[NIC]Rhaenys[/NIC]

Отец решил собрать вас всех вместе после возвращения своего сына с Севера, с далекой и холодной земли, которую ты всем сердцем ненавидишь. Ты сидишь, расчесываешь длинные темные волосы, падающие из твоих рук, пропуская пряди, а фиолетовые глаза бездумно смотрят в гладь зеркала. В них отражается лишь одно – ненависть.
Ненависть утихает лишь на мгновение, когда Визерис оказывается позади, забирает расческу с тихим «Лучше я», начиная бережно перебирать пряди. А потом снова накрывает тебя с головой. И ты знаешь, что дядя прекрасно понимает.
Дядя прекрасно понимает и разделяет твои чувства, хотя не видел всего сам. Просто вы – одно. Вы оба не можете произнести имя…
Вы оба не можете произнести имя – Эйгон. Имя твоего брата. Ты неожиданно вспоминаешь, как недоуменно смотрела на мать со свертком в руках, который плакал и что-то требовал, когда брат только появился на свет. С его светлыми редкими волосами и поразительно фиолетовыми глазами. «Как Визерис», - думала ты, смотря на него. Но ты не сможешь никогда произнести это имя снова, ведь сейчас…
Сейчас им называют этого грязного мальчишку, сына северной шлюхи, которого отец выдал за твоего брата, которому Ланнистеры, их люди до прихода сира Джейме, проломили череп прямо при тебе, насилуя Элию. А ты пряталась под ее кроватью, боясь закричать, но голоса не было. Опоздай он еще на минуту, и твой череп полетел бы вслед за головой маленького Эйгона, которому не было и месяца… Но он успел.
Но он успел, чтобы вытащить тебя и отправить людей своего отца куда-нибудь еще. Чтобы увидеть рыдающую на полу к обрывках собственного платья Элию. Чтобы увидеть кровь и тело твоего брата, разбитое и изуродованное. Чтобы подбежать к твоей матери, которая боялась его, ведь он – Ланнистер, и быстро убеждать, что он поможет уехать, скрыться и не сделает плохо. Когда Элия смогла понять, что он ей говорит, она лишь произнесла твое имя, а Джейме вытащил тебя из-под кровати совершенно немую со стеклянными глазами. Ты плохо помнишь, что было дальше. Помнишь лишь звук плача Элии и то, что Джейме куда-то вас вел.
Куда-то вас вел, потом ты помнишь лишь то, как вы снова оказались в стенах Красного замка уже после того, как мятеж был подавлен. Ты помнишь лишь Элию, которая смогла зайти в свои комнаты лишь на секунду, приказав перенести покои, а потом и вовсе велела собираться в дорогу. Помнишь, как Эшара Дейн резко начала собирать вещи, все еще горюющая о смерти брата, ценой жизни которого твой отец удержал корону и трон.
Трон, который остался без наследника. Твой такой маленький брат, похожий на Визериса, был мертв. А ты все еще не могла говорить, не смотря на старания матери и ее нового друга Джейме Ланнистера разговорить тебя. Ты упорно молчала.
Ты упорно молчала. Не плакала. Не говорила ни слова. Редко смотрела на кого-то. Ровно до того момента, как счастливый отец, - считающий, видимо, себя великим победителем, - вошел в зал со свертком в руках.
Сверток в руках Рейгара Таргариена заливался слезами. Ты не видела тогда лица Элии, за что благодаришь всех Богов – вряд ли на нем было что-то, кроме боли. Новоиспеченный король принялся объяснять, что этот сверток – Эйгон.
Эйгон. Ты не знаешь, что сказала ему мать. Ты не знаешь, что было потом, но надеешься, что она хорошенько дала ему по лицу. Ты же лишь вскрикнула, что твой брат мертв, это не Эйгон.
Не Эйгон. У мальчишки были темные волосы, которые так отчетливо были видны на белой пелене, окутывающей его. Это был чужой младенец.
