[NIC]Rhaenys[/NIC]

Свою свадьбу ты помнишь хорошо: не зря говорят, что только влюблённые до безумия девицы волнуются и падают в обморок от этого. Хотя, возможно, в этом и была суть – влюблена ты не была совсем.
Совсем, хотя уже много лет после того, как мальчишка узнал правду, он не отталкивает тебя. Ты приняла, что он – твой брат, твоя кровь. Тем более, что он сделал правильные выводы об отце и все так же называл матерью Элию. Ты улыбаешься.
Ты улыбаешься легко, без тени, когда какая-то девица застегивает на твоих плечах плащ, который сменится точно таким же в септе, и почти смеёшься, слушая их комплименты Эйгону – это что, попытка сделать так, чтобы ты не нервничала? Тебе это было не нужно.
Тебе это было не нужно. Они внушали, что брат благороден и вряд ли позволит соблюдать все традиции. Ты лишь закатывала глаза. Смеялись, говоря, что Эйгон красив, что он тебя не разочарует. А ты смеялась в ответ, но уже над тем, что не могла представить себя с мальчишкой на три года младше в одной постели. К тому же, Эйгон – это просто Эйгон.
Эйгон ждал тебя в септе, и ты спокойно шла ему навстречу: так было нужно. Семья должна быть сильной. К тому же, из нового поколения остались только вы двое. У вас никогда не было выбора. Насмешливо окидывая брата взглядом, ты как будто спрашивала «И во что мы ввязались?». Но церемония началась.
Началась, а ты думала только о том, чтобы скорее закончилась. Много ненужных слов. И вот один плащ сменяет точно другой такой же, а тебе на долю секунды становится грустно.
Грустно от того, что ты всегда все представляла не так. Не здесь. Не со своим братом. Впрочем…
Впрочем, лучше уж Эйгон, чем какой-нибудь посторонний. Пожимая плечиками, словно улыбаешься.
Улыбаешься, когда вас закрывают в комнате. Да, завтра вы разъедетесь по правилам дворца – каждый в свои покои, но сегодня все хотят другого. И на утро захотят доказательств.
- Да. Просто. Но это нормально – мы были готовы к этому очень давно, неизбежность. Кощунство какое-то, правда? Если верить сегодняшнему трепу одной из моих дам, то драконы питались только невинными девами. Не мудрено, что они вымерли тогда, не так ли? – со смехом.
Со смехом, подходя к постели и откидывая одеяло. Вытаскиваешь припрятанный нож, когда Эйгон тоже оказывается рядом, и делаешь легкий порез на ноге, позволяя крови падать. И даже не думаешь, что твои слова звучат крайне… а странно.
Странно, их можно додумать, зависит от воображения, но на деле ты просто показываешь Эйгону, что вам не нужно делать того, что вы не хотите – и без этого будет хорошо. Ты лишь перевязываешь рану и поворачиваешься к брату, толкаешь его на подушку и задуваешь свечу.
- Мании? Мне стоит о тебе что-то знать? Говорят про нас… потому что это – страх. Сумасшествие можно обвинить во всем. И это зависть. Но самое ужасное, братец, что это – чистая правда, – в ответ на его шутку со смехом. - Доброй ночи, Эйгон, - целуешь его в щеку.
Целуешь его в щеку, укрываешься одеялом и все же тихо смеешься в ответ на его слова о том, чтобы ты не закатывала глаза – именно это сделала.  Обняв брата, мирно засыпаешь.
Засыпаешь, чтобы проснуться утром, когда Эйгон начинает шевелиться. Определенно, тебе не нравится, что кто-то тревожит твой сон. Эйгон желает доброго утра, спрашивая о сне, ты лишь машешь рукой, будто говоря, что все потом, сначала – сон. И мирно засыпаешь, зарываясь в подушки, пользуясь, что хотя бы сегодня ваш отец даст вам отдохнуть от своего присутствия в ваших жизнях. Но все же проснуться приходится: виной всему голод и принесенный завтрак.
Завтракаете вы вдвоем, ты удобно устраиваешься в кресле, напевая песню, которую обычно напевает дядюшка Оберин, когда о чем-то думает. Мама тоже. Старая дорнийская колыбельная.
Старая дорнийская колыбельная прерывается, когда Эйгон начинает говорить серьезно. Ты слушаешь внимательно, кивая головкой в такт его словам и своим мыслям – об этом стоит поговорить. Ты не собираешься ограничивать брата почти во всем – он свободен.
-Ты прав. Не хотим и не допустим. Поэтому, если мы кого-то встретим, нужно убедиться, что этот кто-то будет уметь молчать и сохранять все в тайне. Еще никаких бастардов – в нашей семье это тоже плохо заканчивается: второго Эйгора Риверса Вестерос не переживет, - задумчиво.
Задумчиво, все остальное – полная свобода, думаешь ты. И улыбаешься этому, думая о том, что в свете этого договора нужно бы спланировать визит в Дорн, чем бы он не закончился – возможно, просто повеселишься с кузинами, как обычно, но в отсутствии ограничений… при желании, отлучка может стать намного интерснее.
- Ты не будешь Рейгаром. А я не буду Элией, - скрытая угроза.
Скрытая угроза. Ты не хочешь и не будешь вести себя, как мать тогда. Скорее убьешь его, не смотря на то, что любишь Эйгона, ведь он твой младший непутевый братец.
- Джейме Ланнистер, Эртур Дейн – все проблемы были решены чужими руками. Один за него умер, второй спас его семью. Без этого проблем было бы намного больше. И, не смотря на то, что нашего короля я презираю, давай отдадим ему должное – он быстро справился с утратой и вспомнил о троне. Когда у взрослых деток ломаются новые игрушки, - хоть плохо так говорить о людях, тем более о его матери, - они возвращаются к старым. Так сделал наш отец.
Не лучшая тема для завтрака. Для первого вашего дня. Но, определенно, очень нужная.
- И почему мы еще сидим? Какие у нас на сегодня планы, мм? – насмешливо.
Насмешливо, ведь если вы не явитесь, отец сам найдет вас. Весь день без него и обязанностей – роскошь. Тем более, тебе стоило встретиться с мастером над шептунами – вы стали хорошими друзьями с этим странным человеком, который к тому же учил тебя, сохраняя эту тайну от отца очень долго.
- Пойдем? Нам не стоит сейчас выходить отдельно друг от друга. Потом разойдемся. Иначе пойдут слухи… о твоих маниях, - насмешливо.
Насмешливо, возвращая ему его же вчерашнюю фразу. Берешь Эйгона за руку и выходишь в коридор.
- Я хочу ненадолго уехать в Дорн, - все смотрят.
Все смотрят. Все всегда смотрят. Но никто не поймет, что все это – традиция вашей семьи, не более того. Потому что повторения старой истории не будет.
Не будет, Эйгону нечего бояться. Ты всегда не просто так видела в нем его мать... тебе давно стоило признать, что единственный из вас, кто похож на Рейгара, это ты. Возможно, именно поэтому ты не любишь свое имя, ведь даже оно кричит об этом. Ты усмехаешься.
Ты усмехаешься, думая о том, что никто не должен заметить и этого. Тем более, твой брат. Потому что ты желаешь ему спокойной жизни без сомнений.
Сомнений, которые ты порой ощущаешь в самой себе. Но с ними ты справишься. Наверное.

Отредактировано Adelheid Fawley (2017-10-21 00:57:00)

[NIC]Rhaenys[/NIC]

Определенно, тебе нравится это утро – вас никто не трогает, никто не ищет. Есть плюсы в том, чтобы выйти замуж, думаешь ты, когда закатываешь глаза. Правда, положительные стороны будут кратковременными – никто вас надолго не отпускает от двора и его суеты.
Суеты, которая пока остается за дверью, пока вы говорите. Берешь гранат, раскалываешь его и высыпаешь зерна в пиалу, а затем чистишь красный апельсин – все это напоминает тебе Дорн, в который ты желаешь уехать как можно скорее, пока ваш отец в хорошем расположении духа после вашей свадьбы.
Свадьбы, которая сыграет на руку вашей семье и укрепит ее – это традиция. Ты легко улыбаешься Эйгону, думая о том, что, определенно, он прав: поговорить о всех странных вещах, которые могут произойти, действительно, стоило. К тому же, вы оба все прекрасно понимаете.
Вы оба все прекрасно понимаете о том, что будет в будущем. Но пока не хотите ставить друг другу никаких ограничений. Впрочем, ты уверена, что они будут в вашей жизни только в один момент – когда будет необходим наследник трона, дальше вы прекрасно продолжите жить без них, в меру соблюдая правила, установленные сейчас.
Сейчас Эйгон вспоминает историю вашей семьи, а ты лишь фыркаешь, закатывая глаза. Твой младший непутевый брат всегда узко мыслил.
- Думай глубже: наш род в Валирии занимал не самое последнее место, наша история намного дольше, чем может показаться. Но ты прав – прошлые ошибки изрядно пошатнули трон, - пожимая плечиками. – И да, мы будем делать ошибки, потому что не ошибается лишь тот, кто ничего не делает. Но не фатальные, Эйгон. С этим мы справимся. Значит, глобальные последствия тоже обойдут нас стороной. Тебе не стоит переживать за это.
Пожимая плечиками, это всего лишь истина, не стоит ее отрицать. Как и то, что главный элемент нестабильности – ваш отец. О нем брат говорит, тебя тоже раздражает, что Рейгар Таргариен все воспринимает как должное.
- Ты знаешь, когда все произошло, мама забрала нас и уехала в Дорн в сопровождении Джейме. Говорила много раз, повторю еще: мне жаль, что план их матерей не удался, и что наш отец не Джейме, - и все.
И все, Эйгон прав, Рейгар не стоит ни минуты вашего времени, которое вы можете провести, не вспоминая короля. Но эти секунды истекают – вам пора выходит ко двору, что вы и делаете. А они, люди, все смотрят, видимо, очень уж им любопытно… а ты усмехаешься.
- Забрать с собой в Дорн? Что-нибудь придумаю, - прикрываешь глаза.
Прикрываешь глаза, когда вы расходитесь: Эйгон к отцу, ты к Вайрису. Как бы там ни было, Рейгар Таргариен упустил тот момент, когда его советники с большим вниманием стали слушать его сына, а шептуны работать на его дочь. Все же король всегда слишком любил свою печаль, себя, чтобы смотреть вокруг.
Вокруг тебя фальшь, когда ты в кое-то веки делаешь вид любящей дочери, чтобы вы могли уехать в Дорн. Ты знаешь, что Вайрис где-то со стороны обязательно следит за спектаклем – можно считать это еще и экзаменом, который пройден, когда Рейгар дает две недели.
Две недели, думаешь ты, напевая себе под нос песенку, когда находишь Эйгона в его комнате, садишься в кресло.
- Мы уезжаем на две недели. Говорила же, что решу вопрос, - распуская волосы.
Распуская волосы, позволяя им волной падать на плечи.

