааа, похер, бросай всех, меня полюбас дольше не видел. Не говори, что не соскучился - он ржет и кивает в сторону бара, приглашая присоединиться.
Чисто подсознательно, он, конечно, ожидал встретить здесь кого-то из знакомых. Ну, кроме бармена. Но Ламбрехт был просто вишенкой на торте этого вечера. Илиан откровенно радовался, и это не от того, что пивасом в голову дало. Наверное.
- Точняк! Надо тебя еще с Майло познакомить! - Илиан вертит головой в поисках Дюка-младшего и в конечном итоге замечает его только тогда, когда тот выскальзывает в дверь с какой-то девчонкой. - Ха, ничего личного, но он, кажется, завел более полезное знакомство на ночь - рыжий многозначительно усмехнулся. Он не то чтобы особенно беспокоился за Майло сегодня, они не в самом неблагополучном районе, так что на улице его никто не порешает. Если он только не решит ввязаться в спор о поэзии 18 века с каким-нибудь отбитым ВАДИйцем, но Илиан надеялся, что девчонка, с которой он умотал, не даст мелкому отвлекаться. - Короче он вот такой вот - Дюк рукой показал примерную планку роста - дрищ, дохуя умный, брат мой. В смысле реально брат, сын Кёрли. Случайно на него в Манчестере наткнулся, прикинь - Илиан качнул головой и отхлебнул пива, потому что сам пока не до конца осознавал, как такая херня вообще могла произойти. Не иначе как судьба вмешалась. Вот так вот он и скинул на Ламбрехта главную бомбу. Хотя вполне возможно тому было и насрать, но сам Дюк до сих пор находился под впечатлением, поэтому и тыкал в каждого второго встречного новостью о брате. - В Лондоне тут чо как? - на самом деле, Илиан вложил в этот вопрос всю свою заинтересованность и в делах Нормана, и в делах городских, о которых Норман мог быть осведомлен, и о делах их общих знакомых, и вообще в целом. Если Ламбрехт вот так вот с ходу распознает всю глубину затронутого, то его можно смело обозвать гением. Вероятно, трезвым гением. Или везучим пьяным ублюдком. Прям вот таким, как сам Дюк.
Поделиться32017-09-15 20:46:37
Пасош – Январь
Утро было по обыкновению очаровательно-безобразным, с мыльными разводами облачного полиэтилена, с последней сигаретой, горчащей больше обычного, с забытыми в другом корпусе конспектами. Норман убирает лезущие в глаза волосы в пучок, выдыхает концентрированной усталостью и граничащем выйти за берега отчаянием, заливающем солеными водами корни нервов, стволы взвивающейся вверх смелости и расхлябанную наглости. Ламбрехт ловит свое отражение в чужих просроченных идеях и надеется, что сможет удержать в себе Патрика Бейтмена, вырывающегося наружу норадреналиновыми всполохами, кусками дробленной киновари с металлическим привкусом, хотя бы до окончания пары. Плагиатчики, налетчики, перебежчики - чик и все, вырезать большую часть своего курса кажется Норману лучшим вариантом, как провести этот вечер, но вместо этого он отменяет репетицию, вырывается из душного кокона аудиторий академии на свежий воздух, мечтая распасться на атомы в компании пинты имбирного эля, еще журчащей в остуженных аллеях песни цикад и какой-нибудь книги из тех, что он вынес из дома в свою последнюю встречу с Патрицией (с которой они настолько сблизились после ухода Саши, что в его обращениях ненароком проскальзывало "мама"), из тех, что еще не успела впитать в себя сативу, гемоглобиновую сажу и спирт, отдающей острой карамелью огневиски.
Он решает немного прогуляться, прежде чем красивенько оформить себе эту новаторскую терапию, и сам не замечает, как оказывается на набережной. Норман спускается к воде, и, завидев издали мультяшных утят, возящихся у камней, покупает багет, чтобы покормить птиц. Но стоит ему приблизится к пушистым лапчатым, как их мамаши, почуяв в нем опасность для своего потомства, решили ополчится против него. Короче на него напала стая носатых крылатых фурий, от которых он убегал до самой лестницы, бандюги пощипали его за икры и отжали багет, но Норман скорее поржал с них, нежели серьезно испугался, поэтому на Лицедейский он возвращался в приподнятом настроении. Которое моментально рассыпалось, красным прахом листопадной каши бросилось ему под ноги, стоило ему увидеть, какой рекламный баннер вешают прямо напротив его общаги.