Чужой младенец, отец замер. Он пытался что-то объяснить тебе, что это – Эйгон. А ты думала о том, что отец вас не любит. Ты кричала, что он вас предал, забыл твоего маленького брата, заменив его новым сыном, чьим-то.
Чьим-то, ты бы и продолжила кричать. Но увидела Рейлу с ее новорожденной девочкой на руках и Визериса. Пробежав мимо отца, схватив дядю за рубашку, ты расплакалась. И долго не могла успокоиться.
Долго не могла успокоиться, даже тогда, когда Визерис, крикнув брату, что все из-за него и его шлюхи, а сам Рейгар фальшивый дракон, - дети на войне растут слишком быстро, а уж он всегда был умным мальчиком, - увел тебя, когда ты сквозь всхлипы все рассказывала ему.
Рассказывала ему и не видела, что Элия, забравшая ребенка с рук мужа, начала кормить его грудью, понимая, что плач – признак голода. Пожалуй, Элия Мартелл, действительно, не была самой красивой женщиной Дорна, но была самой доброй – она понимала, что без матери ребенок всего лишь сирота. Она согласилась.
Она согласилась выдать этого… ты до сих пор не называешь мальчишку никак, а между собой и Визерисом ваши высказывания вообще далеки от этики, ребенка за своего сына. Никто  ничего не знал. Кроме отца. Кроме матери. Кроме Эддарда Старка, разговор с которым подслушал Визерис. Кроме Визериса, который рассказал все тебе.
Все тебе. С тех пор ты ненавидела мальчишку еще больше. И ненавидела решение матери уехать в Дорн, взяв с собой и этот сверток. Эйгон, твой брат, вечно требовал, кричал, хныкал, требуя свое. Мальчишка в его одеяльце был тих и внимательно наблюдал.
Наблюдал, а ты делилась тем, что видела, с новыми подругами –дочерьми Оберина и Арианной, пока Визерис учился владению мечом под присмотром Джейме, которому отец оставил голову на плеча за то, что он сделал.
Что он, твой отец сделал, мать простила не сразу. Ты не знаешь, как, но он вымолил прощение. На месте Элии ты бы… Но ты не на ее месте. С тех пор ты не понимала мать.
Ты не понимала мать, когда она согласилась с тем, что топор войны со Старками надо зарыть. В итоге маленькая Дейенерис должна была стать женой Робба Старка, такого же младенца, как она сама. Ты хмуришься…
Ты хмуришься, недовольная этим решением. Тебе пятнадцать, а Визерис заканчивает расчесывать твои волосы, вдевая в них гребни из обсидиана. Вы оба – алое и черное, как герб вашего дома. Он кладет руку тебе на плечо, поправляя складку алого платья, ты улыбаешься.
Ты улыбаешься, как будто обещая быть благоразумной: мальчишка, сын твоего отца, в свои одиннадцать возвращается с земли Недда Старка, на которой пробыл два года. Ты готова объявить этот день трауром. Без него было намного лучше.
Без него было намного лучше. Ты берешь ладонь Визериса в свою, вы идете вниз вместе в молчании.
- Бабушка, мама, Дени, - обнимаешь их, в семейных ужинах можно не добавлять перед всем этим чопорное «леди» и прочий этикет. – Ваше величество.
К отцу ты долгое время обращаешься уже только так. Ты не видишь в этом человеке того, кого можно назвать отцом.
- Ты можешь говорить просто «отец», Рейнис, - Рейгар пытается перевести все. – И здесь твой брат. Тебе стоит поздороваться с ним.
Рейгар пытается перевести все, как обычно, ставя тебе что-то в упрек. Может, конечно, он и желает больше тепла, чем может получить, но ты сделаешь так как желаешь.
- Все это – приказ, Ваше Величество? – садясь на свое место.
Садясь на свое место между Дейенерис и Визерисом, который смотрит на Элию и, как всегда, искренне недоумевает – почему она не говорит правду. Он ни раз тебя спрашивал, как у нее вышло любить этого мальчишку, словно это и правда Эйгон.