***

Позволяя волной падать за плечи волосам, оставляя их сухими, опускаешься в горячую ванную, думая о прошедшем дне. Определенно, те новости, которые принес тебе Вайрис, не радуют – меч, фамильная реликвия, объявился за морем в Волантисе. Явно был когда-то продан…
Явно был когда-то продан Блекфайерами в период, когда их дела шли не очень хорошо. А еще эти слухи о яйцах драконов, которые никто не видел уже лет восемьдесят. Определенно, стоит твоего внимания.
Твоего внимания. Ты первая, кто узнал. Тебе стоит рассказать Эйгону сегодня, ведь завтра узнает отец – вы решили, что нельзя скрывать. Потому что рано или поздно кто-то ему донесет. Лучше, чтобы он считал, что узнает новости первым, чем какой-нибудь заезжий купец «обрадует» его. А до того момента, как он все узнает, тебе нужен план.
План, думаешь ты, когда пальчиками бьешь по воде, пока девушки-фрейлины развешивают у камина простыню, чтобы после купания обернуть тебя, пока вливают в воду настой трав. Тебе бы еще узнать, что с Блекфайерами…
С Блекфайерами… у тебя есть странное предчувствие, что они объявятся. Да, мужская линия семьи давно уже сгинула. Но ничего и никогда не было известно о детях и прочих потомках Эйгора Риверса и Каллы Блекфайер. Это заставляет тебя начать расставлять в твоей голове шахматную доску…
Шахматную доску. Начинаешь молиться Бриндену Риверсу и всем его старым богам, чтобы помогли правильно разыграть ту информацию, которая есть у тебя сейчас. Задумавшись, поддеваешь пальчиками старый кулон – герб вашего дома, через который продет кожаный шнурок. Но дракон на нем свернулся кольцом, а по хребту идут лучи – дракон в солнце.
Солнце дает тебе подсказку – ты знаешь, тебе нужно в Дорн. А оттуда в Эссос, сделав вид, что на деле ты гостишь у Мартеллов. И, если оставить там человека, которому ты доверяешь, если он будет каждый день появляться на глазах людей, то никто не догадается, что тебя нет. Ты улыбаешься.
Ты улыбаешься довольно, не слыша стук в дверь, которая открывается, являя Эйгона. Он не может отвернуться, а ты одеться – слухи пойдут. В итоге девушки, решая, что помешают вам, а вы все закончите сами в том или ином виде, извиняясь, выходят. А ты смеешься.
Смеешься, смех серебром разлетается… да, неловко. Но вам же не по три года, чтобы считать, что эта ситуация не решаема. Эйгон говорит о том, что девушки очень понятливы, а ты лишь киваешь головкой сквозь смех.
- Видишь, как хорошо мы создаем видимость, раз они все понимают в нужном ключе. А поужинать мы можем, идея отличная. Но сначала тебе придется подать мне простынь, - указываешь ладошкой.
Указываешь ладошкой на ткань, висящую у камина, и встаешь из воды, ожидая Эйгона с тканью. И с иронией думаешь о том, что было бы еще больше неловко, если бы ты стеснялась своего тела. Но, спасибо Дорну и купанию в фонтанах Водных садов, это не к тебе. Эйгон оборачивает простынь вокруг тебя и, приподняв, вытаскивает из ванной. Ты улыбаешься брату.
Ты улыбаешься брату, с удивлением отмечая, что не хотела бы, чтобы он сделал то, что сделал следующим – отпустил тебя и пошел к столу. Но удивление короткое, мысли дня и запах ужина заставляют их быстро забыть.
Забыть, сев за стол рядом с братом и рассказывая ему кратко о новостях о мечах, драконах и Блекфайерах.
- Мы первые, кто знаем. Завтра Вайрису придется рассказать отцу, - просто.
Просто потому, что Эйгону стоит знать новости. Но о планах своих на этот счет ты пока молчишь. Потому что вы вечерами не должны говорить о делах, скорее о пустяках, которые помогают отвлечься от всего и почувствовать себя людьми, которые перебираются из-за стола в мягкие кресла, чтобы разлить чай. Вы смеетесь над прибывшими ко двору, когда ты, трепя Эйгона по волосам, присаживаешься на подлокотник его кресла, а потом пытаешься достать через него гребень со столика, он рядом с чашками. И не удерживаешься.
Не удерживаешься, в приступе смеха соскальзывая на руки к нему, ухватившись за плечо. Хохочешь, чувствуя, что брат тебя держит – никто не ожидал падения и никто не знал, где оно закончится, видимо, поэтому Эйгон и ловил тебя. Но смех длится не долго – осознавая, что простынь явно съехала, от чего руки брата касаются кожи, ты перестаешь смеяться.
Перестаешь смеяться, смотря в глаза Эйгону, обхватывая его лицо руками и приближаясь. А потом ты целуешь его, запутываясь пальчиками в волосах, теряя время. Последнее, что ты понимаешь, это то, что ты совсем не против.
Совсем не против его поцелуя, он стирает реальность. Ровно до того момента, когда заканчивается воздух. Ты отстраняешься, прищуриваешься и внимательно смотришь на Эйгона.
Внимательно смотришь на Эйгона, понимая, что ситуация вышла не очень обыденная. И над этим нужно подумать. Желательно, в тишине и вне отвлекающих факторов, к последним приравнивается наличие брата в комнате, тепло которого все еще помнит твоя кожа.
- Мне кажется, тебе пора, Эйгон, - тянешь его за руку.
Тянешь его за руку, пытаясь заставить подняться и двинуться к двери. А брат говорит что-то про необходимость слов-разговора-разбора, всего, что ты не желаешь, думая о том, что обсуждения можно начинать только тогда, когда ты сама разберешься со своими мыслями. Но вместо успеха ты лишь падаешь на него, обратно в кресло.
- Эйгон, сделай милость – замолчи, раз уж вовремя не ушел, пока предлагала, - снова целуешь его.
Снова целуешь его, думая о том, что это намного лучше, чем устраивать сейчас разговор по душам. Улыбаешься сквозь поцелуй, отпуская ситуацию – пусть идет так, как идет. Оберин всегда говорил, что иногда так лучше делать. Но и об этом ты забываешь.
Ты забываешь, как вы добрались до постели, но помнишь ощущения, когда первый раз ладонями прикоснулась к коже Эйгона, смотря на него затуманенными глазами. Касания стерли время.
Время вернулось лишь тогда, когда дыхание восстановилось. Когда твои глаза оставались закрытыми, а ты делала вид, что спишь. Это снова избавляло от необходимости разговора. А ты знаешь, что Эйгон захочет слов. Теперь еще больше. Ты приоткрываешь глаза.
Ты приоткрываешь глаза, когда убеждаешься, что дыхание брата выровнялось, что грудь ровно поднимается в такт каждому его вдоху – Эйгон уснул.
Эйгон уснул, а ты нет – стоит подумать о том, что будет завтра. Одно ты знаешь точно – говорить ты не хочешь совершенно. Сначала нужно все осмыслить и расставить по местам в собственной голове, только потом обсуждать с ним. В том, чтобы сломать саму возможность разговора ранним утром за завтраком на тему «Что это было и что с этим делать?», помочь может только отец: в свете намечаемого совета он, обязательно, придёт искать вас, если вы будете опаздывать. Значит, тебе стоит сделать вид, что ты не можешь проснуться, чтобы брат ушёл один или, если будет ждать, чтобы вас обоих выдернули из постели слуги, отправленные на ваш поиск. Но ты его знаешь достаточно…
Но ты его знаешь достаточно, чтобы понять, что утром первым делом он захочет именно слов. И то, что он не захочет тебя будить, тоже: брат всегда был слишком хорошим мальчиком, даже в раннем детстве, когда ты намеренно обижала его даже в мелочах. Значит, план сработает. Закатываешь глаза, приподнимаясь на локтях и внимательно рассматривая лицо Эйгона, который сейчас кажется таким спокойным…
Спокойным, думаешь ты, касаясь кончиками пальцев его щеки, ведёшь по коже. Светлой, такой же, как твоя. Таргариены или Старки? Последние – Север, его мать, все, что ты так ненавидишь с раннего детства… становится не таким уж важным.
Не таким уж важным оно стало давно, когда ты приняла, что Эйгон – твой брат. Что он ни в чем не виноват. Думая об этом, ты наматываешь на пальчик темные волосы брата, точно такие же, как твои. Не удивительно, что люди верят в обман вашего отца. Чуть натягиваешь прядь – брат хмурится во сне. И он все ещё тот мальчишка, оказаться с которым тебе казалось смешным два года назад в день вашей свадьбы. Боги любят забавляться. Легко улыбаешься, наклоняясь к нему и целуя его в уголок губ. Он снова кажется спокойным.
Спокойным, думаешь ты, когда прочерчиваешь узоры от щеки по его руке вниз, прикрывая глаза, чувствуя его тепло. Эйгон всегда тёплый.
Эйгон всегда тёплый, думаешь ты, надавливая ногтями на его кожу легко, оставляя едва заметные следы неизвестно почему, которые пропадут через пару секунд. Думаешь о чем-то своём, когда Эйгон, хмурясь во сне, машинально притягивает тебя к себе, а ты едва сдерживаешься, чтобы не рассмеяться в голос – если разбудишь, говорить придётся сейчас. И этого ты тоже не хочешь.
- Поняла, это аналог «Рейнис, прекрати и спи», - полушепотом.
Полушепотом, устраиваясь у брата на плече удобно, до того, как засыпаешь, все ещё вычерчиваешь узоры на его коже, которые бы, будь твои пальцы в краске, сложились бы в дракона, свернувшегося кольцом.
Кольцом свернувшись около Эйгона, просыпаешься от стука в дверь. Слуги толпой заходят, говоря о том, что Рейгар требует вас к себе срочно, еще час назад. Вас разводят в разные комнаты, чтобы собрать, а ты благодаришь отца в первый раз в жизни – он убивает возможность разговора на корню. Улыбка.
Улыбка, когда отец, считая, что все узнал первым, рассказывает о новостях. Ты переглядываешься с Вайрисом, делая вид заинтересованный.
- Я поеду, - вызываешься.
Вызываешься. Ведь ты уже составила план, который успела обсудить с Вайрисом до начала совета, опоздав прилично.
- Для начала в Дорн с сиром Джейме, - улыбаешься.
Улыбаешься рыцарю, зная, что он будет тебя сопровождать. А потом продолжаешь мысль.
- Джейме останется там, ведь все знают, что мы ему доверяем, значит, он там, где я, - Ланнистер уже смотрит неодобрительно. – Замаскировавшись, сяду на корабль. Команду которого составят новые вороньи клыки и Бринден, наследник лорда Блеквуда.
Старый друг, детство. Ему ты можешь доверить все, включая свою жизнь. Ты уже написала ему вчера до ужина…
- Буду не одна, тем более, мне легко затеряться в Волантисе, - и это правда.
Правда, даже отец, колеблясь, соглашается. Ты, встав, выходишь готовиться к поезде, когда Эйгон остается с королем. Элия…
Элия оттягивает тебя в коридоре в сторону, пока брат и отец остаются внутри. Внимательно смотрит на тебя, изучая черты, - да, она не любит твои «увлечения» тайнами, - но есть что-то ещё. В итоге, вздохнув, мать просит тебя в Дорне не увлекаться и вести себя хорошо, говоря, что стоит трижды подумать, прежде…
Прежде чем что? И тут ты понимаешь, начиная смеяться серебром и смотришь на Элию, склонив головку на бок, позволяя вьющимся волосам упасть вниз. Мама, определенно, очень забавная, когда пытается тебе что-то сбивчиво объяснять.
- А если я совсем не хочу быть хорошей девочкой в Дорне? Там намного веселее быть плохой, – со смехом.
Со смехом в фиолетовых глазах, когда выражение лица матери меняется, видимо, за твоей спиной что-то происходит. И то, что происходит дальше, ты уже совсем не ждёшь.
- Тогда не будь. Только с Оберином не спи – никакие чаи не помогут, - она как-то странно улыбается.
Она как-то странно улыбается, а ты смотришь на неё с расширившимися от удивления глазами. А Элия накручивает на пальчик локон, не смотря вперёд, явно делая вид, что не видит, если посмотреть опытным взглядом наблюдателя.
- Неплохое место досуга… - начинает она.
Начинает она и перечисляет заведения весьма сомнительного толка, явно не со своего опыта, а с дядюшкиного.
- Элия?! – ты делаешь шаг назад.
Ты делаешь шаг назад, когда слышишь голос отца, явно понимая, для кого все это было… и тебе жаль, что мама до восстания себя так не вела – вряд ли бы твой идиот-отец в этом случае искал глазами кого-то ещё. Впрочем, он же идиот – все может быть.
Все может быть, думаешь ты, понимая, что налетела на человека. Ощущения тепла знакомые, запах тоже – Эйгон, ошибки быть не может.
Ошибки быть не может – в почти-ссоре, которая на деле спектакль матери, ты третьей лишней быть не хочешь. Тем более что-то, - уж не дядина ли кровь, не дорнийская ли? – подсказывает тебе, что такие моменты могут закончиться очень неловко в первую очередь для зрителей. Опираешься спиной на Эйгона, поворачиваешь голову.
- А теперь мы медленно идём назад, чтобы нашего исчезновения не заметили. Не знаю, как тебе, но мне не хочется быть свидетелем всего, что может здесь быть или может не быть, - делаешь шаг назад.
Делаешь шаг назад, тихо толкая брата своим телом. В итоге, когда вы отходите достаточно далеко, разворачиваешься и собираешься идти вперёд, но перед глазами возникает такая знакомая, - видела ты старые книги-записи Риверса, которые потом методично сжигала, чтобы никто, кроме тебя не знал, - ниша по тайному проходу под замок. Не зря все же Мейгор казнил чертового архитектора, а Бринден Риверс восстанавливал карту – все пути не знает никто. И это же прекрасно.
Прекрасно, а ты резко меняешь траекторию пути, хватая Эйгона за руку и затягивая за собой в тесное пространство.
- Ты за ними проследи здесь, - за родителями.
За родителями, точнее за тем, чтобы отец не доставил неприятностей матери – вы оба хорошо понимаете этот подтекст если не с момента, когда он узнал правду обо всем, то с той минуты, когда начали ладить. Но смысл не в том.
Смысл не в том, чтобы поговорить, скрывшись от всех, хотя конспирация явно нарушается лютоволком, который сидит у ниши и выдаёт местоположение своего хозяина. А в том, чтобы притянуть брата к себе и поцеловать, как прошлой ночью, зарывшись пальчиками в его волосах. И ты чувствуешь…
И ты чувствуешь, что вы оба колеблетесь. И, если ты между «остаться» и «идти по заданию отца», то Эйгон явно периодически хочет перейти на «поговорить», что тебя не очень уж устраивает – как нибудь потом, думаешь ты.
Думаешь ты, не разрывая поцелуй, расстёгивая пуговицы на брате и скидывая часть его одежды. Впрочем, рубашка тоже мешает, – ночью тебе нравилось чувствовать тепло его кожи под пальцами, - ты развязываешь тесьму, чтобы коснуться. И ты уже на половине пути, чтобы забыть все и остаться, даже необходимость разговора после перестаёт тебя беспокоить.
Перестаёт тебя беспокоить, когда ладонью ощущаешь вену на его шее, которая бьется так часто, будто там, действительно, не кровь. Разрываешь поцелуй, чтобы прикоснуться к ней губами и не сразу слышишь шаги.
Шаги ты узнаешь – мама. Рассудок, явно затуманенный, но все ещё способный составить логическую цепочку, информирует тебя о том, что, увидев Призрака, она придёт сюда. Ты улыбаешься, напоследок прикусывая кожу Эйгона на ключице.
- Не скучай, братец, здесь без меня, - и все.
И все – кирпич за твоей спиной нажимаешь, быстро заходишь в открывшийся на мгновения проход и исчезаешь, точно зная, что появление матери в ближайшие пару минут заскучать Эйгону не даст.