Норман просто обожает свою жизнь. Теперь каждый раз, что он будет покидать свою уютную обитель, на него будет глядеть причина, по которой ему никогда не стоит вылезать из кровати. Александр Крам улыбался с длинного бумажного полотна, одаривая каждого встречного той самой улыбкой, которая когда-то принадлежала лишь Норману и Нике, двум людям, которых вынесло на обочину собственного пути, навсегда разлучая с маленьким шоссе Саши, по которому он шел, посасывая лишь свое необъятное эго. Нике он даже не дал объясниться, выбрасывая ее на берег глотать кислород, лишенный привкуса его дыхания, Нормана - оставил на дне блуждать в абсолютной темноте ледяной воды, бросил на глубине увязать в слизи и бурлящей черной эмульсии чертового желоба. Норман умеет плавать, умел раньше, но он добровольно оставался в этой кромешной жидкой мгле, играя в прятки с удильщиками, пока его мазохизм не дошел до критической точки. Плакальщицы закончили свою работу, он снял траур по их прекрасному беззаботному времени вместе, оклемался, окреп, отрастил костяк и плавники, чтобы вернуться наружу. Да, ему все еще больно иногда получать открытки, все еще колет встречать его на разворотах журналов, но Норман не смертельно больной, у него есть время всего мира, чтобы полюбить кого-то достойнее, у него есть дни, месяца, чтобы охладеть, покрываясь голубой мраморной коркой, у него есть руки, пишущие и рисующие декорации, у него есть разум, начинающий бороться с токсичным лепетом его нездоровой одержимости бывшей родственной душой, у него есть ртуть в сердце, способная поглотить последний ломоть шипов его любви. Его любимой ночной кошмар, его триггер, спусковой крючок, заляпанный отпечатками его слабости, лифт назад, на самое дно, коктейль молотова в его наносной порядок головы когда-нибудь останется на коже звездной пылью, которую хватит смелости стряхнуть на грешную землю. Норман когда-нибудь справится.
Ламбрехт не падал в обморок, подобно девице на выданье, не глотал слезы, пока не откажет сознание, превращаясь в сплошную мешанину функций, едва различимых в крохотном иллюминаторе его рушащегося на глазах контроля, но очнулся в Трех авгуреях, закидывающий в себя третью стопку текиллы. В нем галдела жажда эндорфина, вздымающаяся вместе с грудью резким, по-собачьи шумным выдохом, градусы падали в него цветными драже осадков, складываясь в грозную гурьбу на деревянных счётах, но Норман не пытался заглушить в себе горе, как делал это Саша. Ему нужна была хмельная бравада, ему нужна была бальзамированная смердящая смелость, чтобы примкнуть к группке однокурсников и пойти бить лампочки на набережную, чтобы пригласить какую-нибудь симпатичную брюнетку с другого факультета на полуночный твист без музыкального сопровождения, чтобы догнаться где-нибудь в Лютном, заплести косички оборотню, набить татуировку и истечь кровью, которую обещался притормозить каким-то медицинским заклинанием уснувший в коридоре будущий колдомедик, которого они насильно запихали в свою тусовку, вливая в глотку новоиспеченного знакомого старый ром, найти себе кого-нибудь на ночь, но в итоге провести ее на лавочке в Паффпод драйв перед домом, откуда он когда-то выбегал с разрывом сердца, навсегда позабыв треть своей души в том душном уже пахнущим кленом августе. Норману не хватало лишь пары шотов для того, чтобы привести свой запасной план в действие, но сегодня, видимо, судьбе особенно нравится разбивать поставленные им цели в пух и прах:
- Ламбрехт!