Эйгон, которого нет. Мальчишку называют именем брата, и ты хмуришься.  Аппетит пропадает. А отец, одержимый своей манией, кричит про то, что его сын станет следующим Эйгоном Завоевателем. Ты кидаешь на стол вилку.
- Мой брат мертв, - впервые при мальчишке.
Впервые при мальчишке, который удивленно смотрит. Нет, к отношению он, быть может, привык, но к таким словам…
- В день, когда ты родился, - ты обращаешься к мальчишке, - Эйгону Таргариену, бывшему старше тебя на пару дней, разбили голову об стену из-за того, что наш с тобой безмозглый отец... - ты слышишь вскрик матери.
Ты слышишь вскрик матери, которая пытается заставить тебя остановиться. А потом шепчет, что мальчик ни в чем не виноват, но тебе уже все равно. В твоей крови огонь и всегда там был.
- Решил забрать себе твою мать, которая должна была выйти за другого. И вот появился ты. У тебя даже имени своего нет, - встаешь из-за стола.
Встаешь из-за стола, не можешь посмотреть на Элию. Ты знаешь, что для нее вы оба – ее дети, не смотря на то, что в Дорне, на ее родине, никто решение не поддержал, а думают скорее так, как ты.
- Спроси у матери, что было с ней в тот день. Ты же любишь ее, если умеешь это делать, если эта эмоция у тебя, как у нашего короля, не отсутствует, - усмехаешься.
Усмехаешься, слыша, как бабушка выводит Дейенерис. Идешь в сторону двери, не слыша призыва отца извиниться. Ничего до…
- Рейнис, стой, - Визерис.
Визерис – единственный человек, которого ты сейчас готова услышать. Ты замираешь на месте, слыша облегченный вздох отца, который вкрадчиво просит тебя извиниться и подтвердить мальчишке то, что ты сказала бред.
- Она сказала правду, вы все это знаете. И ему стоит знать, - Визерис говорит. – Мы уедем на Драконий камень завтра.
Визерис говорит, подходит к тебе и берет за руку, а потом оглядывается на брата, явно смиряя его взглядом, который отражает твой собственный, решая за вас двоих так, как будет лучше. Отец будет возмущен, несомненно, что вы едете куда-то только вдвоем, только кого из вас обоих интересует его мнение после всех его поступков...
- Захочешь узнать правду, приходи, но до нашего отъезда, - через усмешку говоришь мальчишке.
Через усмешку говоришь мальчишке, сидящему рядом с Рейгаром за столом. Если Боги дали ему что-то хорошее, то первым делом он пойдет не к тебе, а к Элии, а она ему расскажет, ведь посчитает ниже своего достоинства лгать ему, мальчишке, которого считает сыном. И только потом придет к вам. Ты узнаешь.
Ты узнаешь, а пока уходишь вслед за Визерисом в твою комнату, садишься перед камином, тянешь его за собой. Он рассказывает какую-то старую историю из миллиона тех, которые рассказывал тебе в детстве, а ты смотришь на огонь и думаешь, что мальчишка без имени не достоин ничего, как и его мать.
Просто ты видишь в нем ее, женщину, которую никогда не знала, но из-за которой все пошло прахом. И ты знаешь, что у мальчика, который сын твоего отца, ее глаза цвета льда. Она глубоко в нем. Значит, он такой же отравленный, как и его родители.

Отредактировано Adelheid Fawley (2017-10-11 21:52:47)

[NIC]Rhaenys[/NIC]

Выходя из зала, ты слышишь тихие всхлипы матери, шуршание юбки бабушки, которая возвращается. Шаги отца по каменному полу, когда он идёт за вами. Но тебе давно уже все равно…
Все равно, что скажет, сделает или подумает Рейгар Таргариен. С того самого момента, как он принёс с собой свёрток с чужим ребёнком, заявив, что это – Эйгон, мальчик, который на самом деле умер. О твоём брате он даже не особо горевал.