[NIC]Rhaenys[/NIC]

Эйгон пытается спорить, возмущаться и доносить свою позицию до отца, который обычно глух к тому, что ему говорят, считая, что есть его мнение и не очень верное. Впрочем, иногда он готов пойти на уступки. Ты знаешь это.
Ты знаешь это, поэтому тихо, словами и едва заметными жестами, делаешь так, чтобы Рейгар согласился именно с тобой: странная борьба дорнийской хитрости в тебе и старковской прямоты и честности в Эйгоне. Он говорит о том, что тоже Таргариен – ты закатываешь глаза, как будто кто-то сомневался, но все же эта северная прямолинейность его подводит, не даёт манипулировать отцом. И это тебе нравится, но вместе с тем забавляет.
Тебя это забавляет, ты прищуриваешься, склоняешь головку на бок, когда вы уже в коридоре, когда спиной ты прижимаешься к брату, пытаясь сбежать от родителей, которые неожиданно решили выяснить свои отношения. Когда его ладони оказываются на твоих плечах и скользят вниз по рукам. Эйгон задаёт много вопросов шепотом на ухо, ты чувствуешь его дыхание на своей коже, но тебе кажется, что ещё несколько таких жестов и прикосновений, и ответов он не получит. Ты закатываешь глаза.
Ты закатываешь глаза, беря его за руку и увлекая в нишу явно не для того, чтобы продолжить разговор в привычном понимании. Эйгон всегда тёплый в отличии от тебя (иронично даже, если вспомнить, в ком какая кровь) и тебе становится необходимым ощутить это тепло.
Тепло под твоими пальцами, а брат продолжает говорить, просит тебя остаться, а ты знаешь одно – ты не можешь.
Не можешь не потому, что не хочешь. Не потому, что не желаешь с ним говорить о ночи. Просто потому, что ты должна быть там, за морем. И ты это чувствуешь и знаешь. Эйгон прижимает тебя к стене, когда ты губами касаешься вены на его шеи. Контраст его тёплой кожи и холода камня заставляет прижаться к брату настолько близко, насколько можно. Но он…
Но он в желании поговорить, - ты снова готова закатить глаза, - перехватывает твои руки. Подносит их у своим губам, пытаясь согреть, и ты чувствуешь ту нежность, которая заставляла тебя ночью выводить на его коже узоры, когда он спал. Улыбаешься ему.
Улыбаешься ему, забирая одну из ладошек, прикладывая к его щеке, и качаешь головкой, когда он вытаскивает гребень и перебирает пряди.
- Эйгон, я должна там быть, понимаешь? Потому, что могу все сделать. И не могу доверить этого никому другому. Также, как не могу позволить кому-то привести все сюда, если это правда, - склонив головку на бок.
Склонив головку на бок, ты думаешь, что знаешь одного человека, который хотел бы привести меч, передав его в руки короля. Легко улыбаешься, а взгляд теплеет и смотрит куда-то вне границ времени, в прошлое.
- Я живу не только свою жизнь, Эйгон. Визерис всегда хотел этого всего, - быть новым Риверсом, делать все, что сейчас делаешь ты.
Что сейчас делаешь ты с шептунами, тайнами и возможностью сделать что-то, что запомнится, впрочем, ты пришла к выводу, что до кровавого ворона не добраться – недостижимая высота. Но можно жить с возможностью вернуть вашей семье то, что она потеряла, и ещё больше дать ей. Ты обожала этого талантливого мальчика, у вас было так много общих мечтаний на будущее и планов, которые включали в себя Драконий камень, большую семью и все то, что вы можете вернуть вашей семье.
- Когда мы были маленькими… - ты вспоминаешь. – Ты же знаешь, что ты, то есть мой брат, - обозначаешь так Эйгона, мальчика, которого он заменил, -  должен был по плану быть с сестрой Визериса? Я думаю, отец тебе рассказывал, он любит истории о своих гениальных планах, пусть и неудавшихся.  По его прекрасному плану мне отводился его брат – Визерис.
Ты вспоминаешь, редко говоришь что-то такое, но сейчас, возможно, самое время, чтобы Эйгон понимал, что ты сбегаешь не от него, - или не только от него, - а просто делаешь то, что должна.
- Мне нравилось убегать к черепам драконов, впрочем, ты это знаешь, ведь я и после туда уходила. И мне все время казалось, что они оживут. Визерис мне обещал это, подарив вместо этого котёнка, черного – Балериона, который постоянно от меня убегал, прячась в черепе тезки. Боюсь, что теперь обещание, которое дал он мне, я должна ему – дракон должен долететь до солнца, - с улыбкой.
С улыбкой, когда снова тянешься к брату и целуешь его, но на этот раз легко и нежно, вычерчивая на его плечах узоры кругами.
- Поэтому не могу остаться – мой мертвый принц говорит, что стоит идти и забрать все, что мое и наше по крови. Он прав, как никогда, Эйгон: эти вещи, если это правда, должны принадлежать нам с тобой, а не какому-то сброду, - ещё один поцелуй.
Ещё один поцелуй, после которого ты исчезаешь в открывшемся проеме, ощущая прилив нежности к человеку, оставшемуся за стеной. В первые минуты тебе хочется вернуться, но ты делаешь шаг за шагом вперёд, зная, что ты, действительно, обязана сделать это сама, и что ты не можешь доверить это никому другому. В конце концов, если хочешь, чтобы все было сделано хорошо, чтобы найденное попало в достойные руки – сделай все сама.
Сама. Мертвый светловолосый и лиловоглазый мальчик с такой яркой улыбкой спустя столько лет все ещё был твоим принцем. Но теперь ты знаешь точно другое – Эйгон сможет стать твоим королем.  Время…
Время летит быстро. Сначала Дорн, ты показываешься на глаза людям, а потом исчезаешь, но Джейме Ланнистер прекрасно выполняет роль прикрытия – люди верят, что где он, там и ты, все же он – ваше доверенное лицо, спаситель Элии, за что его здесь чуть ли не боготворят. Заслуженно.
Заслуженно, думаешь ты, в одну из ночей садясь на корабль, команду которого составляют новые вороньи клыки и Бринден Блеквуд. Как только вы отплываете, можно снять плащ, скрывающий лицо, чтобы подставить его ветру. Ты улыбаешься.
Ты улыбаешься, когда вы со старым другом начинаете обсуждать план: Блеквуд, конечно, не похож на своего тезку Риверса ни цветом волос, ни глазами, но прекрасно умеет работать в команде и планировать, к тому же дружба для него не пустой звук. Как твоя, так и мертвого мальчика, в играх с которым он всегда оспаривал роль ворона просто потому, что Блеквуд. Ты смеялась, наблюдая за ними. Но сейчас вы серьёзны.
Но сейчас вы серьёзны, не смотря на то, что улыбаетесь. Вы играете в престолы, в конце концов, хотя находитесь между двумя континентами. И, пожалуй, у вас есть шанс преуспеть в старой, как мир, игре.
Старая, как мир, игра, окружает тебя здесь, в Волантисе, где ты так легко теряешься со своими темными волосами и валирийскими глазами. И узнаешь многое.
И узнаешь многое, лишь к глубокому вечеру пробираясь к вашему дому. В конце первых четырёх месяцев ты держишь в руках все, что было нужно – меч вашей семьи и драконьи яйца. Проводишь пальчиками по металу и скорлупе.
- Кровь от крови моей… - зажигая свечи.
Зажигая свечи, Блекфайером надрезаешь ладонь и проводишь по скорлупе каждого, прикрывая глаза и веря, что они – живые.
- Вам нужно проснуться, - с тихой нежностью.
С тихой нежностью. Но ты знаешь, что их не покажешь королю – слишком много чести. И он, не дай боги, что-то вытворит и, как Эйгон Пятый, попытается воскресить драконов – в прошлый раз искусственная попытка закончилась плохо. Но именно в день смерти своего деда родился твой отец. Забавно.
Забавно. Ты ещё месяц изучаешь Вольные города, передвигаясь между ними, пока не замечаешь мальчику с серебряными волосами и лиловыми глазами, который выкрашивает свои волосы. Любопытно, даже слишком.
Любопытно, даже слишком. Ты подходишь. Ты подходишь и помогаешь молча, но пытаешься понять, похож ли мальчик на того, о ком ты думаешь.
Ты думаешь о войнах и чёрном пламени. Он долго приглядывается к тебе. Но вы становитесь друзьями, - точнее мальчик так думает, - Хейгон Блекфайер.
Хейгон Блекфайер – ровесник твоего брата. Чудесный в своём идеализме и не желании войн, но его направят… и он может стать угрозой. Он говорит о том, что ищет меч семьи, а ты мысленно корректируешь все его слова, потому что вещь принадлежит вам. Вы расходитесь друзьями после пары бокалов дорнийского вина, а ты запоминаешь все, что может пригодится, если он когда-нибудь станет опасен – привычки, жесты, все. Мальчик мил, но может попытаться пошатнуть страну. В этом случае его стоит убрать. Ты знаешь…
Ты знаешь, что единственный, кому ты об этом расскажешь, Эйгон. Вы вместе решите, стоит ли трогать мальчишку сейчас, пока он всего лишь ребёнок, который смотрит на мир так ярко и мечтает только о хорошем. Остальным, даже Вайрису, не стоит знать о том, что Хейгон, пусть лишь взял фамилию предков по материнской линии, жив и продолжает быть побочной линией вашего дома. Ты уезжаешь.
Ты уезжаешь из Эссоса, чтобы оказаться в Дорне, переждать там какое-то время и отдохнуть, а потом, составив новый план, отправится в Королевскую Гавань. Одни Боги старой Валирии знают, что ты предпочла бы быть на Драконьем камне. Но выбора нет.
Нет, ты не любишь входить, как все нормальные люди. В замок ты попадаешь через тайные ходы, сразу пряча драконьи яйца в потайной комнате, найденной по записям Бриндена Риверса. Минус такого укрытия – приходится ухаживать за помещением самой. Плюс – о нем знают от силы три человека, которые, если что-то случиться, могут тебя позвать, которым ты полностью доверяешь. Настало время показать сюда проход брату, ты улыбаешься.
Ты улыбаешься этой мысли – по Эйгону ты соскучилась. Но вместо этого утром рано ты распускаешь ставшие привычными в поездке косы, подкалываешь гребни и идёшь в тронный зал в привычном алом (по которому ты скучала все это время, но он мог выдать тебя), садишься на железо трона и достаёшь меч. Люди стекаются в тронный зал и начинают перешептываться, не решаясь что-либо просить.
Просить начинают, когда король и принц опаздывают. Ты внимательно слушаешь и обещаешь помощь, тут же отдавая приказ человеку за своей спиной – Бриндену Блеквуду с его отрядом. Зачем тебе королевская армия, когда у тебя есть та, что превосходит ее в преданности? Ты больше веришь своим людям.
Своим, думаешь ты, и смеёшься звонко и чисто, сидя на троне. Настолько, что кажешься одной из тех сумасшедших Таргариенов, - Эйрион Яркое пламя? - появления которых боятся. Но затихаешь, когда брат и отец заходят.
Заходят и Эйгон смотрит на тебя, когда отец на меч. Ты склоняешь головку на бок, внимательно смотря на него в ответ. Не будь здесь людей, не удержалась бы и с разбегу повисла бы на шее, определенно, как будто маленькая с криками «покружи». Но тут слишком много людей.
Слишком много людей, вам нужно думать об этикете. Но так думаешь только ты и твой отец, - ты ненавидишь, что вы так похожи, - а не муж, который подходит к тебе и обнимает, говоря, что ты загорела за морем. Ты чувствуешь такое привычное тепло – его тепло, и утыкаешься носом в его шею на несколько секунд.
- Теперь могу замаскироваться и в Дорне? – со смехом и шепотом.
Со смехом и шепотом, чтобы слышал только он. Но отец начинает говорить, а ты внимательно смотришь на него, искренне не понимая, зачем он рушит вашу же историю о Дорне? Никто не должен был знать, чем ты занимаешься. Никогда. Это было условие.
Это было условие Рейгара, но теперь он сам же ломает весь театр, открывая двору глаза: люди не идиоты, связывают два плюс два, которые теперь сшиты белыми нитками.
Белыми нитками шиты твои намерения, когда Эйгон отпускает тебя и выпрямляется, когда все видят чёрное пламя у него, а ты встаёшь рядом, когда он говорит… вместо вашего отца.
Вместо короля, который вместе с остальными стоит и слушает, смотрит, а ты наблюдаешь за ним, пытаясь понять, зачем он рассказал, показывая, что твоё место на игровой доске далеко не то, какое хотели внушить людям. И Эйгон сам своими словами делает себя одной из старших фигур… на губках играет полуулыбка.
Полуулыбка, когда отец смотрит на тебя и будто сквозь, как будто видит не то, что ты есть. Ты смотришь в ответ внимательно, пытаясь понять.
Пытаясь понять, когда брат говорит о том, что вам бы уйти отсюда, киваешь головкой. Но Рейгар путает все карты и впервые совершает верный поступок – он смеётся.
Он смеётся и хлопает в ладоши, говоря, что гордится вами. Говоря, что вы уже почти готовы, чтобы после него занять трон и взять ответственность. В твоей голове возникают сомнения – не сошёл ли отец с ума? Но он лишь берет вас за руки и ведёт к трону.
- Эйгон, тебе стоит организовать турнир в честь возвращения меча и выступать с ним за наш дом, - Рейгар, кажется, доволен…
Рейгар, кажется, доволен, только вот вами или своей мыслью – вопрос. Отец всегда любил турниры, один из которых привёл ваш дом к почти полному уничтожению. Ты хмуришься, но мысль, правда, стоящая – нужно отметить.
Нужно отметить и показать всем, что меч есть, что он у вас, у наследника, который будет с ним выступать за дом Таргариен и на обычном турнире, и, если понадобится, в войне. Ты понимаешь, что сейчас вы никуда не уйдёте…
- Чуть позже уйдём. У меня есть для тебя сюрприз, - шепчешь на ухо Эйгону.
Шепчешь на ухо Эйгону, все ещё держа его за руку. Улыбаешься и обнимаешь мать второй рукой, когда она заходит в зал – люди ее любят, к тому же, королеве опоздания не засчитываются. А Рейгар, кажется, все же искренне веселится… ты могла бы в это поверить.
Ты могла бы в это поверить, не прячь отец от вас свои глаза, зная, что в них видно все. Он пытается обратно отправить тебя греть железо старого трона, а ты лишь качаешь головкой.
- При наличии вас всех здесь, мое место за троном, в тени, - и он это знает.
Он это знает и дал понять остальным, кто находится здесь. Место на троне – короля. Место около – его семьи.
Его семьи, то есть вас. Кто-то спрашивает о других слухах, - они уже достигли и простых людей, - о драконах. Ты лишь улыбаешься, спокойно садясь на ступеньки у трона, смотря на спрашивающего.
- Некоторые слухи остаются слухами, - пожимая плечиками. – Но поверьте, если драконы появятся, то буду первой, кто долетит до солнца.
К солнцу – столько смысла… и то, что отец не смог долететь до матери, упав и почти погибнув, заодно раздавив собой всех, кто был внизу. И то, что ты есть и солнце, и дракон. И даже новый толстый браслет с этим орнаментом на твоей левой руке, скрывающий порез, кровью из которого ты пыталась воззвать к своей же крови, спрятанной в скорлупе.  Каждый понимает по-своему. Ты прикрываешь глаза.
Ты прикрываешь глаза. Эйгону и отцу задают вопросы, они решают проблемы, а ты слушаешь и запоминаешь лица, голоса, жесты и имена – обычная для тебя практика. Приём заканчивается.
Приём заканчивается. Передав Элии письма от братьев, берёшь Эйгона за руку и ведёшь к глухой стене.
- Запоминай, это тебе пригодится – у меня, знаешь ли, тоже есть мании, например, играть в прятки, - возвращая в очередной раз его фразу. нажимаешь кирпичи в нужной последовательности.
Нажимаешь кирпичи в нужной последовательности. А потом быстро проскальзываешь в открывшуюся нишу, после того, как Эйгон заходит за тобой, стена возвращается на место, а ты, наконец, можешь нормально его обнять.
- Я скучала, - тянешься.
Тянешься, немного откладывая момент новостей, целуешь мужа, проводя пальчиками по его шее. Но потом вспоминаешь, что сначала – новости, потому что если так продолжится дальше, вы до них ещё какое-то время можете не дойти. В темноте…
В темноте по памяти ведёшь брата коридорами, останавливаясь возле очередной глухой стены, снова потайные замки, и вы в комнате.
В комнате, отпускаешь руку брата, начиная зажигать свечи одну за другой – ты знаешь здесь каждый предмет.
- Добро пожаловать, - с улыбкой.
С улыбкой смотришь за реакцией брата на открывшуюся ему картину. Если ты хотела побыть одна, ты всегда была здесь. Если ты хотела, чтобы никто не знал, что ты в замке – аналогично. Отличное место.
- Запомнил, как открывать двери, как найти? – берёшь за руку.
Берёшь за руку, тянешь его к себе и обнимаешь, смотря в глаза. Эйгон, кажется, что-то хочет сказать, но сначала…
- Мне нужно тебе кое-что показать, - отходишь и открываешь ларец.
Отходишь и открываешь ларец, думая, что дальнейшие комментарии не нужны: супруг и так понимает, что отцу ты солгала, что слухи были не слухами.
- А теперь говори, что хотел сказать, - ты ведь чувствуешь.
Ты ведь чувствуешь, что он хочет поговорить. Берёшь в руки чёрное яйцо, методично проводя по его скорлупе пальчиками.
- Назову его Балерион, - старые имена.
Старые имена таких старых богов Валирии, откуда начиналась ваша кровь. Ты напеваешь старую колыбельную, которую услышала в Волантисе, вплетая в неё старые слова старого языка, где дракон может быть и им,  и ей, и… впервые чувствуешь, что существо внутри скорлупы как будто отвечает тебе. И ты не знаешь…
И ты не знаешь, сумасшествие это или нет, но не хочешь, чтобы это прекращалось.