Норман дергает головой в поисках окликнувшего его, бесится, когда прядей, выбившихся из пучка, становится больше, и все они намереваются закрыть ему обзор, так что он плюет на затею держать патлы в узде, выдергивает резинку, роняя ее то ли на пол, то ли в свой стакан, позволяя волосами рассыпаться по плечам. Напротив него сидит ухмыляющийся Дюк, с интересом следя за его медленными действиями, Норман чувствует себя в вакууме слоу-мо, отмечая в себе самую мерзкую стадию опьянения - сонную амебу, пока до него не доходит. Перед ним блять ИЛИАН! Илиан, который улетел, обещал вернуться и, (в отличии от некоторых офранцуженных пидорасов), вернулся!
- Ебать, у меня че глюки? Когда ты успел примотать обратно? Ты челкарем стал? В Ирландии или хер знает, где ты там был, нет нормальных парикмахеров? Ой, ты ж роцкер! Мои извенения, сэр металлист, но тебе кстати идет. Ну, давай рассказывай, как там родные просторы?
- Пиздец рад видеть твою рожу! Ты тут один или с кем-то?
"Ага, кое с кем, очень особенным - со своим одиночеством. Знаешь, мы просто неразлучны, а еще, по секрету, оно ебет меня и мои мозги лучше, чем мой бывший. Бывший лучший друг."
— Точняк! Надо тебя еще с Майло познакомить! Ха, ничего личного, но он, кажется, завел более полезное знакомство на ночь. Короче он вот такой вот, дрищ, дохуя умный, брат мой. В смысле реально брат, сын Кёрли. Случайно на него в Манчестере наткнулся, прикинь
Норман на этом моменте обязательно подавился бы, облился, выпучил глаза и начал истошно вопить, матерясь, будь они в каком-нибудь ситкоме, но вся его реакция ограничилась взлетевшими вверх бровями, которые он едва поднял, чувствуя, что все тело будто находится в заморозке, мышцы лица отказывались что-либо выражать, и Норману казалось, что сейчас они присутствовали лишь в теории.
- Ээээ, что? Ты угараешь? - Илиан довольно мотнул головой, наслаждаясь, какой эффект он производит, соря одними лишь сухими фактами, и Норман выпадал, едва успевая ловить свою челюсть, - Тааааааааааак, а теперь поподробнее, потому что в тут нихера не изменилось, все стоит и вянет, и думаю, что вся эта слякотная скукота явно проигрывает твоей нихуевой такой кулстори.
Отредактировано Norman Lambrecht (2017-09-17 15:31:29)
Поделиться42017-09-16 22:44:33
Норман с Илианом явно расходились в концетрации алкоголя в крови. Если Норман был на стадии "беспредельно торможу", то Илиан - "пиздец я болтун ололо попробуй уследить за моим хулиардом слов в секунду, если не успеешь - ты пидор, а, ты и так пидор..." в общем, продолжать можно бесконечно. Дюк и без того не самый спокойный человек в округе, а как немножко прибухнет, так все, бежать бесполезно, сверхскоростная рыжая ракета вас все равно настигнет и тогда вам пизда от передоза бесполезной инфы. Один способ - продолжать его набухивать, пока он сначала не дойдет до состояния "я пытаюсь быстро говорить, но язык мне мешает, сорян", а еще чуть позже примерно то же самое, что сейчас с Норманом, но до такого еще двигать и двигать. Бедняга Ламбрехт, он не только нарвался на этот рвущийся вперед экспресс, так еще и застал его на километре "прикиньте чо, у меня есть брат, которого я нашел случайно (!) во время трипа по Британии (!!)".