Не особо горевал, потому что так и не успел его увидеть, увлечённый своей северной шлюхой, которая предоставила ему нового Эйгона на замену старого. И, мама, конечно, была права, когда шептала, что мальчик ни в чем не виноват… но в нем было столько не от вас, не от отца, что ты волей или нет понимала, что в нем – кровь его матери.
Его матери, которая разрушила все. Потом Визерис сказал тебе ее имя – Лианна Старк. Вы всегда знали. Но молчали.
Но молчали, выказывая своё отношение иначе. Сначала игнорируя мальчишку, потом говоря, что Эйгон – мертв. Кажется, именно после такого первого заявления Элия долго плакала. Но, когда она говорила с вами с Визерисом, вы с удивлением осознали, что тоска по ее умершему ребёнку была второстепенной, больше она переживала за сына Рейгара, который заменил ее собственного, которого она любила, как своего.
Как своего – вы оба не могли понять, как она, вынесшая столько по вине его матери, может это делать. Кормить его, причесывать, гулять и все, что должна делать любящая мать, не отдавая эти маленькие заботы толпе нянек. Но Элия Мартелл прекрасно справлялась и улыбалась в присутствии мальчишки, лишь иногда грустно смотря в окно. Нужны были новые способы…
Нужны были новые способы. Два года назад перед отъездом Эйгона на Север вы нашли их: отец, радуясь Дню Рождения сына, - он должен был праздновать этот день в честь твоего родного брата, если бы он был бы жив, ты убеждена, или хотя бы помнить день его смерти и не устраивать веселья, сразу же после этой проклятой даты, - решил, что все должно быть красиво – лиловые и белые цвета, вышивки, аметисты. То, что так идёт Таргариенам. Он сам, лично, выбирал все ткани, занимаясь приготовлениями. В конце все были похожи на радостную массу фиолетового, лилового и белых цветов. Ты крутила между пальчиками ожерелье из аметистов, недовольно смотря на себя, на какую-то странную диадему, которую отец тоже принёс… и совершенно не хотела радоваться с остальными. Визерис тоже. Тогда он тихо пробрался к тебе, весь в чёрном с вышитым небольшим алым драконом на груди и передал тебе свёрток, молча сидя и ожидая, пока из-за ширмы ты вышла в алом платье с украшениями из обсидиана. Ничего радостного. Только пламя, только кровь. Пожалуй, отец был недоволен. Но с того самого момента вы сохранили эту традицию.
Эту традицию, которая напоминает о себе и сегодня. Ты собираешь одежду сама, не желая никого видеть. Визерис прав, вам пора домой.
Домой – это даже смешно. Драконий камень по всем правилам должен был принадлежать мальчишке, как когда-то после рождения Эйгона был его, не смотря на то, что твой брат едва открыл глаза. Но нет…
Но нет, ты не могла этого допустить. Ты устроила отцу настоящую войну, которая грозила Рейгару открытием его маленькой тайны и разоблачением мальчишки. В итоге он уступил. То, что принадлежало твоему брату, было твоим. А если твоим, то и Визериса в равной доле. К тому же, пожалуй, это было единственное место, которое ты могла назвать домом. И это было единственное место, в котором можно было чувствовать себя в безопасности – Визерис много рассказывал про то, что его так и не успели захватить, хотя пытались, пока Рейгар был очень «занят». Но его лицо всегда в конце становилось мрачным… ты понимала, что «не успели» в его рассказе было делом времени.
Делом времени было то, когда вы уедете. Ты рада, что скоро. Среди всей этой лжи, - в которую все обитатели замка упорно верили, - находиться было невыносимо. Ты знала, что старые комнаты твоей матери, где все случилось, пустовали и были закрыты на ключ. Неужели никто, кроме тебя, предпочитал не помнить, почему? Ты закрываешь сундук.
