Уже достаточно долгое время Эмори чувствует себя замершей. Она встает каждое утро, идет на работу, помогает людям, вечером возвращается домой, иногда заходит с коллегами в паб, но чаще всего просто возвращается к своему коту и книгам, ложится спать и падает в объятия кошмарам. Она часто вспоминает последние слова матери: "Беги от себя". Матушка под конец перестала помнить, за что она ненавидит собственную дочь, но само чувство никуда не исчезло. Эмори ненавидела себя за такие мысли, но она чувствовала облегчение. Безразличие по отношению к матери уже давно заняло место обиды и боли. Она научилась жить без любви женщины, давшей ей жизнь, но никто никогда так и не научился любить ее саму.
И так шли ее дни, в постоянной рутине и воспоминаниях. Когда-то, думает она, она бы сбежала от этого. Когда-то она бы нашла развлечение. Когда-то она бы влюбилась и заставила себя снова чувствовать жизнь.
Эмори замерла, и думала, что недовольна такой жизнью.

Но теперь, когда ее руки то и дело становятся то морщинистыми и хрупкими, то гладкими и крохотными, а картинка перед глазами меняется от викторианской площади до чего-то далекого и непонятного, картинки из будущего, которую ее сознание не может до конца воспринять, Эмилия Лайтвуд отдала бы что угодно за возможность снова застыть. Первым делом после грохота и волны песка, обрушившейся на площадь, Эмори оценила обстановку. Ущерб, казалось, был нанесен только волшебным действием песка, но никто не истекал кровью и не нуждался в первой помощи. Лайтвуд выдохнула. По крайне мере, можно было оставаться на месте и ждать помощи. Ее опыт сразу помогает понять, что лучше не двигаться и ждать людей из Министерства.

Долго ожидать не приходится - авроры, невероятно удачно присутствующие на площади перед Мунго во время инцидента, вызвали Невыразимцев. Эмори достаточно хорошо разбирается в системе работы Министерства, чтобы понять, что все пострадавшие будут в надежных руках.
Когда туманные картинки дают ей передышку, она осматривается по сторонам и проверяет, не появилась ли какая-то проблема, но чаще всего ее зрение закрывают полотна из разных эпох, силуэтами отображая перед ней события давних или еще не пришедших лет.

Именно одна из таких картинок и не дает ей сразу увидеть Невыразимца, которая пролетает возле нее. Уже сморгнув последние отголоски громких споров каких-то крестьян несколько сотен лет назад, Эмори видит ее. В сознании тут же всплывают другие картинки - но это уже воспоминания не этого места, не этой площади, они ее собственные. Ветер, бьющий по маске, и веснушчатое лицо внизу. Пальцы вокруг бутылки и тихий около-пьяный смех. Плавные движения рук под сочиненную кем-то из гриффиндорцев песню. Рыжие пряди, в темноте спальни кажущиеся каштановыми, на ее одеяле. Теплая кожа, мягкая под ее руками. Осколки, распарывающие кожу и уже-трезвые извинения. Платье на светлых плечах, профиль, заставляющий ее отвести взгляд от ее собственного партнера. Крепкое объятие на перроне и всепоглощающее, невероятно болезненное разочарование. Неделя с Джеком в пабах, пьяные крики по ночам и истерики на старом диване. Несколько лет попыток забыть и перебить ее запах чередой людей, каждый из которых либо недостаточно рыжий, либо недостаточно остроумный. Решение навсегда забыть ее и никогда не искать. Роуз Уизли-Грейнджер была ошибкой, которую Эмори себе позволила однажды, и которую не могла снова пустить в свою жизнь.

Но теперь, когда она видит ее и панику в ее глазах от, ах, ирония, ошибки, которую она совершила, лишь только увидев Эмори, Лайтвуд забывает все данные себе обещания и все похмелья, и улыбается.

- Ох, Роуз, - бормочет она и понимает, что голос почти ее не слушается, она за сегодня не произнесла еще не слова, кроме утреннего приветствия Революции. Эмори прокашливается и хочет сказать что-то, но осознает, что у нее нет слов. Они молчат и смотрят друг на друга непозволительное количество времени. В голове Эмори звенит "Беги от себя", и она хочет убежать, потому что не
может смотреть на Роуз и не может не смотреть одновременно. Она и забыла то ощущение абсурда и нелогичности, которое в ней вызывала Грейнджер-Уизли, и ту эйфорию, которое оно приносило. Она видит годы, прошедшие с их последней встречи, в губах и глазах Розы, в руках и пальцах, в том, как она держит себя и как даже сейчас излучает атмосферу одиночки. Эмори всегда хорошо умела читать людей, и Роуз была когда-то одним из ее любимых объектов. Приятно видеть, что она до сих пор сохранила те черты, которыми Лайтвуд когда-то восхищалась, и приобрела много новых, которые Эмилия хочет узнать и раскрыть. Это пугающе - как она готова броситься к Роуз и погрузить себя все в тот же водоворот эмоций, выплыть из которого потом будет еще сложнее, чем в прошлый раз. Эмори дает себе подумать над этим несколько секунд, а потом забывает обо всем и смотрит Роуз в глаза.

- Я бы пригласила тебя на чай, но я немного между пространством и временем сейчас, - она нервно дергает плечом и заправляет волосы за ухо, стараясь не уделять внимание тому, что и пальцы ее, и сами волосы, меняют свою форму и возраст почти каждую секунду. За спиной Розы ее коллеги начинают доставать людей из песка, каждого по очереди, каким-то наверняка засекреченным зельем стабилизируя жертв в состоянии, присущем их биологическому возрасту. Не то чтобы она кичилась, но она наверняка смогла бы разобрать это зелье по составляющим. Эмори снова смотрит на Грейнджер-Уизли и выдыхает.