Отредактировано Adelheid Fawley (2017-10-23 12:51:25)

[NIC]Rhaenys[/NIC]

Ты смеёшься тихо, слушая, как брат говорит, что теперь хочет уйти отсюда ещё сильнее: слишком любопытный, как и ты сама, Эйгон редко может усидеть на одном месте, если не напоминает себе, что это – его долг.
Долг быть здесь, слушать людей, которые пришли о чем-то просить. Ты вспоминаешь то, что когда-то читала, то, что корона может стать бременем, а отнюдь не привилегией, поэтому намного выгоднее быть в тени. Но это не ваша судьба.
Ваша судьба быть здесь, стоять перед всеми этими вечно что-то желающими лордами, - и слава богам, что хотя бы один из десяти просит что-то для своего народа, что-то стоящее, а не новых бонусов для себя, - и отвечать, управлять.
Управлять будете вы, когда Рейгара не станет. Ты внимательно смотришь на отца, когда тень проходит по его лицу, когда он, кажется, изнутри не может определиться, что чувствует сейчас, но миру показывает только улыбку: Рейгар Таргариен всегда был фальшивым.
Фальшивым. Человеком, мужем, королем и драконом, как бы он не верил в своё небесное предназначение стать новым спасителем страны, обещанным принцем. Ты прикрываешь глаза, думая об этом.
Думая об этом, отвечаешь на вопрос о драконах, понимая, что ты своими словами и Эйгон с родовым мечом на поясе – сплошной вызов.
Вызов вашему отцу и миропорядку. А люди слушают… что только усугубляет все. Ты думаешь о том, что король тоже это замечает, и пытаешься понять, что он может сделать в ответ на это, что он делать не станет. Ходы вперёд.
Ходы вперёд – твоя работа, которой тебя учили. Ты сказала отцу правду: тени и лица всегда будут твоим занятием. Потому что так, кажется, было суждено.
Суждено. Вы, Таргариены, вообще очень любите верить в судьбу. Ты хочешь думать, что она, действительно, ведёт к полету и солнцу. В конце концов, в твоих жилах пламя, а оно есть и у звезды, и у дракона. Почему бы их не обьединить? Было бы прекрасно.
Прекрасно то, что твой младший братик тоже хочет лететь. Но он уже не тот мальчишка, которым был раньше. Эйгон берет на себя ответственность, которую ему ещё брать рано – все то, что не может увидеть ваш отец. Ты лишь улыбаешься ему, проводя незаметно большим пальцем по его запястью и кивая головкой – да, вы будете рядом.
Вы будете рядом, вы – последние, кто остался в этой семье. И ее будущее за вами в это время, когда Рейгар в наследство оставил только пепел и прах, вместо пламени и огня. Вам нужно вернуть все на круги своя.
На круги своя вы вернёте все не только потому, что вас мало, а потому, что вы – семья. Во всех смыслах этого слова – речь не только о том, что вас всего двое. Ты его любишь. И ты в этом совершенно уверена, когда ведёшь его по темному коридору, показывая комбинации для открытия дверей. А он…
А он говорит о маниях в ответ на твою фразу, ты останавливаешься в темноте коридора и, развернувшись к брату, делаешь шаг навстречу. Встав на носочки, соприкасаешься щека к щеке и обнимаешь одной рукой его за шею.
- Ты так и не рассказал о своих, внимательно слушаю… прямо здесь и сейчас, - шепотом.
Шепотом, хотя вас никто не слышит. А Эйгон говорит, что скучал, поднимая тебя над землёй и целуя. Определенно, он все ещё твой младший братик, но в первую очередь ты видишь в нем не это… и тебе так нравится ощущать тепло его рук на себе, что ты бы сейчас посмеялась, вспомни о том, что в день вашей свадьбы он в твоей постели казался тебе чем-то до невозможности смешным и нелепым. Сейчас это кажется самым правильным.
- Нашёл проход? – с любопытством. – Тебе стоит знать самые главные из них, ведущие из замка… чтобы не повторилось то, что я видела когда-то, да. А все остальные оставь мне. Твоя работа – сидеть на троне, моя – быть в тени, на изучение всех этих дорог потрачено очень много лет и сожжено очень много источников после изучения. Но… если ты хочешь, я покажу тебе ещё несколько интересных дорог – будем делать шаги вместе.
Снова берёшь его за руку и ведёшь вперёд, чувствуя доверие – Эйгон идёт в темноте, слепо следует за тобой. Это приятно.
Приятно показывать ему свой маленький секрет. Но это совершенно не тот сюрприз, о котором шла речь. Качаешь головкой отрицательно, наблюдая за тем, как брат осматривает комнату, слабо освещенную свечами. Брат говорит…
Брат говорит что раздал твоё местоположение, когда никто не мог тебя найти. Ты тихо смеёшься, чувствуя его объятия, опираешься на Эйгона, запутываясь пальчиками в его волосах и склоняешь головку на бок, внимательно на него смотря.
- Отгадал. Но и черепа были нашей тайной – никто не знал, но, если бы хорошо подумали, могли бы найти нас там, - целуешь его в щеку. – А здесь никто и никогда не сможет пройти, если не знает. Последний раз этой комнатой пользовался Бринден Риверс, а все упоминания об этом я сожгла. Наш маленький секрет, который никто не откроет, если мы не захотим.
А ты ловишь блики огня на лице брата, ими же освещается скорлупа драконьих яиц, заставляя их как будто светиться. Ты проводишь пальчиками по чёрной скорлупе, которая так похожа на чешую, чувствуя там, внутри, живое существо, которое тоже поёт вместе с тобой, только его песни страшнее: ты баюкаешь ребёнка-дракона, заточенного в яйце, а он, этот ребенок, поёт песню свободы и войны. Три бога Валирии, чьи имена помнят все, твои боги, в которых ты, действительно, веришь, а не в этих глупых семерых. Ты претворяешься каждый день, как многие из твоего дома, кто жили до тебя. Твои богов много тысяч лет звали и будут звать Мераксес, Вхагар, Балеририон…
Балерион будет жить. Ты смотришь на Эйгона, который тоже что-то чувствует, касаясь скорлупы другого яйца.
- Если ты не в себе, то я тоже, - с легкой улыбкой.
С легкой улыбкой. Ты пока не будешь рассказывать брату о том, что пытаешься пробудить драконов кровью, у вас она одна, значит, твоя подходит. От того и новый браслет на запястье, скрывающей ровную линию, которая чуть позже заживет и не оставит следа.
- Они выживут, Эйгон. И будут летать. Мы вместе с ними, - уверенность. – В нашей семье была традиция – каждому ребёнку клали в колыбель яйцо. Рос малыш – вылуплялся дракон и с ним сила крепла. Мы уже не дети, но, думаю, это та традиция, которой нужно последовать. Ты выбрал имя для него?
Потому что кровь от крови, они, древние существо, почувствуют. Ты веришь в это. Эйгон садится в кресло и тянет тебя за собой. Ты кладёшь Балериона, - именно так, никакое не яйцо, а живое существо, пусть и в будущем, - в ларец, а потом поддаешься рукам брата. Устраиваешься на его руках, все ещё напевая песню.
Все ещё напевая песню, вычерчиваешь на его шее узоры, совсем как тогда, ночью. Ткань мешает, ты расстёгиваешь верхние пуговицы на его одежде, начиная выводить узоры до ключиц. А Эйгон говорит…
А Эйгон говорит, он всегда любил слова. Ох уж эта старковская любовь к вербальному, чтобы до конца расставлять все точки. Ты прикрываешь глаза.
Ты прикрываешь глаза, ставя точку на его коже в рисунке, когда он делает тебе запоздалое предложение, - которое не предполагалось, он прав, все было решено очень давно, - и ждёт ответа. Ты лишь улыбаешься.
- Ты о чем? Все это ради наследника, - разводишь ладошки в сторону.
Разводишь ладошки в сторону, говоря серьезно. Играть ты умеешь, в тебе нет честности и прямоты, как в брате. И эту черту ты ненавидела бы, если бы не считала, что она у тебя не от отца, а от крови Мартеллов и солнца Дорна. Смеёшься.
Смеёшься тихо, смотря на реакцию брата – он умный мальчик, знает, что будь все так, сейчас бы вы не сидели здесь.
Вы не сидели бы здесь, ты бы не выводила узоры по его коже, прикрыв глаза, а он бы не обнимал тебя так. Да и многого другого бы не было, началось бы все явно не так.
- Ты – мой, Эйгон, - так там говорится на Севере, который он так любит? – И я тебя люблю не только, как брата, хотя твои детские выходки буду припоминать тебе бесконечно долго и уж поверь мне, не забуду их. И если бы мы не были женаты, я бы вышла за тебя немедленно.
Прищуриваешься, чуть отстраняясь, смотря на него внимательно. Накручиваешь на пальчик не спеша прядь волос Эйгона, прикасаешься лбом ко лбу.
- Поэтому давай-ка мы побыстрее организуем этот чертов турнир и уедем отсюда домой, - Драконий камень всегда им был для тебя. – Только уж по пути не заболей, иначе сломаешь все мои планы.
Ты хочешь уехать с ним, чтобы вас ненадолго оставили в покое, дав пожить друг для друга в своём доме. И ты, как и обещала, припоминаешь ему его «героический» поступок, когда в твои пятнадцать лет приехала к тебе с ним и отлучилась к Велларионам, а мальчишка умудрился заболеть, не сказать об этом и получить осложнения. Больше этого не должно повториться. Определенно.
Определенно, со всеми делами нужно расквитаться побыстрее. Потому что там вам будет лучше, хотя долго пробыть вам там не позволят. Но зачем думать об этом, когда можно просто наклониться и поцеловать Эйгона, забывая обо всем.