Дюк, казалось бы, только и ждал того, что Ламбрехт начнет задавать дополнительные вопросы. Это тебе не бармен, который еще и отвлекается периодически на других клиентов (вот же мудак!), тут нарисовался благодарный слушатель. Ну, во всяком случае пока выглядящий и благодарным, и достаточно заинтересованным. - В оообщем, пригоняю я значит в Манчестер, это было вроде где-то в декабре - Илиан на секунду задумывается, но все равно продолжает - да, точно зимой, потому что холодно было пиздец, а я до этого еще ночевал на автовокзале в Брадфорде и там отключили отопление. Это был пиздец, никогда не ночуй на автовокзале в Брадфорде, я чуть яйца не отморозил, а потом еще сраный автобус, в котором тоже было холодно, а какой-то дед всю дорогу ссал в бутылку на заднем сидении - ну вот, посыпались первые крохи абсолютно бесполезной херни, которые к истории, собственно, отношение имели самое мизерное - так вот пригоняю значит в Манчестер, а я до этого закорешился с одним чуваком где-то на севере, даже не помню, как его звали, писос, мы чот бухали просто дико. Короче, он мне дал бумажку с адресом и сказал, будешь в Манчестере, иди к этому чуваку, а зачем не сказал. А мне то что, я эту бумажку откопал ну и пошел. Приебываю значит к какому-то дому, понимаю, что не помню как зовут того чувака, который меня сюда послал, не знаю имя хозяина, ничо короче не знаю, а холодно еще, ну мне было насрать, и я постучал. Открывает дверь чувак в солнцезащитных очках и опирается на кувалду. На кувалду, блять, прикинь! Я еще думаю "ооо, ебанутый чувак, моя остановочка". Он на меня смотрит и говорит "ты от Гвоздя?". Я смотрю на кувалду, смотрю на него, говорю - "ага". В душе не ебу чо за Гвоздь, но там потом по ходу дела выяснилось, что это кликуха, так что может тот кореш, который мне адрес дал, и был Гвоздем. Но это не точно - у Илиана пересыхает во рту, и он вовремя обнаруживает, что его недопитое пиво все еще перед ним. После пары больших глотков он продолжает: - Оказывается у них там какая-то своя закрытая тусовка, но народу все равно было дохрена и все магглы. И мне адски повезло походу, потому что я нарвался именно на тусовку, а не на тот день, когда чувак с кувалдой там один был. Мало ли чо он со своей кувалдой там наедине творит - Дюк хохотнул. - Так как я был буквально синий, в маггловском районе особо с палочкой не согреешься, забиваюсь значит на диване в углу, там еще коробка с недоеденной пиццей стояла прям как для меня, смотрю рядом со мной сидит какой-то дрищ, я его даже заметил не сразу, он так тихо сидел. Я уже значит жую, но говорю ему "йоу, я Илиан Дюк" и руку протягиваю. Он на меня так вылупился, как будто я ему свежеампутированную ногу гиппогрифа протянул. Ну я уже подумал, что он под чем-то или совсем там чокнутый какой-нибудь, хотел забить, а он вдруг оживился, потом заржал, я думаю "ну все бля, либо шиза, либо особо буйный", хотя он до этого тихо сидел. Пока я жрал и соображал, он начал переспрашивать, типа "правда Дюк*"? Ну и что, что у меня папаня отбитый, подумаешь фамилия такая. Я киваю, потому что жру, замерз и не хочу разбираться, а он мне выдает "Я тоже Дюк!". Я думаю, "да ты ебанутый", а он продолжает типа "Майло Дюк, у нас фамилии одинаково отбитые!". Тут я короче начал ржать, возможно, заплевал его пиццей, но было реально ржачно - Илиан усмехнулся, ностальгирующе опустив взгляд и опустошив, наконец, кружку. Пока он продолжал говорить, он выцепил взгляд бармена и кивнул на кружку в немой просьбе повторить. А потом глянул на Нормана, чтобы убедиться, что тот все еще слушает. - И вот мы с ним болтали там в углу, я согрелся. Выяснили, что у обоих батя - Кёрли, старый пёс, и мы друг о друге вообще за всю жизнь нихрена не знали! Я потом чет ляпнул такое, спросил у Майло, ну знаешь, что-то чего маггл не понял бы, я думал он то волшебник. А он реально не понял, и я сначала даже не вкурил, и напрямую спросил волшебник ли он? Хотя блин, был бы он волшебником, мы бы в школу вместе ходили, но я тогда не сразу сообразил. Короче выяснилось, что он про это все нихрена не