Nothing but Thieves - Trip Switch

Стоило, наверное, посмотреть правде в глаза и признать, что Саша был в большой и похмельной, с растекающейся тушью и блестках в удивительных местах, жопе. Он помнил, как добрался из Лондона в Париж, сгрузил вещи в купленной у первого попавшегося брокера квартире (не думая, назвал номер и пароль отцовского счета в банке, если он хотел притворяться, что с его сыном все в порядке, то мог и заплатить за это), а потом - провал. Очнулся Саня, судя по газете, неделю спустя в Нормандии, посмеялся над иронией и даже не подумал о том, чтобы попытаться восстановить воспоминания, потому что смысла не было. Он помнил, что от чего-то бежал, и этого хватало, потому что с его послужным списком и любовью к драматизму он мог напиться до беспамятства банально из-за того, что ему не понравилась музыка в каком-то клубе, поэтому он бросил разбираться с амнезией и отправился путешествовать. Единственное, чего он не понимал - почему с ним не было Нормана, потому что, казалось бы, если бы Крам планировал поездку куда-то далеко, то он прихватил Ламбрехта с собой хотя бы до начала учебного года, но, опять же, у него явно были свои причины, поэтому он двинулся дальше. Пару месяцев провел в Нормандии, а уезжая, отправил Норману открытку с колдографией и банальной напечатанной подписью про "wish you were here". Париж встретил его осенними дождями и абсолютным отсутствием какой-либо романтики, и пару недель он провел за редекорированием квартиры и попытками понять, почему ему не хочется распаковывать коробки с надписью "Паффапод драйв". От них веяло отчаянием, унылостью и желанием схватиться за волосы, поэтому Крам переместил их в чулан и прошелся по магазинам, покупая новые вещи, мебель и рамки для фотографий.
В сумке у него откуда-то появился колдоаппарат и десятки, даже сотни метров непроявленной пленки, и так он получил еще одну загадку, на которую, опять же, забил. Единственное, что он сохранил из "старой жизни" - потрепанный томик Кафки, потому что ему его подарил Норман когда-то в школе, делая вид, что это просто мелочь, которую он нарыл на чердаке, и Алекс видел, что за этим стоит что-то большее, но с присущим ему эгоизмом и нежеланием копаться в чужих эмоциях сделал вид, что поверил. От томика веяло, наоборот, теплом и каким-то светом, поэтому Алекс таскал его с собой везде в своих путешествиях.

А их было много.
Просто суть была в том, что он, пусть и не помнил, почему, от чего и куда, все еще убегал. Это раздражающее чувство паранойи, витающей на краю сознания мысли, как когда мы пытаемся сказать прекрасно известное нам слово, но оно просто вылетает из головы, и мы уже готовы его поймать, вот-вот схватим то, что витает на краю сознания, вот только у Саши за год так и не получилось ничего поймать. И поэтому он убегает, бежит от этого идиотского чувства, теряет его в новых знакомствах, сжигает в новых рунах на коже, забывает в новых трансах. Его обсессия пересекает даже океан, потому что вот уже месяц он кутит на Новой Земле, идет по списку самых горячих американских квиддичистов по версии Witchtertainment Today, забытый экземпляр которого он подобрал в кофейне, когда только прилетел в Нью-Йорк, и это даже весело, в какой-то степени, помимо тех дней, когда его взгляд падает на перечеркнутую сотни раз строку с именем ебаного Вульфа, потому что, если он красивый, то редактору этого журнала нужны новые очки. И окей, объективно, он мог бы понять, что видят в нем фанатки, но по скромному мнению Крама, Итан Вульф был большой и противной бородавкой, и нет, его мнение ничем не спровоцировано, это банальная правда.

Именно так Крам оказался сегодня здесь - на вечеринке местного Ведьмополитена, под руку с одним из кандидатов на звание самого скучного игрока в самый скучный вид спорт. Да, возможно, он был номером семь по критерию привлекательности, но если Саша еще раз услышит о том, насколько крута его метла, то он выльет ему на голову свое шампанское и пойдет напоминать о себе номеру тринадцать, которого он видит у бара. Да, это, может, и спуск на пять пунктов, но тот по крайней мере всегда был интересным собеседником.