[NIC]Rhaenys[/NIC]
Турнир организуют очень быстро, стремительно: за дело берется сама Элия, которая с энтузиазмом и энергией делает все, до чего добираются ее руки. Возможно, именно это прибавляет скорость… а вы вдвоем, словно заправские лентяи, сидите в твоей, а теперь уже вашей, тайной комнате вдвоем.
Вдвоем. Тебе нравится, когда вокруг нет суеты и посторонних людей, которые спешат вас чем-нибудь озадачить. Эйгон о чем-то думает, вынимая из ножен семейный меч, а ты легко улыбаешься – карма имени.
Карма имени: Эйгон и меч. Ты все же начинаешь смеяться звонко, закатывая глаза. Определенно, в странную связь ты начинаешь верить. В отпечатки прошлого ваших предков на каждом из вас.
На каждом из вас. Эйгон говорит о драконах, ты прикрываешь глаза, представляя себе эту картину, и крепче прижимаешь к себе черное яйцо, проводя по нему пальчиками. Карма имени в том, что как только, - не «если», а «как только», не иначе, - Балерион вылупится, как только подрастет… вы будете летать.
Летать. Тебе кажется, что ваши имена имеют над ваши слишком большую власть – над тобой точно. Как только ты сможешь отправится в полет, уже ничто не удержит тебя на земле – в воздухе тебе будет лучше. Ты вспоминаешь фразу королевы Дейны… она говорила о том, что создана для полетов, но драконы к ее времени вымерли. А к твоему ожили. И ты создана для того же. Прикрываешь глаза.
Прикрываешь глаза, чтобы почувствовать существо внутри, которое беспокойно ворочается, тоже желая вырваться наружу, как будто тоже чувствуя полет, который у него в крови, но ещё ему не ведом. Ты тихо шепчешь, что вы сможете взлететь очень скоро, стоит только подождать.
Подождать… стоит, если цель великая и того стоит. Как эта. Эйгон говорит, что как только люди увидят драконов, все станет целым и нерушимым. Ты открываешь глаза, внимательно смотря на мужа.
Внимательно смотря на мужа, понимаешь, что он говорит о том, что вы склеите так до конца то, что разрушил ваш отец. Но Эйгон, будучи полуволком, немного идеализирует все. Ты тянешь его к себе и целуешь в щеку – тебе это даже нравится. Если король верит в хорошие концы, возможно, они смогут когда-нибудь наступить. А о грязной работе, которую проведут его слуги перед этим ему знать не стоит. Или стоит… но понимать, что это необходимо.
- Эйгон, ты, конечно, прав. Но ведь ты понимаешь, что станет на круги своя? Вестерос покорился Эйгону Завоевателю и его сёстрам не из-за большой любви. Из-за страха, мой дорогой, - потому что пламя и кровь.
Пламя и кровь. Огонь обжигал, а кровь обагривала эту землю. Так вы пришли. Так вы заставите забыть Рейгара. Точнее ты.
Ты не позволишь, чтобы об Эйгоне помнили плохое – твой брат слишком хороший, пусть он верит в идеалы и пытается их достичь. Этой чёртовой стране не хватает ещё одного короля, которого будут помнить Добрым, Миротворцем или что-то в этом духе.
- Именно поэтому никто больше не будет думать о мятеже. Не когда они вылупятся. Когда вырастут и окрепнут. Потому что в случае этого я приду к ним. С пламенем и кровью, - снова карма.
Карма, заставляющая первую твоего имени сказать это Мирии Мартелл. Впрочем, в тебе ее кровь тоже, значит, ты в безопасности.
- Но все будет хорошо теперь. Мы справимся, - определенно.
Определенно, даже с вашим отцом на троне, который сам на своём уме в вечной заботе о том, чтобы люди снова начали его любить так, как до восстания. Эйгон отвлекает тебя…
Эйгон отвлекает тебя от этих мыслей, когда берет в руки третье яйцо – зеленое и очень красивое, говоря, что все с ним будет в порядке. Ты киваешь головкой, согласная с ним. А дальше…
А дальше муж говорит о наследнике, о связи, списывая все на ту твою шутку, а ты смеёшься звонко серебром, отскакивающим от глухих стен к вам обратно. Тянешься к нему и целуешь легко. Эйгону всего семнадцать лет, а он говорит о наследниках вполне серьезно, ты это улавливаешь. Это вызывает умиление. И ещё ты знаешь одну вещь, которая разносится теплом по венам.
- Из тебя выйдет хороший отец. Такой, какого у нас с тобой не было, - проводя ладошкой по его щеке.
Проводя ладошкой по его щеке, не видишь смысла шутить в ответ на его реплику, ведь рано или поздно у вас будут дети. Тем более, что ты не имеешь ничего против – ты любишь Эйгона.
Эйгон говорит, что забегает далеко вперёд, наверное, а ты лишь улыбаешься и качаешь головкой в такт его словам, когда он добавляет, что у него ощущение, что все так и будет.
- Планы – это хорошо, Эйгон. Главное, чтобы они сбывались, - тебе нравятся его слова.
Тебе нравятся его слова, которые обещают тот самый идеалистичный конец. Ты, конечно, понимаешь, что для его осуществление будет нужно много грязи, много тени, но оно того стоит.
Стоит ли сказать ему то, что ты подумала сейчас, когда он говорит о драконах, о связях их с младенцами в колыбели? Пожалуй, скрывать тебе совершенно нечего. К тому же, рано или поздно все будет именно так.
- Нашего сына, когда бы он не появился, будут звать Визерис, -с полной уверенностью.
С полной уверенностью в своих словах. Другого имени быть не может. Ты отчего-то уверена, что Эйгон это поймёт. Он засыпает, прижимая тебя к себе, бормоча, что никуда не отпустит – ты никуда и не собираешься, тебе хорошо в кольце его рук. А вот от предложения никуда не идти завтра ты бы не отказалась. Но, увы, невозможно. Зато после вы будете свободны.
Зато после вы будете свободны. Эта мысль не даёт тебе заснуть сразу вслед за супругом. Но это же даёт тебе возможность понаблюдать за тем, как он спит… и ты находишь нестыковки в картинках, которые есть в твоей голове.
В твоей голове образы того, как он хмурился в вашу первую ночь, когда ты едва надавливала ногтями на его кожу, спокойствие на лице, меняющееся улыбкой, когда выводила узоры… и ты понимаешь, что Эйгон не спал.
Эйгон не спал и не сказал тебе об этом сейчас. Ты думаешь о том, что этому мальчишке надо показать то, что не стоит от тебя что-то скрывать. Ты строишь план на утро, а лишь потом засыпаешь, думая о том, что муж завтра все же признает, что ни сна в его глазах тогда не было. Ты разыграешь его.
Ты разыграешь его в своём лучшем стиле. Впрочем, Вайрис говорил всегда, что после твоих розыгрышей можно готовить погребальный костёр. Но ты постараешься быть помягче – Эйгон нужен тебе живым и здоровым. Утро…
Утро наступает быстро. Ты оставляешь спящего мужа во имя великой миссии розыгрыша его же самого, отправляешься наверх, в ваши теперь уже общие комнаты. Принимаешь ванную и переодеваешься в привычный алый цвет с чёрными украшениями. И слышишь, что он тебя зовёт.
Он тебя зовёт, когда ты в гардеробной, а ты выходишь и тихо говоришь о том, что он тебе лгал, - ты похожа на Рейгара слишком сейчас, не позволяя реальности проникнуть через твою маску недовольства, - и сталкиваешь мужа в ванную. Легко улыбаешься, пока выходишь из комнаты – он теперь будет пахнуть теми же травами, что и ты сама. Впрочем…
Впрочем с большим удовольствием ты бы разделила ванную с ним, чем сейчас сбегала. Но тогда никакой шутки-урока на тему «не лги мне» не вышло бы. Поэтому ты спокойно садишься рядом с матерью, приветствуешь Джейме и разговариваешь с первой о том, что праздник – это не так уж плохо, он нужен людям, когда видишь Эйгона.
Когда видишь Эйгона, который идёт к вам вместо того, чтобы направиться к остальным лордам и рыцарем, жаждущим начать соревнования – брат задерживает время. А ты чувствуешь легкий укол совести, когда он говорит.
Когда он говорит, ты вспоминаешь, что твой брат – полустарк, от того иногда воспринимает все очень серьезно. Например, конфликты внутри своей семьи-стаи. И ты вдруг улыбаешься.
И ты вдруг улыбаешься, чувствуя, что впервые готова поблагодарить Север за кровь Эйгона – он очень четко показал свои приоритеты: сначала семья, потом уже все разодетые люди, желающие потешить своё самолюбие. Он берет тебя за руку, задавая свои вопросы, а ты наклоняешься к нему, соприкасаясь лбом ко лбу.
- Теперь я разбираюсь, когда ты спишь, а когда нет, - тихо.
Тихо, шепотом ему на ухо, проводишь по его щеке, говоря все это. Определенно, не стоило устраивать все это – твой муж правильный и правильно от того реагирует на обиды, желая не оставить от них следа, считая это самым важным.
- Кажется, мой способ показать это был слишком радиальным, прости, но лгать мне больше не смей, - целуешь его.
Целуешь его, не обращая внимание на толпу, которая что-то кричит – здесь слишком много зевак, но какая разница.
- А теперь иди, - но тут же задерживаешь его, обнимая. – Посмотри на Джейме и его взгляды на маму. Тебе не кажется, что…
Что ты заметила что-то странное, что-то теплее, чем может быть между друзьями. Они многое пережили вместе – это было бы объяснимо и… правильно? Да. К тому же, ты всегда хотела назвать Джейме, а не Рейгара, отцом.
- Закончи этот спектакль скорее, корабль, который доставит нас на Драконий камень, уже готов к отплытию, - об этом ты позаботилась.
Об этом ты позаботилась сегодня ранним утром. У вас будет немного свободы, прежде чем вы снова вернётесь в Красный замок к его вечным делам.

[NIC]Rhaenys[/NIC]

Ты смеешься тихо, прикасаясь лбом ко лбу мужа, который совершенно правильно, - на твой взгляд, - расставил приоритеты: сначала семья, потом толпа людей, которые хотят чествовать свое себялюбие. Проводишь ладошкой по его щеке, думая о его вчерашних словах, произнесенных полуудивленно, полусмущенно. Ты, действительно, веришь в него.
Веришь в него. В то, что он сможет стать хорошим королем для этой чертовой страны, используя свой идеализм в нужное русло, правильно расставляя приоритеты – кто может держать вместе свою семью, - чего не смог ваш отец, - тот сможет держать вместе и страну, потому что будет знать, что никогда не остается один. Именно поэтому Таргариены поколение за поколением старались поддерживать отношения со всеми частями семьи, даже с теми, кто звались другим домом – Велларионами. Это было простой истиной.
Простой истиной, которой будет следовать Эйгон Таргариен, который рано или поздно станет шестым своего имени. Для всего остального, более меркантильного и... темного есть ты. Как бы там ни было, пусть Эйгон и глава семьи, но он все еще твой младший брат при всем – ты не хочешь, чтобы он влезал во всю грязь, через которую придется пройти, чтобы добраться до светлого будущего, в котором его и запомнят. Но об этом не сейчас…
Не сейчас, когда хочется думать о хорошем, когда ты задерживаешь брата и начало турнира. Забавно.
Забавно, но ты, действительно, почти готова благодарить Старков за его кровь, когда он говорит. И ты веришь его словам – лгать он тебе больше не будет. Не в его духе. Накручиваешь на пальчик прядь его волос, легко улыбаясь и отпуская, думая о том, что Эйгон никогда специально не лжет… даже сейчас, когда замечает, что не умеет претворяться. Пожалуй, спасибо крови Старков за то, что заглушило кровь Рейгара. Именно его, не Таргариенов, к которым ты давно не причисляешь отца. Киваешь головкой в такт словам брата. На это совершенно не нужен ответ.
На это совершенно не нужен ответ. На губах появляется улыбка, когда ты шепчешь Эйгону о том, что замечаешь вокруг. Он переспрашивает, а ты лишь улыбаешься, кивая головкой.
- Не думаю, вижу, - а это твоя работа.
А это твоя работа, которой тебя учили так много лет – смотреть и читать людей по их взглядам, мимике и всему, что не заметно всем подряд. Эйгон говорит, что этот вариант был бы хорош для матери и Джейме, ты лишь киваешь головкой, соглашаясь и со следующим его высказыванием – у матери свободы нет.
- Но она отдала ленту с гербом Мартеллов, Эйгон. Это уже вызов. Это уже… Дорн, - с детским восторгом.
С детским восторгом и горящими глазами: мать бросает вызов отцу этим простым действием, а ты готова встать и хлопать в ладошки, громко смеясь. Ты наконец видишь в матери… Оберина, пожалуй, который делает все, что хочет. И тут же возникает новое желание – выпить бокал вина за Дорн. Символично.
Символично то, что ты видишь Оберина с огромным солнцем, пронзенным копьем, на груди, который тоже внимательно смотрит на сестру, машешь ему ладошкой и подмигиваешь. Определенно, он тоже все видит и заметил.
- Смотри, кажется, дядюшка тоже все понимает. Надо будет вечером пригласить его на бокал дорнийского. С женой или с Элларией… да хоть с обеими, - со смехом.
Со смехом, смотря на делегацию Дорна. Определенно, после Драконьего камня во всем мире лучшим может считаться только Солнечное копье.  И время…
И время начать турнир. Чем скорее будет начало, тем скорее будет конец, бокал дорнийского с дядюшкой, который уже серьезно говорит о чем-то с Джейме, - вот уж вопрос, о чем, учитывая, что тем там может быть много, но тебе очень интересно и ты потом обязательно узнаешь, - и отъезд домой.

