КАТАРИНА КРАМ | |
ВОЗРАСТ: 17 лет, 19.01.2009. |
|
ИНВЕНТАРЬ | СОЦИАЛЬНАЯ ПОЗИЦИЯ |
• Волшебная палочка - коготь нюхлера, берёза, 10 дюймов. | • Катарина на данный момент совершенно аполитична. Во все эти дела старается не лезть, а в разговорах на эту тему не участвует. |
УМЕНИЯ И НАВЫКИ | |
• Катарина отлично держится на метле, и, наверное, этот факт не требует объяснений: совсем не трудно догадаться о том, чьи гены передались ей по наследству, а вместе с ними и интерес к квиддичу, что привело к тому, что в школьные годы девчонку было крайне тяжело вытащить с поля. | |
ОБЩЕЕ ОПИСАНИЕ | |
Если бы Катарине довелось самостоятельно рассказать свою историю жизни, то она началась бы примерно так: "На самом деле, Виктор Крам ловок только на поле. В остальном его трудно назвать успешным: череда трещащих по швам браков - вот его стиль. И даже нормальный ребёнок у него получился только с третьей попытки". Нельзя сказать, что она не любит отца, но, скажем так, не слишком уважает и совершенно скептически относится ко всему, что он говорит или делает. Так ещё в раннем возрасте она просекла фишку и начала карьеру хитрожопого манипулятора, очаровательной улыбке которого просто невозможно отказать: и если отец был главной её жертвой, то мать быстро разоблачила маленькую хитрюгу. Правда, это ничуть не сказалось на их отношениях, поскольку Эшли сама по себе была добрейшей женщиной, готовой бесконечно ублажать прихоти любимого баловня. Самоуверенная, самостоятельная, самодостаточная - кажется, все слова, начинающиеся с "само" были придуманы про неё (самолёт, самокат, самовар и самогон исключаем, хотя насчёт последнего ещё стоит подумать). С первого взгляда на Катарину можно сказать, что это девушка с непростым характером, любящая себя и точно знающая, чего она хочет. Её целеустремлённость, граничащая с наглостью, то и дело мелькает во взгляде, сменяясь лукавством. А затем вмиг приобретает оттенок наивности, если возникает необходимость прикинуться дурочкой. Кстати, Катарина терпеть не может, когда её считают идиоткой, поэтому крайне редко обращается к подобному амплуа. Да и вообще зависима от общественного мнения, и один из самых страшных её кошмаров - опозориться каким бы то ни было образом у всех на глазах. Не любит, когда над ней излишне подшучивают и страшно раздражается, если кто-то упражняет на ней своё чувство юмора. Тщеславна. Ей нравится всем нравиться, но для того, чтобы обратиться подлизой, слишком горда. Также за Кэт было замечено, что время от времени она совершенно не может совладать со своим языком, вываливая на оппонента всё, что о нём думает, но окружающий её социум делает своё дело, несколько умеряя её пыл, ведь ещё учась в Хогвартсе, она убедилась в том, что острый язык редко приводит к желаемому. | |
СЛАБОСТИ | СТРЕМЛЕНИЯ |
• Катарина до ужаса боится пауков и змей, а ещё не любит воду и плохо плавает. Но ни за что и никогда в этом никому не признается. | • Мечтает стать такой же влиятельной дамой, как бабуля, чтобы в конце концов деньги сыпались сами, а для этого не нужно было прилагать усилий (если есть артефакт, который так может, он бы тоже пошёл). |
СВЯЗЬ | УЧАСТИЕ В СЮЖЕТЕ |
Пассивное. |
В этой субботе я купалась, как в тёплом, солоноватом море, что щиплет царапины и старые раны; плескалась, ныряла с головой, утопала, пленяясь то тёплыми качающими объятиями, то скрежетая от нахлёстывающих воспоминаний, от которых хочется поджать хвост, забиться в угол и скулить, скулить – потому что ты такая несчастная, сиротливая, совсем никому не нужная, и ты с этим вроде бы уже смирилась, но вроде всё ещё болит по пятницами, да субботам, да за рюмкой рома, огневиски, чего-нибудь ещё крепкого. В этой же субботе я качалась на волнах, лёжа на спине, подставляя лицо свежим потокам воздуха, что, кажется, снимали мёртвую кожу, как шкуру змеи, оставляя лёгкое чувство обновления и долгожданное равнодушие к людям, затонувшим в твоём безнадёжном прошлом.
Я неспешно потягивала огневиски, как могла бы пить любимый сок. Обычно был ананасовый, приторный, но сегодня пятница, и по расписанию нечто покрепче. Я рассматривала окружающих людей с невнимательностью, небрежно, никого не ища, ни в кого не целя своими меткими карими; только наслаждалась не лучшим отдыхом, травя организм и чуть вспухшие и покрасневшие от алкоголя губы – они стали протравленными, ядовитыми, горькими – я бы не хотела целовать такие, хотя в этом отчаяние тоже есть что-то этакое.