знает. Он, наверное, подумал, что я тоже под чем-то, и замял эту тему. А потом нам предложили прибухнуть, ну маггловское пойло, мы выпили, я просто чтоб сразу не палиться. А потом смотрю, на него тоже не действует, тут у меня в голове щелкнуло, ну я и спросил типа ничего странного с ним не происходило по жизни. Он сначала опять на меня вылупился, потом какую-то хрень рассказал про вывески, про то, что с алкашки не вштыривает, я ему сразу и говорю "ты, чувак, сквиб". Он, естественно, ничо не понял. Короче мы потом с ним еще немного поболтали, он спросил, где я ночую, и я сказал, что, вероятно, прям на том диване. Он меня потом к себе позвал, мы еще на следующий день трендели, я ему рассказывал и про сквибов, и про все остальное. Тусили мы с ним так около недели, я потом говорю, что мне надо валить из Манчестера дальше, я там не планировал задерживаться надолго. И короче слово за слово, как-то так вышло, что я его с собой позвал, он согласился, и вот с января мы вместе и катались. А теперь я его в Лондон притащил. Такая вот кулстори - перед Илианом опустилась свеженькая кружечка, и он сразу пригубил. До него вдруг дошло, что пока они так сидели, в кабаке резко поприбавилось народу и стало тесно, и душно. Кто-то на соседнем стуле ткнул его локтем под ребро. Вероятно, случайно, потому что сидел спиной к рыжему. Дюк тем не менее на этот раз со своей полной кружечкой расставаться не намеревался. Только при условии, что кто-то предложит ему чего получше и желательно бесплатно, но напротив только Ламбрехт. С другой стороны, это даже в интересах Нормана, споить Илиана быстрее, так что может ему и стоило поднапрячься.
- Валяй теперь ты. Полюбас у тебя тоже есть кулстори, только ты блять шифруешься. Год тебя не видел, чет же ты весь этот год делал, вот не сдох. Ты же в ВАДИ еще? Чо вы там поделываете то вообще? Ты какие-нибудь пьески выдумываешь? Если никогда не ставил ничо про пиратов, поставь, они охуенные!
Странное увлечение пиратами Илиан приобрел тоже за год своей поездки. Он вообще стал счастливым обладателем кучки максимально ебанутых увлечений. Вот так и езди по Британии после этого. Можно было бы сказать, что уезжал Дюк нормальным человеком, а вернулся ну вот таким, но это было бы не совсем правдой.
*Duke - герцог
Отредактировано Ilian Duke (2017-10-22 12:14:04)
Поделиться52018-02-27 22:51:08
ssshhhiiittt - 19
Норману определенно нужна была передышка. Или парочка хороших пиздюлей.
Он так отчаянно и самозабвенно тянулся продрогшими, красными, как выпотрошенные вальдшнепы, ладонями к культу одиночества, к опасной околосуицидальной эстетике, так опрометчиво лез в вакуум и так жаждал обособленности, что и не заметил, как жизнь прошлепала босыми ступнями по паркету его спальни и сбежала по водосточной трубе в чужую, уже чуждую ему, реальность. Реальность, которая что-то жарко бубнила в кружку пива, смеялась над ним ржавыми, сухими губами, смеялась оливковыми шлагбаумами Брадфорда, сырым кирпичем Манчестера и ржаными погостами Глазго. Реальность снова ускользала от него, призрачной тюлевой ланью гарцевала прямо у переносицы и тут же растворялась в бликах на старой оконной раме, на барной стойке, истыканной заточками, непростительными и злыми языками. Реальность когда-то давно, верно, снилась ему, но это ебанное седое лето замело ее откровенной болезненностью, откровенным неврозом и, откровенно говоря, легкими психотропными - закулисными путями из рук в руки, с шафраном и смоковницей на выцветших манжетах, потому что своих не хватало и на бодроперцовое.
Илиан басит и сорит каким-то прицепившимся непонятным акцентом, Илиан хлещет своей бодростью по его подранному эго, и где-то под ребрами колется соцветиями репейника зависть: смотри, смотри, что ты упустил, пока жевал сопли вприкуску с жалостью к самому себе, вот жизнь, которая укатила от тебя на гуталиновом форде с каким-то там мистером Куильти, жри, Ламбрехт, вкусно?
Но это отчего-то лечит лучше, чем все розовые капсулы в перламутровой пленке, чем все астральные рейвы по субботам, чем все стопки, скользящие рыжей мамбой по его пищеводу.