Отъезд домой вы намечаете на утро после турнира, чтобы встретиться с Оберином. И ты понимаешь в разговоре тем вечером, что ужасно соскучилась по Дорну и родне там, по чувству безграничной свободы, своей же крови в других людях, которые не ограничены масками, не убиты ими. И ты думаешь…
И ты думаешь, что потом нужно собраться в Солнечное копье. Но сначала дом. Как только корабль отплывает, ты чувствуешь легкость.
Легкость сменяется свободой, когда вы ступаете на Драконий камень. Ты слышишь, как волны бьются о скалы – с детства самый лучший звук на свете. Ты замираешь, вспоминая, как вы с Визерисом бежали наперегонки к главным воротам всегда, когда оказывались здесь, а он поддавался тебе раз за разом, хотя ты этого не понимала. Хорошие воспоминания…
Хорошие воспоминания, их здесь очень много. Ты вспоминаешь, как мать уехала к Велларионам, оставив вас здесь. Как потом, в следующие визиты, ты рассказывала Эйгону воспоминания свои об этом замке и тех, кто здесь был – бабушка, Визерис, Велларионы. В этих стенах всегда было хорошо.
Было хорошо. И вам сейчас тоже – вы забываете о мире вне старых стен. Есть только этот мир, старого острова, над которым когда-то летали драконы.
Летали драконы и будут летать. Тебе кажется, что, закрыв глаза, ты можешь это увидеть. И улыбаешься, утром говоря об этом мужу. А потом ты исчезаешь, посмотреть, как живут люди замка – это важно, оставляя Эйгона досматривать сон, ему нужен отдых, которого у него будет очень мало по вашему возвращению в Королевскую гавань.
В Королевскую гавань совершенно не хочется возвращаться. Ты идешь по узкой потайной лестнице к вашим покоям, осматривая состояние старых подземных ходов, которые тебе показывал еще Визерис, укравший из библиотеки сумасшедшего короля старый дневник. Потом вы оба его сжигали, но еще не зная, что это правильно – боялись, что обнаружат, что это ваших рук дело. Ты смеешься.
Ты смеешься тихо, заходя в вашу с мужем спальню, чтобы застать странную картину: Эйгон с письмом и Призрак, который упорно пытается посмотреть в глаза, - гипноз? – мужу. Ты наблюдаешь за этой картиной и слушаешь их разговор без ответов лютоволка, прежде чем подойти.
Подойти и, положив руки на плечи Эйгону, внимательно прочитать письмо Старков, которые зовут его погостить.
Его погостить и тебя вместе с ним. Ты закатываешь глаза – дань вежливости: не веришь ты, боги старой Валирии тебя раздери, в то, что волки резко полюбили Таргариентов. Эйгон не в счет – он ровно на половину их. Возможно, на лучшую его половину.
На лучшую его половину, которая заставляет его сказать Призраку, - ты давно поняла, что с волком надо говорить вполне серьезно, он все прекрасно понимает, - что на Север поездки не будет. Он знает, что ты не захочешь туда – в тебе всегда было слишком много ненависти к тому краю, который причинил слишком много неприятностей. Пока ты думаешь…
Пока ты думаешь, Эйгон бросает письмо в камин, обнимает тебя и легко целует, начиная тараторить о том, что все это – глупости, начиная говорить о птицах и спрашивать, где ты была. Все – слишком быстрые смены тем, все – попытка скрыть. Ты закатываешь глаза, смотря на мужа.
- Такой взрослый мальчик, который думает о наследниках, а до сих пор не понимаешь, что тараторят и так быстро меняют тему только дети, которые не хотят быть пойманными? – дразня.
Дразня, но вполне безобидно. Садишься на подлокотник кресла, в котором расположился супруг, - странное чувство де жа вю, - и внимательно смотришь ему в глаза. Синие и явно не ваши, без отголоска старой Валирии в них, зато со снегом и льдом, к которым мужа тянет.
- И тебе должно быть стыдно, знаешь? Нарушаешь свое слово не лгать мне, Эйгон. Ты хочешь туда поехать, – переводя взгляд на волка у камина. – И ты тоже, знаю. Вы оба можете поехать. И не смотри на меня так, Эйгон, ты не обязан ходить за мной и наоборот. Я съезжу в Дорн. 
Дорн ты любишь. Там тепло и все пахнет корицей и апельсинами. И ты бы с удовольствием вписалась в какой-нибудь план Серсеи и Элларии, или дочерей Оберина с Арианной вместе. Но…
Но у Эйгона, кажется, совсем другое мнение на этот счет, он что-то там говорит о том, что вы должны быть вместе, и если ты хочешь в Дорн, то едете вы в Дорн.
- Эйгон, я предлагаю оптимальный план, хороший для нас обоих. Они – твоя семья, ты должен и их видеть тоже: поверь мне, они ждут именно тебя, а не кого-то еще, - закатывая глаза.
Закатывая глаза, вставая с места и садясь рядом с Призраком, который все смотрит и смотрит.
- И в кого он такой упрямый, ммм? – вопрос к лютоволку.
Вопрос к лютоволку, который кладет морду тебе на колени - а это уже давно приравнивается тобой к взятке.
- Хорошо, поедем мы на ваш Север, раз кто-то упрямится, но хочет в гости. Пиши письмо Старкам, - падая на ковер.
Падая на ковер и позволяя волосам разметаться по полу, по шерсти Призрака и везде, где можно достать.
- Сколько вам нужно времени, чтобы собраться за день? – прикрыв глаза.
Прикрыв глаза, ты думаешь, что все еще не любишь Север, хотя Элия много раз пыталась поговорить с тобой на этот счет. Но он – часть Эйгона. К тому же, пожалуй, никогда не поздно уехать, если тебе совсем не понравится.

[NIC]Rhaenys[/NIC]
Ты слушаешь шум волн за окном, которые раз за разом разбиваются о скалы, на которых стоит замок – ты всегда любила слушать воду, сидя в тишине. В этом была сила, которая видела всю историю замка… которая шептала все, что знает, что видит сейчас, оставалось лишь только уловить.
Уловить сейчас ты пыталась настроение, которое царило в комнате, выбранной вашей спальней. Ты прикрываешь глаза, слушая шум волн и голос Эйгона, пожалуй, это самое лучшее сочетание, которое ты знаешь. И ты обязательно бы уснула, когда брат перетянул тебя с подлокотника его кресла к себе на колени, окутанная умиротворением, если бы не одно «но»…
Одно «но» заключалось в том, что Эйгон темнил, словно ребёнок меняя темы одна за одной, тараторя, скрывая то, что он желает.
Желает Эйгон оказаться на Севере. Иногда тебе кажется, что ваша кровь сама вас тянет туда, где она началась – его к Старкам, тебя – в Дорн. И, пожалуй, ты готова признать, что это – самая естественная в чертовом мире вещь.
Самая естественная в чертовом мире вещь для твоего брата – забота. Ты улыбаешься, думая об этом, обнимая его рукой за шею, когда он раскачивает тебя, словно ребёнка. И ты знаешь точно, что ещё немного и явно заснёшь, но нужно договорить и обьяснить ему, а для этого нужно перестать молчать, иначе Эйгон, не умеющий врать и претворяться, но прекрасно отвлекающий тебя, явно преуспеет в том, чтобы сменить тему на что-то ещё.
На что-то ещё. И ты не можешь не подшутить над мужем, раскачивающим тебя, баюкающим и таким милым и тёплым, что, прежде чем встать, ты сильнее к нему прижимаешься, впитывая все то тепло, которое Эйгон излучает здесь, в этой комнате, когда вы вдвоём.
- Что, теперь случайно соскальзывать с подлокотника не надо? И можно даже не в простыне? – со смехом. – Но ты прав: время – наш подарок, который может выпасть нам снова не скоро, учитывая отца. Но это не значит, что мы не можем провести его ммм… где-нибудь ещё.
Со смехом, безобидно – на деле тебе очень нравится, когда он так делает, как шуршит ткань, а тепло его рук чувствуется через платье, но это все ещё отсылает тебя к старому воспоминанию. Тебе до безумия приятно, что он заботится, что согласен ехать в Дорн, когда его кровь ведёт к снегам, далеко. Но сегодня все будет не так… Оставляешь едва уловимый поцелуй на губах мужа, чтобы быстро перебраться на ковёр к волку, который, используя знаменитый приём «честные глаза и мягкая шёрстка», который работает в десяти из десяти случаев, что волк явно понимает.
Волк это понимает одними глазами явно говорит все, что хочет – ему нужно на Север, Эйгону тоже. И ты сдаёшься.
- Ты упрямый, Эйгон, - со смехом.
Со смехом даёшься, падая на ковёр и закрывая глаза, поднимая руки над головой, спрашивая, сколько им нужно времени на сборы. Улыбаешься, резко открывая глаза, когда Призрак демонстрирует проявление чувств, - впервые на твоей памяти, - обхватываешь его рукой и треплешь по шерсти, все ещё хохоча – раз им обоим хорошо, то и тебе тоже. Рядом.
Рядом оказывается муж, который говорит волку, что дышать тебе нечем, а ты отходишь от смеха, проводя ещё раз по мягкой белой шерсти лютоволка, который выглядит очень довольным, а после, когда Эйгон обнимает тебя, утыкаешься носом ему в шею и слушаешь.
Слушаешь больше не его слова, - тебе кажется, ты уже и так знаешь все, что он скажет, наперёд, - а то, как его сердце бьется в венке на шее. И, пожалуй, этот звук тебе нравится больше бьющихся о скалы волнах, к тому же он говорит о многом – он рад, ведь действительно хочет поехать.
- Все будет хорошо, - шепчешь.
Шепчешь, когда он собирается идти писать ответ, а ты недовольно ворчишь – тебе нравилось лежать так у камина вместе.