Ты закрываешь сундук и распускаешь волосы, кладя гребни на туалетный столик, желая заснуть, чтобы сразу вместе с рассветом отправиться домой. Но дверь открывается…
Но дверь открывается, в комнату заходит мальчишка вместе со своим новым другом, который так и кричит о том, что его хозяин – Старк.
Старк… ты ненавидишь Старков, не зная их. Хмуришься, слушая его, все его вопросы. Садишься в кресло у камина.
- Двери для того, чтобы стучаться. Но раз уже зашёл, закрой комнату и садись, - внимательно.
Внимательно смотришь на него, на сына своего отца, в который раз отмечая, что в нем нет ни капли от Таргариенов. Только что бледная кожа… но не она ли также свойственна Старкам, этим детям зимы? Все в мальчике кричало о том, что он – копия матери. Ты даже почти могла представить ее, бедствие вашего дома, смотря на ее сына.
Сыном его считает Элия, мальчишка же, уже понимая, что это не так, называет ее матерью все равно. Ты едва различимо улыбаешься, что редко в его присутствии – возможно, он немного лучше, чем твой отец. Ты собираешься начать рассказ…
Ты собираешься начать рассказ, когда он рассказывает про волка, сидящего рядом. Переводишь взгляд на существо – в глазах загораются искры любопытства, тоже редкое явление в его присутствии просто потому, что вы слишком мало общались, что он ничего о тебе не знает, как и ты о нем. Но слова о страхе тебя смешат, ты смеёшься, откинув голову назад и смотря на мальчишку насмешливым взглядом.
- Мне было четыре, когда самое страшное случилось, - пожимаешь плечиками, а глаза темнеют. – Неужели ты думаешь, что после того, что я видела, меня может напугать волк? Хотя беда в наш дом тоже пришла с Севера, это была твоя мать.
Волк тебе даже нравится. Но ты вспоминаешь, что мальчишка ещё ничего не знает, но начать, видимо, придётся с конца.
- Волк – не твой друг, - ты все ещё не можешь называть его по имени. – Он – это ты. Твою мать звали Лианна Старк. Сама я этого не знала, мне рассказал Визерис, который после восстания подслушал разговор короля с Эддардом Старком. Не знаю, известно ли об этом его семье, но лорд Винтерфела точно знает обо всем.
Разговор явно начался не с того конца, но, может, так даже лучше. Ты киваешь головкой в ответ на его фразу о том, что ты его не выносила.
- Тогда, пожалуй, начать стоит с самого начала? – вопрос риторический. – Ты прав, смягчать, как мать, не стану.
Не станешь, потому что помнишь своего маленького брата, чью жизнь украли ради того, кто сидит перед тобой. И ты начинаешь рассказ.
Начинаешь рассказ, не скрывая, что и ты, и Визерис обожали Рейгара, явно веря в слова о том, что он – принц, который обещан вашей семье, как верил в это и сам ваш отец. Рассказываешь о том, что он и Элия друг друга до свадьбы не знали, о том, что потом появилась его мать, ты узнала об этом уже позже, когда Визерис тебе рассказал о турнире. А потом…
А потом ты рассказываешь мальчишке о той ночи, после которой сложно бояться, ведь самое страшное ты уже видела. Ты не скрываешь ни образа Элии в лохмотьях собственного платья после солдат Ланнистеров, ни то, что пока один был занят матерью, второй убивал маленького Эйгона у неё не глазах. Ни того, что до этого Элия велела тебе спрятаться, а ты сидела все это время под кроватью, видя из-за полупрозрачного дорнийского покрывала все. Ни того, что Джейме Ланнистеру пришлось сначала укрыть этим самым покрывалом Элию, чтобы хоть как-то возместить отсутствие одежды, а потом долго, - на тот момент и лишние несколько минут были важны, - ее трясти за плечи, чтобы убеждать, что он поможет вам. То, как он вытаскивал тебя. То, что ты потом не помнишь часть времени, а следующее – снова замок и Визерис. Ты замолкаешь и смотришь.