Илиан - дом, и это так иронично, учитывая, что сам он - без постоянного места жительства, Илиан - теплый полог, отчего-то пахнущий каштанами и стеарином, телескопы в бесконечных медных трубах и обсидиановые купола, тыквенный пирог, лестницы, на которых с непривычки непременно тянет блевать, вечно теряющийся где-то пергамент. Место, где Норман еще был норм таким чувачком, а Илиан только начинал исследовать свою неиссякаемую (как выяснилось позже) крутость. Это словно давно завядшие багровые ирисы, струящиеся по стене мертвой, полупрозрачной красотой, бестолковые, приевшиеся, но "выбрасывать жалко". Норман бы и рад стереть все это в порошок, ссыпать в траурную урну и закинуть в дальний ящик, потому что от ассоциативной связи легче не становится, и воспоминания - очередной камень в огород его неказистого настоящего, но ему попросту не хватает духу, чтобы выбить из себя эту сентиментальность.
Норман - слабак, но ему от этого ни жарко, ни холодно: миру необходимы хлюпики, чтобы рождались герои.
Он по обыкновению глушит что-то суровое, но все равно заглядывается на чужую обыкновенную пинту пива, и юность, прорвавшая наконец оборону его извечного "держать все в себе", лыбилась его бумажным, сухим ртом и сыто жмурилась. Норман вновь и вновь балансирует между "хорошо" и "плохо", усталость подсекает позвонки ржавыми крючьями, эмоциональный раздрай вскидывается пенистыми курганами, триггеры колются сотнями игл, бахромою битого стекла, и где-то глубоко внутри еще ноет обида, и клеймо брошенки еще горит на предплечьях бронзовыми перьями астр. Ему было паршиво нон-стопом, он просыпался и засыпал с чувством глубокой неудовлетворенности, но, заливаясь искренним смехом, иной, приятной, матовой ностальгией и ледяным пряным ромом, он чувствовал себя прежним, безмятежным и стабильным, словно в этих глухих краях наконец объявилась госпожа ремиссия и решила поиграть в благотворительность.
У Дюка одна история охуительнее другой: просто Ламбрехт не сечет, что все это одна огромная басня, мораль которой он спалил еще в самом начале, и Нормана засасывает в эту апельсиновую воронку его непроглядного авантюризма (читай: долбоебизма).
- Эх, сейчас бы тоже какого-нибудь родственничка найти в притоне. Ничего я не шифруюсь, я просто скучный стал, старость не радость, знаешь ли. У меня кризис среднего возраста, потому что я все серьезно обдумал, и пришел к выводу, что точно к сорокету откинусь. В ВАДИ все по-старому, мне пихают каких-то стремных мадмуазелей, но они совершенно деревянные - я от них отказываюсь, на что меня настоятельно просят не выебываться. Но я то не промах: я все равно выебываюсь. Как раз недавно защитился, и меня отпустили с миром.
Норман опрокидывает остатки своего покоцанного рокса и лезет в карман за портсигаром, дивясь тому, как успел нализаться, потому что фокус совершенно сдувается, стоит ему дернуться чуть правее. Собственная несостоятельность устрашает и растет в геометрической прогрессии, она кажется исполинской, у Нормана крошатся пальцы, он разбрасывается фалангами, совершенно не контролируя их положение, и поджечь сигарету этой перепончатой конструкцией все никак не удается. Илиан выручает его, но Норман нарочно избегает этого зрелища, занавесившись волосами, чтобы не разныться о собственной беспомощности. Он распаляется все сильнее, цедит дым и тупую перегидрольную элегию, собирается с духом долгую секунду, чтобы взреветь киношным голосом.
- Меня вот сегодня утки вздернули, прикинь. Я им фуршет устроил, а они решили закусить моей задницей. Но к чему я это сказал, я уже не помню, дорогой мой Диплодюк, пойдем потворим хуйню, пожалуйста. Ты стопудово кентами обложился, ты же рыжий, у тебя нюх на тусы, Илиан, фас!
Отредактировано Norman Lambrecht (2018-02-27 22:59:59)