- Не так я бы хотела увидеть тебя снова, Роуз, - прикрывает глаза Эмори и не говорит того, о чем думает: "Возможно, я бы вообще не хотела тебя видеть". В глубине души она знает, что это не так. Она знает, что предпочла бы встречу с Роуз любому спокойствию. - Как жизнь, как семья?
Она снова не задает иной вопрос, который вертится в голове, и даже не один: "Как там тот мальчишка, из-за которого ты оказалась со мной на грани интрижки? Как твоя жизнь, хоть капельку изменилась, как моя? Вспоминала ли ты меня хоть иногда? Думала о том, что могло бы быть? Хочешь ли вообще видеть меня снова или борешься с желанием улететь к чертям отсюда? Разобьешь ли ты случайно мое сердце во второй раз?".

"Не двигайся".
Эмори подавляет в себе желание огрызнуться, и внезапно осознает, что это впервые: никогда раньше она не хотела сделать хоть что-то негативное в сторону Роуз. Вспоминается шутка из старого сериала: "Есть много вещей, которые она не делала, пока я не появилась". Да и в последний раз, когда они виделись, Эмори еще не умела язвить, была терпеливой и.. стоит сказать "нормальной", но такой она никогда не была.

Хочется засмеяться, но Эмори знает, что не стоит, потому что вслед за смехом последует истерика.
Слегка больно, потому что Роуз перед ней - не та мелкая оторва, которая таскала ее конспекты по Зельям и сидела ночи напролет, выслушивая последние новости из дома Лайтвуд и молча доставая алкоголь. Эмори хочет верить, что это только фасад, она хочет верить, что видит сквозь эту маску и на самом деле Роуз, её Роуз, все еще там. Она понимает, что именно за это и цепляется сейчас - за воспоминания и сомнения.

- Я бы не против лишиться какой-то части памяти, - бросает Эмори, подсознательно желая Роуз заставить задуматься, заставить почувствовать такие же уколы обиды от возможности, что Эм хочет забыть именно ее.

Она никогда не была фанатом недосказанности, в ее семье никто никогда не скрывал своего мнения, но именно сейчас ей хочется молчать. Хочется сверлить Роуз взглядом, запоминая ее. Эмори почти уверена, что после этой встречи они снова разойдутся и она будет убеждать себя, что в порядке. Днями будет верить, что заперла Роуз Грейнджер-Уизли в сундук на дне сознания, а ночами лежать на полу и вспоминать каждую черту ее повзрослевшего лица.

Их поднимают, собираясь увезти в Министерство, и она видит - здравствуй. Почему-то Эмори уверена, что, даже не смотри она пристально на губы Роуз, она все равно бы почувствовала это приветствие. Неизвестно как, но она знает. Она слегка кивает, то ли Роуз, то ли себе, и наконец закрывает глаза.

***

Эмори молча сидит у стеклянной стены, слегка согнув колени и теребя нитку в подоле своего халата. Их переодели и поместили сюда достаточно быстро. Не то чтобы она не доверяла их спецслужбам, но в этом мире, казалось, все делалось медленно и мучительно.

Она знает, что Роуз - напротив. Видит ее краем глаза, но не хочет поднимать взгляд. Ей, если честно, страшно. Не было страшно застрять во времени или погибнуть во время взрыва, не было страшно ехать в поселение, где смертность каждый год превышала рождаемость почти в два раза, не было страшно отказаться от мечты и осесть в магазине трав, а теперь - не хватает храбрости посмотреть на свою когда-то-наверное-лучшую подругу.

- Черт, - она тихо ругается, вспоминая о магазине. Стоило отправить Арлену записку о том, что она попала в такое дерьмо. Он прекрасно мог заправлять магазином и сам, но через месяц начинался новый учебный год, а Ксавьер был за полмира от них. Арлен должен был догадаться, что с ней, если уже слышал новости о терракте - он знал, что она собиралась в Мунго, но не хотело оставлять его без вестей. Эмори берет на заметку чуть позже попросить кого-то сообщить ему о ее местонахождении, когда Роза снова включает режим прилежного служащего. Эмори вздыхает и прикрывает глаза.

- Это не первый мой карантин, Роуз, - она натягивает улыбку и все же поворачивается к Грейнджер-Уизли. Каждый раз смотреть на нее словно ударом по желудку. Эмори начинает уставать такой реакции. Она не уверена, что даже в школе так реагировала на Роуз, и не понимает, что же изменилось. Хотя ладно, глупейший вопрос, все изменилось.

- Я в порядке, - Эмслегка дергает подбородком на вопрос Роуз и обхватывает колени руками. Так лучше. Создается ощущение, что она может защитить себя от влияния рыжей девушки за стеной.

Она сидит некоторое время в тишине, не зная, что сказать. На площади вопросы и слова вертелись сотнями в голове, но теперь - пустота. Стоит ли вообще им начинать разговор? Увидятся ли они после того, как их выпустят из этих комнат, или их время ограничено? Эмори не знает, но в итоге решает все же
начать с правды.

- Я скучала.
Она все еще не смотрит на Роуз, но опускает взгляд на кушетку, стоящую впритык к стене. Лайтвуд опускает одну руку и касается ею стекла. Оно, на удивление, не холодное, а комфортно теплое. Гул людей в соседних кабинах отходит на задний план, и вся ее концентрация сводится именно к месту, где ее пальцы касаются стены. Если очень постараться, можно представить, что между ними с Роуз ничего нет - никаких стен или преград. Можно представить, что они все еще школьницы, максималистки, уверенные, что никакие беды не длятся долго, а жизнь можно пройти на чистом энтузиазме.

- Как ты? Только честно, солнышко, как ты?