Я, казалось, не видела никого и ничего, погружаясь в свою негу, нежась, сбрасывая недельную чешую, чтобы забыть все приятные-неприятные мелочи, чтобы с понедельника проснуться заново, терпеть людей и улыбаться солнцу. А пока неугасающая энергия дремала, как впадают звери в долгую спячку, я зависала, отправляя взгляд в никуда. И из этого «никуда» меня внезапно вырвал незнакомый, но приятный голос. Первые секунды я просто сидела, прокручивая в голове ноты, прикидывая, кому он мог бы принадлежать: мастеру волшебных палочек или аврору, самовлюблённому красавцу или уродливому хитрецу. Но все догадки канули в лету, когда я лениво повернула голову на неожиданно объявившегося мужчину, сидящему рядом.
Передо мной сидел темноволосый привлекательный мужчина лет тридцати. Я смотрела на его лицо с минуту, странно трезво оценивая глубину серовато-голубых глаз, в которой запрятаны те самые шкафы, в которых обычно обитают скелеты; разглядывала изгиб губ и взъерошенную шевелюру, небрежно накинутую одежду и многочисленные ожоги на крепких руках. Я не могла сказать, что он меня заинтересовал своей внешностью или хриплым голосом, что он оттолкнул меня недосказанностью, ощущение которой меня поразило в самую первую секунду. Но я однозначно признала, что обойти мне его не удастся. И, наконец, окончив затянувшуюся паузу, которая вполне могла привести к отказу, заговорила.
- Флоренц Мерлен, - я представилась очередным, возникшим в глубине сознания именем, не беспокоясь ни о чём совершенно. Менять личины мне приходилось примерно с той же частотой, что и цветы в вазе на туалетном столике. И сегодня было не исключение, и имя-фамилия выговорились непроизвольно, и это спонтанное сочетание мне понравилось, и в голове я прокрутила ещё пару раз своё новое амплуа «Флоренц Мерлен, Флоренц». Мне представился цветущий садик, маленький аккуратный домик на окраине какого-нибудь чудесного французского городка, в котором и должна была жить та самая Флоренц.
На моих губах возникла нетвёрдая смазанная улыбка, а глаза блестели, как у раззадоренной танцем бестии, немножечко пьяной и совсем одичалой. Я улыбалась по своему обыкновению, прекрасно зная, как образуются аккуратные ямочки на щеках, как приподнимутся уголки губ, как спадёт на плечо шоколадная грива, когда я склоню голову к плечу с надуманным интересом. От этой игры я получала неописуемое удовольствие. И, что самое главное, уже не было грани между Мартиной Кертес и очередной девчонкой, в которую я так спешила преобразиться. Кокетничая, флиртуя, выказывая любопытство или симпатию, я оставалась собой, потому что это я, я любила мужчин, особенно тех, что влюблены и готовы на геройские поступки или, хотя бы, на большие траты. Я любила их за искренность в их порывистых целеустремлённых действиях, за то, какими живыми они становятся, когда готовы петь серенады под балконом возлюбленной. И, уж конечно, я не могла их не любить из-за того, что лишь благодаря им я смогла жить вдали от семьи, обеспечить себе нормальную жизнь. Они были средством к моему существованию. И я не видела в этом ничего зазорного; никаких угрызений совести, минимум ответственности. Только риск и игра по тонкой грани. Это примерно так, как если бы ты, лисица, обитала в охотничьих угодьях и ходила бы по лесу, зная, что ты станешь жертвой охотника в любом случае, и каждый раз спасаешься, думая о том, что следующий раз может стать последним. И сегодня, в эту утопическую субботу, я вновь верила, что спасусь, и продолжала своё бывалое дело.
- Как же зовут вас? – я не медлила, насмешливо вздёргивая тёмную бровь-дугу, не борясь с лёгким ехидством, совершенно случайно объявившимся в оживлённом голосе.
А пока я беззастенчиво изучала мужчины, предполагая, что эту субботу качаться на волнах с ним будем вместе, прикидывая, как быстро он поведётся на плутовские фокусы. Мне казалось, что он не так уж прост, но мысли эти были дурные, неправильные: красавец, не спорю, мог быть слишком самоуверен, но едва ли столь проницателен. И откинув сомнения, я с улыбкой не отрывала от него карих глаз, осознавая, что мне нравится, нравится то, что в глазах у него стоны, что губы отравлены, как и у меня, чуть в отчаяние, что на руках ожоги – безрассудство, отвага. Не составило труда догадаться о том, что он имеет дело с драконами. Любит ли он своё дело? Чем оно так привлекло его? Что он испытывает, находясь ежедневно на волосок от смерти?
А что он мог рассудить обо мне, увидев меня впервые?
Отредактировано Katarina Krum (2017-09-05 15:03:03)