Ты любишь ветер в лицо и часто стоишь на носу корабля. То ли полетов ждёшь, то ли кровь, - пусть и всего лишь очень маленькая ее капля глубоко в венах-реках, Велларионов в тебе, как в любом Таргариене, отзывается каждый раз, когда вода вокруг. Ты закрываешь глаза.
Ты закрываешь глаза и видишь, как над морем будет лететь огромный чёрный дракон, которого ты сейчас держишь в руках в форме яйца. Ты чувствуешь, что он стучит сквозь скорлупу, обещая тебе очнуться, а ты смеёшься, думая, что он растопит весь снег, который есть в этом мире. Ты проводишь пальчиками по скорлупе, зовешь дракона в этот мир словами и собственной кровью. Прекрасное видение.
Прекрасное видение тает, когда берет оказывается на горизонте. Север близко, как бы иронично это не звучало, будучи переделанным девизом Старков. Корабль медленно движется, а ты думаешь о том, что в Дорне сейчас тепло.
Тепло, не нужны меховые плащи и все, что утяжеляет движения. Но сегодня вы на Севере. Треплешь по голове Призрака, который нетерпеливо смотрит в сторону берега, а как только вы причаливаете, первым оказывается у своей семьи – двух других лютоволков. Ты легко улыбаешься, видя эту картину.
Ты легко улыбаешься, видя эту картину – стая. Как там говорится на Севере, здесь? Что одинокий волк не переживет зиму, а вот стая… поэтому Старки держатся вместе и тянут к себе Эйгона, даже если только Эддард знает, что в нем их кровь? Кровь всегда тянется к крови.
Кровь всегда тянется к крови. Простая истина, как и та, что волк, в отличие от дракона, не нападет первым. Иронично.
Иронично, но, если бы не смерть (убийство, подлое, исподтишка, когда двое были против одного, и одним из двух был Старк, а вторым Рид)  Эртура Дейна, который тебе и маленькому, убитому мальчику с именем, которое носит твой муж, был отцом больше, чем Рейгар, то тебе бы мог понравится пейзаж. Но…
Но к встречающих вас все плохое не относится к тем, кто вас встречает – одного из Старков, маленького, почти ребёнка ты знаешь, а вот второй тебе хорошо знаком: улыбаешься вполне открыто и машешь ладошкой, видя, что он спешит к вам, пока муж тебе рассказывает, кто второй мальчик, а старший из детей Эддарда уже обнимает сначала его, потом тебя.
Потом тебя, ты прикасаешься к Роббу Старку, обхватывая его шею одной рукой, как обычно это делала, когда он приезжал, когда уже стал другом не только Эйгону, но и тебе. И вдыхаешь…
И вдыхаешь… Робб Старк пахнет морозом, его щека, к которой ты прижимаешься, горячая, Мальчишка улыбается и… ты позволяешь себе хотя бы немного принять север, зная, что эту страну любит твой муж, а править ей рано или поздно будет человек, которого ты считаешь своим братом.
Братом, единственное, что смогла тебе внушить Элия, - при поддержке Оберина, который всегда был авторитетом, ты всегда считала его настоящим солнцем, - это то, что дети не в ответе за грехи отцов. Поэтому Робба ты приняла в свою семью давно, как только вы поладили с Эйгоном. Старая история.
Эйгон знает тебя. Эйгон стоит позади. А ты внимательно смотришь в глаза его кузену, который всё также улыбается, явно искренне радуясь вашему приезду. На губках появляется улыбка в ответ.
- Ты подрос, Старк, - насмешливо. – Неужели в этот раз сможешь даже покружить?
Старая история, когда они оба, ещё мальчишки, были ниже тебя, слабее тебя. В секунду оказываешься в воздухе и смеёшься.
Смеёшься, думая о том, что ты – Рейнис Таргариен на Севере, что уже само по себе не возможно, умудряешься пока ещё получать хорошие эмоции от этого богами всех вер забытого края. Ты закрываешь глаза.
Ты закрываешь глаза и делаешь шаг назад, опираясь спиной на Эйгона. И смотришь вперёд, пейзаж замёрзший, а потом переводишь взгляд на младшего мальчика.
А потом переводишь взгляд на младшего мальчика, который возвращает мужу фразу, смеёшься в такт его словам неожиданно – кажется, Эйгона здесь воспринимают, как семью, даже не зная, что это, действительно, так.
Так, но, возможно, им всем тоже стоит узнать правду? Как и Эйгону? Они не скажут – Старки умеют молчать. Но это сделает их связь крепче.
- Здравствуй, Бран, - мальчишка улыбается в ответ и даёт тебе поводья одной из лошадей. – Я, конечно, не знаю, где замок… но сыграем? Кто первый до ворот, тот выбирает, как провести вечер всем вместе в каминном зале.
Типичная игра для вас в Королевской Гавани, а кто, кроме тех, кого учил Оберин, может держаться в седле так легко? Переводишь взгляд с насмешкой с одного мальчики на другого, потом на третьего. И ты уже собираешься…
И ты уже собираешься сесть в седло, как неожиданно бросаешь поводья и идёшь к волкам.
- Ну что, Призрак, познакомишь меня с семьей? – треплешь волка по белой шерсти.
Треплешь волка по белой шерсти, когда остальные два сначала показывают зубы, а потом успокаиваются. Тот, что отзывается на голос младшего Старка, обнюхивает тебя, запоминает и вполне дружелюбно ведёт себя, но на расстоянии, а Серый ветер, которого зовёт звонко смеющийся Робб, прежде чем откликнутся, носом утыкается в щеку, видимо, из-за Эйгона и Робба считая тебя своей. Ты улыбаешься, терпя его по шерсти, неожиданно мягкой, принимая волка также, как он тебя. Встаёшь и запрыгиваешь в седло.
- Вперёд? – со смехом.
Со смехом в лес. Стоит лишь следить за волками, правда? Они пойдут домой. И за мальчишками, которые рядом. Что-что, а смотреть ты умеешь. Странное желание смеяться и делать что-то, что ты считаешь неправильным, в стране-крае, который ты считаешь неправильным, вести себя так, как ты считаешь неправильным особенно среди северян, причинивших столько бед, возникает с новой силой.
С новой силой у ворот замка, где тебя уже встречает Бран – маленький мальчик хорошо держится в седле. Ты смеёшься, спрыгивая вниз и хвалишь его, как бы хвалила собственного младшего брата, поправляя складки платья, ловишь на себе удивленные взгляды и ждёшь остальных двух участников гонки. Супруг знакомит тебя со всеми… а ты замечаешь, что младшая девочка явно смотрит в сторону, и тебе все ещё хочется творить то, что не правильно.
- Арья, - обнимаешь, но не для того, чтобы просто обнять, а для следующей фразы. – Если хочешь сбежать, у тебя сейчас будет секунд тридцать…
Потом ты разворачиваешься к Сансе с фразой, что она чудесно выглядит, закрывая собой младшую девочку от всех, давая ей время. Ты даже не понимаешь, что делаешь, ещё несколько минут…
Несколько минут, а потом ты замираешь, а потом снова заставляешь себя с легкостью приветствовать Старков вполне искренне, что никто не заподозрит, даже Эйгон, фальши в тебе сегодня. Твоя кровь – кровь твоего отца, не даёт читать. Твоя работа – тень, а это – умение быть кем угодно… Потом…
Потом вам показывают комнаты и оставляют отдохнуть. Эйгон берет у тебя плащ, бросает его на постель, а ты внимательно смотришь в огонь в камине. Пламя отражается в твоих глазах… только огонь это твоей крови или тот, что горит, согревая комнату? Эйгон…
Эйгон спрашивает, интересуется, и именно от его слов становится теплее. Ты улыбаешься, поворачиваясь к нему, а в лиловых глазах блестят отраженные блики огня из камина, когда обхватываешь ладошками его лицо и целуешь, останавливая время, проводишь по его плечу.
- Мне может здесь понравиться, Эйгон. Не переживай за меня и получай удовольствие, - разрывая поцелуй. – Спасибо.
Разрывая поцелуй. Внимательно смотришь на брата, касаешься его, точно также, как дома. Пожалуй, Вайрис сегодня может гордиться тобой в полной мере – маски становятся лицом, но для благой цели.
- Конечно, хочу посмотреть Север. Ты мне его покажешь обязательно, - алые губы растягиваются в улыбке.
Алые губы растягиваются в улыбке, когда ты кружишься вокруг себя, так легко изображая легкость в теле, в мыслях, во всем. И ты знаешь, что брат поверит. Что ты его обманешь сейчас, как и все следующие разы на Севере, когда он захочет сюда, потому что его позовёт кровь.
Забавно, но твои мысли идут вперёд тебя, когда ты касаешься браслета на своей руке – литого, тяжелого, а внутри рисунок.
Рисунок, который делает тебя сильнее. Впервые нарисованный той же рукой, что твой личный герб – дракон, свернувшийся солнцем. Себе Визерис просто перерисовал герб Риверса на старой пластине, а теперь она, этот кусок простого металла в твоём браслете – твой маленький секрет.
- Нам пора собираться к ужину, – обнимая его.
Обнимая его, и чувствуя его тепло. Напеваешь странную песенку, когда тянешься губами к его щеке, когда оставляешь поцелуй на скуле.
- Поможешь выбрать мне платье? – когда шепчешь тихо.
Когда шепчешь тихо, двигаясь в сторону ящиков, не отпуская Эйгона и ведя его за собой, чувствуя на коже его дыхание и довольно прищуривая глаза.
Прищуривая глаза, заходишь за плотную ширму с выбранным платьем, через неё не проникает даже свет. Зная, что Эйгон никогда не зайдёт сюда, потому что этого не любишь, позволяешь на секунду своим рукам задрожать, а потом собираешься и снова улыбаешься. Почему-то в голове возникает фраза, сказанная тебе Визерисом перед тем, как он уехал в последний раз на Драконий камень, о том, что ты сильная. Пожалуй, это так. А твоему младшему брату об этом знать не стоит – ему стоит знать и видеть только легкость. Об этом ты позаботишься.

Отредактировано Adelheid Fawley (2017-10-31 18:55:23)

[NIC]Rhaenys[/NIC]

Когда-то очень давно, - иногда тебе кажется, что в прошлой жизни или в твоей фантазии, - вы с Визерисом услышали старую присказку о том, что каждый из Таргариенов рождается, когда боги бросают монетку, указывающую на гениальность или безумие. Ты была маленькой и не понимала, как это, в итоге стащив золотого дракона у отца, постоянно подбрасывала его, пока старший мальчик не словил тебя за этим занятием. Уж он-то наверняка знал тогда, что монетка явно не та, да и смысл совсем не тот. Но вместо…
Но вместо долгих и запутанных объяснений, он забрал у тебя монетку и выкинул в окно прямо из зала со столом-картой, оставшимся в наследство от Эйгона I, сказав, что на удачу и чтобы возвращаться домой как можно чаще вместе. Тогда ты сидела на ступеньке перед окнами и внимательно слушала тихий голос Визериса, который говорил, что и гениальность, и безумие всегда идут вместе, что монетка – это сам человек, а перевернуть ее не могут боги, только время и сам человек в зависимости от того, что с ним происходит. Ты тогда не очень поняла.
Ты тогда не очень поняла, зато сейчас знаешь точно, что он был прав. Впрочем, твоя вера в богов подвержена сомнению, а вот в то, что события меняют человека, «переворачивая», ты знаешь совершенно точно по себе самой.
По себе самой, иногда возвращаясь мысленно в страшные дни. Тогда твоя монетка перевернулась в первый раз самым страшным божеством это мира и всех других – временем. И тебе иногда так смешно…
И тебе иногда так смешно, иррационально, но все же, думать о том, что восьмилетний мальчик точно знал все, включая то, что после первого переворота человек может сам «переворачиваться». Ты играла со своей монеткой.
Ты играла со своей монеткой. Иногда осознанно, иногда нет, ведомая событиями и временем, но иногда тебе казалось, что ты со стороны почти видишь себя-другую – маленькую девочку, подбрасывающую на ладошке тяжелого золотого дракона и смотревшую, какой стороной он выпадет.
Выпадет обязательно, потому что все рано или поздно оказывается на земле. И здесь, на севере, ты переворачиваешь свою монетку стороной улыбок и дружелюбия сама, делая усилие. Впрочем, с детьми Старков это не сложно.
Впрочем, с детьми Старков это не сложно. Они тебе нравятся. Возможно, нужно отдать должное Элии, которая, не справившись с задачей обьяснить тебе, что дети не виноваты в грехах родителей, передала эту задачу авторитету в твоих глазах – Оберину, который быстро все разъяснил. Возможно, дело в Роббе Старке, которого ты считаешь семьей. Возможно, во всех остальных тоже. В любом случае, ты принимаешь их, держать монетку нужной стороной насильно не приходится.
Держать монетку нужной стороной насильно не приходится, в отличии от момента, когда ты видишь их отца. Но ты по праву можешь гордится собой – улыбаешься почти искренне, а монетка плотно лежит, прижатая в нужном положении. Это игра.
Это игра, которую вы много раз обсуждали с Бринденом, когда ты замечала, что у него мертвое лицо в детстве. Не сосредоточенное и бесстрастное, как многие считают, а именно мертвое. Ты точно знаешь, ты помнишь его ребенком, который со звонким смехом и блеском в чёрных глазах носился вслед за вами, или вы за ним. Кажется, только недавно вы снова говорили на эту тему.
На эту тему его странного лица, кажущегося ещё бледнее из-за темных глаз и волос. Он тогда смеялся глухо, говоря, что вы оба давно мертвецы оба с одного дня, - если забыть, что все Таргариены могут считать себя такими с рока Валирии, быть может, вы им и прокляты, - если задуматься, потому что только мертвые могут хорошо удерживать и переворачивать монетку, хотя бы изредка выигрывая «вращения» у времени. Помнится…
Помнится, ты тогда задумалась и согласилась с ним, а потом долго и иррационально смеялась над тем, что мертвые охраняют покой живых, в этом, видимо, и есть ваша задача в этом мире. Блеквуд лишь серьезно кивнул, прервав поток странного веселья. И был прав.
И был прав. Ты, действительно, периодами чувствуешь себя мертвой, словно тени, которых ты любишь, зовут к себе. Забавно, что это странное чувство усиливается здесь, на Севере, где мертво все из-за мороза. Но пока не время уходить за всем этим к теням.
К теням, которые танцуют по стенам от отблеска камина, ты возвращаешь свой взгляд, когда Эйгон начинает говорить.
Эйгон начинает говорить, ты смотришь на него и понимаешь, что в чем-то Бринден был прав: твоя задача – помочь такому живому брату, в котором до конца должна сохраняться жизнь. Ты улыбаешься.
Ты улыбаешься, чувствуя тепло, когда брат пытается тебе напоминать, что ты не одна, когда сомневается, - чувствует, что что-то не так, это согревает и ты любишь его, кажется, ещё сильней, - и обнимает, касаясь лбом лба, рассказывая историю с тех лет, когда был на Севере один, ещё ребёнком.
- Эйгон, со мной все будет в порядке, - улыбаешься ему.
Улыбаешься ему, зная, что это так. Вряд ли Север сможет пошатнуть тебя настолько, чтобы ты позволила именно ему перевернуть монетку. После для смерти брата и дяди это только твоё право.  А ты слушаешь.
А ты слушаешь историю о том, как Робб и Эйгон читали ночью книгу, закапывая страницы воском, и тихо смеёшься, запутывая пальчики в его волосах. Да, определенно, за него ты готова сказать северу слова благодарности.
- Это похоже на Робба и на вас обоих. Ммм… знаешь, надо его познакомить с Оберином. Это могло бы быть… интересной историей? – определенно.
Определенно, нужно как-нибудь отвести этих детей в Дорн – край, противоположный им. К тому же, кажется, в твоей голове возникает план. Но пусть пока он там и остаётся. А ты снова смеёшься.
- Санса мило краснела, видя тебя, - со смехом. – Кажется, ты разочаровал девочку, вернувшись женатым.
Она забавная, определенно. Смущающаяся, краснеющая и смотрящая внимательно девочка-северянка, которая так отчаянно хочет вырваться отсюда.
- Она захочет уехать с нами, - не нужно быть пророком.
Не нужно быть пророком, Эйгон тоже это знает, ты уверена. А пока он предлагает сказаться уставшими после ужина, чтобы куда-то пойти. Он ведёт тебя по узким ступеням вниз, где арки-проему становятся ниже и уже, но при этом тепло нарастает. Ты улыбаешься, смотря на него, идя за ним и не останавливаясь, хотя тебе бы хотелось обнять его со спины и постоять несколько минут. Но позже.
Позже вы выходите к воде, Эйгон рассказывает тебе об этом месте. Эйгон предлагает прыгнуть на счёт три, а ты смеёшься, смех отталкивается от камней, возвращаясь эхом.
- Что, прямо сейчас и прямо так, но, главное, на счёт три? – ладошкой указываешь на платье.
Ладошкой указываешь на платье, а потом воображение рисует тебе варианты возвращения в ваши комнаты, ты все ещё смеёшься.
Смеёшься, когда вспоминаешь давнишнее воспоминание, сменяющее смех улыбкой.
- Когда-то очень давно мы с Бринденом и Визерисом решили проверить, насколько холодная вода у Драконьего камня. И нырнули. Мало того, что едва выбрались благодаря мальчишкам, удержавших и себя, и меня до появления Эртура Дейна– волны и скалы не были помощниками. Возвращались потом в обход все промокшие до нитки с ободранными руками и коленями, - смотришь далеко, сквозь время. – Эртур обещал молчать, но взял с нас слово, что мы больше так не будем, хотя мне кажется, что он был очень испуган - мы любили его, а мама все равно нас словила. Визерис ее любил очень особенно после того, как она, не став нас ругать, просто обработала раны и ничего никому не сказала, он говорил, что она – самая добрая.
Воспоминание хорошее, яркое и очень живое в твоей памяти рисуется, будто это было вчера. Ты качаешь головкой, улыбаясь.
Улыбаясь, расстегиваешь броши на плечах, позволяя ткани падать, и ныряешь в воду, глубоко, чтобы потом всплыть.
- Никогда не ждала, пока кто-то посчитает и даст команду, - со смехом, когда отдышалась. – Ты, конечно, не веришь в то, что дна нет, но я его не увидела. Так и будешь стоять или тебе посчитать до трёх?
Не все старые легенды – ложь. Доказательство тому лютоволки и яйцо дракона в вашей комнате, которое ты не могла не взять с собой.