- Теперь моя очередь, - Визерис выходит из тени.
Визерис выходит из тени, зашедший, когда вы говорили, незамеченным. Ставит вино на столик у камина, явно готовый ко сну – вы всего лишь хотели на ночь хорошего дорнийского. Он кладёт тебе руки на плечи, становясь за твоим креслом. И он говорит.
И он говорит о том, что видел, когда ты стояла к матери спиной. О том, что Элии потребовалось каких-то несколько минут, чтобы принять тебя. О том, что в тот момент он понял, что Рейгар – фальшивка, что он вовсе не обещанный принц и явно не дракон, о чем и сказал ему тогда. А потом дядя рассказывает о том, что было на Драконьем камне, где старая королева мучалась, стараясь дать рождение дочери, а он, мальчик, слышал шум за стенами, когда замок пытались штурмовать, что люди уже готовились перевозить их, зная, что в этом случае королева не выживет, но, к счастью, не понадобилось. Вы были совсем детьми, но из-за всего этого так быстро повзрослели. Ты ещё долго не могла засыпать одна, сбегая в спальню к дяде, не смотря на все причитания септ по утрам. А когда тебе запретили, приходить стал сам Визерис, все смирились после того, как Элия приказала вас не трогать.
- Теперь ты знаешь, - касаешься руки Визериса.
Касаешься руки Визериса, поднимаешь на него глаза и легко улыбаешься, благодаря его за то, что он рассказал и свою часть истории мальчишке, сама бы ты не стала.
- Мать права, ты ни в чем не виноват, если честно, - справедливость ты любишь.
Справедливость ты любишь, может быть, поэтому люди любят тебя, идут к тебе, когда что-то случается. И тебе стоит признать, что прямой вины мальчика здесь нет.
- Все дело в нашем отце, который пришёл и даже не вспомнил о том, что у него был другой сын. Он просто говорил, что ты – Эйгон, что ты – мой брат. Мне было четыре и я видела, как его убивали. К тому же, думала я, у Эйгона были волосы серебром и лиловые глаза, как у Визериса, - ты смотришь.
Ты смотришь вперёд, когда Визерис оказывается на подлокотнике твоего кресла, а ты опираешься на него, чувствуя спокойствие от его тепла, так было всегда, ещё до всех событий восстания, ещё в раннем детстве.
- Было несправедливым украсть жизнь моего брата, чтобы его не помнили, отдать тебе, чтобы обелить имя отца. И ты не похож на него, ты в свою мать. Я не знала ее никогда, - смотришь прямо на мальчика. – Но видя тебя, могу ее представить. И знаю, что она принесла этой семье. Ненавижу. Отца в первую очередь за то, что не думал ни о чем. Ее. Старков. Север. И тебя, знаешь?
Смотришь внимательно, он всего лишь ещё ребёнок, ты понимаешь. А ты говоришь слишком горько. И почти слышишь, как раньше над твоими словами смеялся Визерис, повторяя старые слова про другого вашего родственника, давно умершего. Он говорил, что ты вся – горечь и сталь в такие моменты. Надо бы смягчить?
- Но то, что ты все ещё считаешь Элию матерью, делает тебе честь. Возможно, ты не отравлен, как наш отец. Как бы там ни было, он у нас один на двоих, - выводишь узоры.
Выводишь узоры на колене Визериса, который обнимает тебя за плечи. Так привычно… и прятаться от мальчишки ты не хочешь.
- И ты прав, именно для того, чтобы я молчала, отец отдал Драконий камень нам, а не тебе, как положено. Потому что он был Эйгона, а я грозилась рассказать всем, - переводишь взгляд.
Переводишь взгляд на волка, который, кажется, чувствует все. Он – создание Севера, говорят, что кровь Старков от них, также, как ваша от драконов. Но он не вызывает ненависти или отвращения. Только интерес.