Примерно на двадцатой минуте он теряет терпение и вежливо отшивает мужчину, отправляя того к его дружкам, и скучающе направляется к бару. Не квиддичиста, а бармена, но хоть кого-нибудь он сегодня подцепит. Хотя, бутылки за его спиной выглядят не менее привлекательно, и Крам улыбается, оценивая интересную цветовую гамму, в которой расставлен алкоголь. Он думает, уже не в первый раз и так привычно, что Норман придумал бы какую-то шутку, но Нормана здесь нет, только сашин алкоголизм и желание не помнить конца этого вечера, поэтому он улыбается парню за стойкой и заказывает виски.

Где-то спустя полчаса его нерадивый партнер на этот вечер все же возвращается к нему и проводит пальцами по его предплечью. Какой настойчивый, однако.

- Я понимаю, что тебе может быть скучно, но попробуй хотя бы притвориться, что тебе весело. Ты выглядишь как человек, умеющий навести шухер на вечеринке.

О, ты себе и не представляешь, малыш.
В голове ностальгическим вихрем проносятся воспоминания о светских вечерах его матушки, которые они с Никой так любили разрушать, и эта мысль довольно непривычно дарит не неприятные, а веселые ощущения. Ох, как они веселились! Он скучает по сестре, это нельзя было отрицать, но за прошедший год он не получил от нее и весточки, а сам писать он ей не собирался, потому что в этой ссоре единственным виноватым человеком была она, и поэтому Крам насильно заталкивает мысли о ней подальше и натянуто улыбается.

— Слыхал про нового ловца Звезд Суитуоттера? - тем временем продолжает попытки заинтересовать Крама номер семь. - Вот кто умеет делать вечеринки запоминающимися. Говорят, может перепить любого сапожника, а рука тяжелая, как у полувеликана на пыльце фей.

Крам напрягается, потому что ситуация начинает быстро напоминать плохую американскую комедию, ведь в них любят тупые совпадения. Нет, это невозможно. Номер семь находит кого-то в толпе и указывает в ту сторону, бормоча о том, что именно о ней он и говорит. Крам поворачивает голову и сначала не видит ничего, потому что номер семь (мерлин, надо будет как-нибудь вспомнить его имя, ибо становится слегка неловко) указывает на группу людей, среди которых большинство - мужчины, но в итоге объект их разговора поворачивает голову к кому-то слева, и ах, как хотел бы Алекс не знать этот профиль. Он ожидает, что ему станет больно, и да, что-то внутри покалывает, но больше всего его берет злость и комбинация какого-то ироничного смеха и желания кого-то ударить. Или напоить, его мозг никак не может решить.

- Да-а-ай угадаю, - тянет Саша, медленно разворачиваясь обратно к номеру семь. - ...мелкая, злобная, матерится на болгарском?

— Так ты ее знаешь? - он удивлен, ну конечно же, потому что он, наверное, думает, что Крам - очередной золотой мальчик, который привык доставать себе красивые вещи через постель, и именно поэтому они знакомы, и пусть часть этого верна, Крам был далек от того, чтобы платить за красивую жизнь сексом. У него для этого был трастовый фонд.
Он приподнимает брови и раздумывает над тем, как лучше объяснить парнише ситуацию.

— Ну мы как-то провели девять месяцев в закрытом пространстве.

Не очень доступно, но, на его взгляд, очевидно, и он потягивает свой виски, пока до номера семь, хоть и красивого, но не отягощенного особым интеллектом, доходит. Он комично переводит взгляд с лица Крама на лицо другой Крам и хлопает ртом. В итоге, он прикрывает глаза и выдыхает.

- У Виктора Крама двое старших детей.
- Ага.

Он оставляет номер семь осознавать, что он даже не спросил у Алекса его полное имя, когда тот предложил ему выпить прошлой ночью в баре, и зачем, когда ты молод, очарователен и считаешь, что все вокруг хотят с тобой переспать?
Ника стоит к нему спиной и, Алекс знает, слишком долго провел с ней рядом, даже по положению ее затылка, что ей скучно. Может быть, он неправ, они, в конце концов, не виделись уже больше года, и в последний их раз Ника обещала никуда не сваливать, и в итоге оказалось, что она напиздела, а Саня ничего не заподозрил, поэтому да, он не хочет ничего предполагать. Вместо этого он подходит вплотную к сестре, становясь по ее правую сторону, и чокается о ее бокал своим виски.

- Ну привет, моя дорогая мразь.

Он хотел сказать что-то другое, более приличное или смешное, хотел притвориться, что рад ее видеть, но самолюбие вовремя заткнуло ностальгию и явило миру крамовскую истинную натуру.