Отредактировано Adelheid Fawley (2017-11-01 10:37:15)

[NIC]Rhaenys[/NIC]

Тепло собирается вокруг вас, когда вы идёте по узкому коридору до источников, когда брат ведёт тебя за руку, а ты думаешь о чем-то своём, напевая под нос какую-то странную, полузабытую мелодию, возможно, одну из тех, что сочинил отец до всех событий, которые заставили тебя его презирать. Тогда…
Тогда, давно, он любил играть тебе на ночь свои маленькие баллады, когда ещё не стал другим, одержимым. Но разве это так важно сейчас?
Сейчас ты не хочешь думать о Рейгаре, из этого круговорота тебя выводят узоры, которые брат рисует на твоей ладони, идя вперёд.
Идя вперёд, ты ещё раз возвращаешься в прошлое ваше с ним, понимая, что ты, определенно, никогда не ненавидела Эйгона. Ты ненавидела то, что ему лгут, не давая знать правду о мальчике, чьё место он занял, а сам супруг был частью этой лжи пусть и поневоле, но поэтому гнев падал и на него. На самом же деле ты думаешь о том, что Эйгона слишком просто любить.
Эйгона слишком просто любить. Ты думаешь о том, что это качество послужит ему хорошо, когда он наденет корону предков. Впрочем, сама бы ты выбрала страх – боящиеся редко идут против (Бринден Риверс это давно доказал), но его должны любить. Легко улыбаешься этой мысли.
Легко улыбаешься этой мысли, когда вы выходите к воде, брат предлагает прыгнуть вместе в подземное озеро, а ты лишь смеёшься и рассказываешь старую историю забытых лет, - сознание почему-то ехидно добавляет, что не старых лет, а старой жизни, где принцесса была живой, но эти слова сознания ты отгоняешь от себя, потому что сейчас не чувствуешь себя мертвой, когда брат обнимает и оставляет поцелуй на виске, как это обычно бывает.
- Мы были совершенно бесстрашными детьми, Эйгон, в своей вере в то, что дракон всегда берет то, что желает, слушая старые истории о том, что наши предки были бесстрашны, и, если хочешь стать всадником дракона, нужно не бояться ничего. Мы воспринимали это буквально. Визерис всегда был прав, мне помнится так. Он ошибался только в одном – Рейгар не был принцем, который обещан.
Бывает, слова брата заставляют тебя смеяться, как сейчас, когда ты прыгаешь в воду вперёд него, а потом выныриваешь, смеёшься звонко, не смотря на неровное дыхание.  Определенно, ты сейчас живая.
Живая, когда говоришь Эйгону о счете, предлагая выполнить его идею для него же, а он следом прыгает в воду, выныривает рядом, забавно фыркая, а ты смеёшься, смотря на эту картину – ради неё стоило оказаться на Севере. Брат тянет к тебе руки, заключая в кольцо, а ты начинаешь вычерчивать уже такие привычные круги на его коже, когда он держит вас двоих на поверхности воды, говоря о риске и о всех этих бесконечных «если». Ты смеёшься тихо, утыкаясь носом в его плечо, думая о том, что если в детстве ты была бесстрашна потому, что рядом были Визерис и Бринден, то сейчас, после всего, самое страшное давно случилось, поэтому бояться какого-то озера ты бы не стала, тем более после слов Эйгона. Ты ему веришь.
- Ты не прав, - трешься щекой о его щеку. -   Риска не было совсем. Ты говорил об этом месте до моего прыжка, значит, ты здесь уже был. Ты говорил про дно, а зная вас с Роббом, вы проверили его наличие – любопытство, смешанное со Старковской осторожностью, явно заставило вас медленно и упорно искать, значит, прыжок был безопасен. К тому же, ты спокойно опустил руку в воду, не опасаясь, значит, уже так делал, к тому же кожа не покраснела и не покрылась мурашками, значит, температура комфортная. Просто смотрю и вижу, мой милый. Но важнее другое - я верю тебе, если бы здесь было не безопасно, ты бы не привёл нас сюда.
Ты улыбаешься, прикрыв глаза, когда Эйгон убирает прядь волос с твоего лица, говоря о том, что ты живешь – сочетается с твоими мыслями и ощущениями сейчас. Но вторая часть фразы заставляет тебя прикрыть глаза на несколько секунд: когда-то что-то похожее Рейгар говорил Элии, ты слышала, будучи ребёнком. Но ты знаешь одно точно…
Но ты знаешь одно точно: Эйгон совершенно не похож на вашего отца и никогда им не станет. Возможно, за это, действительно, нужно благодарить северную кровь. В любом случае, ты веришь ему. И в то, что у вас одна жизнь на двоих.
Одна жизнь на двоих, думаешь ты, когда брат целует тебя убирая совершенно все мысли из головы, а ты лишь плотнее прижимаешься к нему, желая стать ближе, ладонями скользя по его коже, когда вы уходите под воду.
Когда вы уходите под воду, ты улыбаешься. Жаль, что необходимость воздуха существует, в отличие от дна этого озера. Вода заставляет вас вынырнуть на поверхность и сделать вдох. Ты тянешься к нему за новым поцелуем, - одного явно мало, - а Эйгон начинает говорить.
Говорить, а ты лишь шутливо закатываешь глаза, признавая, что он прав где-то в мыслях: если вы продолжите в том же духе, то можно остаться в воде навечно, поэтому оказаться поближе ко дну, камням, кажется тебе отличной перспективой. Ты следуешь за ним.
Ты следуешь за ним, чтобы потом услышать его идею. В твоих глазах цвета старой Валирии появляются искорки любопытства, и ты не знаешь, чего желаешь больше – снова ощутить губы Эйгона на губах и его руки по коже, слушать, как сбивается его дыхание и бьется его сердце, или поддаться затее и услышать что-то, что есть в этом месте, в воде. Брат убеждает.
Брат убеждает, ты ложишься на воду и закрываешь глаза. Эйгон придерживает тебя, рассказывая старую сказку.
Старую сказку, которой ты улыбаешься. Все дело в том, как он говорит, что он говорит, вспоминая старые легенды Севера. Эйгон не соглашается с ними, говоря, что где-то глубоко под землёй спит огромный дракон, которому очень много лет. Алый.
Алый, как на гербе вашего дома. В чёрной земле. Как фон стяга. И сколько бы в Эйгоне не было северной крови волков, - ты надеешься, что она просто сохранит его от безумия, которое свойственно вашей семье, осторожностью Старков, - он остается драконом.
Он остаётся драконом, который станет замечательным королем, думаешь ты, когда чувствуешь его прикосновение к щеке, к губам, а потом поцелуй. Это оказывается намного более важным, чем какой-то странный шепот, который ты начинаешь различать. Вместо того, чтобы прислушаться, ты тянешься к брату всем телом, чтобы забыть обо всем, кроме него. Сейчас тебе не нужны странные голоса, мысли или воспоминания. Тебе нужен только Эйгон.

Время летит, отсчитывая дни на Севере. Ты, кажется, почти привыкла к Старкам: свободной от предрассудков Арье (а ты, кажется, знаешь, как ей дать свободу, но пока держишь этот план в своей голове), ходящей кругами Сансе (может, не стоило так рьяно хвалить ее при знакомстве, а потом дарить платья, чтобы потом Робб с Эйгоном не смеялись, когда ты с шепотом «меня здесь нет» прячешься по вечерам?), младшим детям, которые открыты внешнему миру и их строгой матери, которая пытается привести весь этот хаос в упорядоченный вид. Ты не принимаешь одного человека.
Одного человека, который владеет этим домом. И, будь твоя воля, ты бы уже отправила его на тот свет… но есть Эйгон, который его любит, есть Робб и остальные, кто в нем нуждается. И ради них ты раз и навсегда позволяешь в своей голове поселиться мысли о том, что Эддард Старк должен жить, не смотря на все то, что сделал с Эртуром и Эшарой Дейн. Того же ты не можешь пообещать для Рида, который, ты точно знаешь, умрет через полгода. Это давний план, медленный, но от того такой незаметный для других. День…
День проходит спокойно, а к вечеру, когда ты отбиваешься от вопросов Сансы, - явно начиная думать, что малышка идеализирует королевский двор, - и возвращаешься в ваши комнаты, Эйгон уже спит.
Эйгон уже спит, но Призрак сидит и смотрит в огонь. Потом на тебя, Потом снова в огонь. Ты улыбаешься.
Ты улыбаешься, садясь рядом с волком и закрываешь глаза, чтобы потом опуститься на ковёр. И ты слышишь.
И ты слышишь тот самый полушёпот, который сочла неважным в ваш первый день в Винтерфелле, когда вы были под замком в воде. Ты хочешь открыть глаза…
Ты хочешь открыть глаза, разбудить Эйгона и рассказать, ведь всем известно, что Таргариены сходят с ума, а это похоже именно на сумасшествие. Но не можешь.
Не можешь, но успокаиваешься, когда волк утыкается носом в твою руку, как будто просит не суетиться. Ты расслабляешься.
Ты расслабляешься и позволяешь голосу звучать в своей голове. Он говорит, что слишком слаб и не может тебе показаться, пока ты не придёшь к нему. Он не отвечает ни на один твой вопрос, главный из которых «Кто ты?», но сообщает, что Призрак тебя проводит, и что ты обязательно должна взять с собой Балериона.
Балериона? Голос знает про Балериона? Откуда? Ты начинаешь думать, что все это – твоё воображение, но голос глухо смеётся, как будто шуршанием листьев, говоря, что вы говорите первый, но далеко не последний раз, что ты привыкнешь. И только тогда ты можешь открыть глаза.
И только тогда ты можешь открыть глаза, а Призрак уже стаскивает с кресла твой тёплый плащ и подтягивает к тебе. Ты понимаешь…
Ты понимаешь, что пойдёшь, не смотря на неизвестность и ночь за окном, в которую холод ещё сильнее. Ведь рядом будет лютоволк, а огня в твоей крови достаточно, чтобы согреть. И ты…
И ты берёшь Балериона, чёрное яйцо с драконом этого имени внутри, поглаживая. И выходишь из замка, укутывая его своим же плащом. Призрак идёт долго.
Призрак идёт долго, спокойно и размерено, указывая дорогу. Глубоко в лес. Помнятся, Старки предупреждали, что не стоит туда ходить одному (одинокий волк без стаи гибнет, так?), тем более вечером в сумерках. А ты идёшь ночью. Но чувствуешь…
Но чувствуешь, что нужно. Ночь уже в зените, ты даже не видишь ничего, кроме алых глаз своего сопровождающего, ориентируешься на них. И вы доходите.
И вы доходите до огромного дерева, в которое здесь верят, в которое верил Бринден Риверс. Ты стоишь.
Ты стоишь, когда слышишь в своей голове шепотом «Коснись меня»… и знаешь, что это не Балерион, не Призрак, а именно дерево. И ты делаешь шаг.
И ты делаешь шаг, а затем оборачиваешься, но волк не идёт за тобой, а садится на землю, как будто обозначая, что дальше ты идёшь вместе с невылупившимся драконом одна.
Одна подходишь к дереву, садишься в его корнях, совершенно не зная, кто тебя зовёт, что он желает. «Коснись меня…» - повторяется эхом в твоей голове.
Повторяется эхом в твоей голове. Ты снимаешь перчатки и ладошки ставишь на кору дерева с лицом. Тогда по ней начинают течь алые слезы.
Алые слезы, которые ты никогда не видела раньше, о которых тебе только рассказывали дети Старков. И ты смотришь…
И ты смотришь, пока не видишь ничего, кроме алого. Ты чувствуешь только вязкие капли на своих руках и на скорлупе яйца, касаешься лица, понимая, что теперь с твоими глазами тоже самое, что с деревом. И не успеваешь…
И не успеваешь испугаться, потому что сознание уходит, ты видишь себя со стороны рядом со странным деревом, это явно не здесь… и с человеком в нем, который как будто делает усилие, чтобы улыбнуться и не рассыпаться, когда произносит «Здравствуй». Одно простое слово.
Одно простое слово – ты впервые не знаешь, что сказать, кивая головой в ответ. Ты далеко, это место скрыто от мира, здесь почти тепло, - или это твоё воображение? – смотришь вокруг.
Кто ты…
А обладатель голоса в дереве лишь смеётся глухо шуршанием листьев, веля приглядеться к нему. И ты делаешь шаг.
И ты делаешь шаг, чтобы подойти. И видишь старое, иссохшее лицо, пересеченное с одной стороны шрамом, пятно на щеке, которое раньше, определенно, было заметнее, чем сейчас. Ты смотришь на одежду и видишь…
И видишь старый герб, который сейчас носят лучники под командованием человека с этим же именем, но фамилией его матери, тот рисунок, который хотел взять себе Визерис, и ты знаешь имя…
И ты знаешь имя, это невероятно. А ещё ты хочешь слышать… все, что сможешь. Все, что он захочет тебе рассказать.
Рассказать он и хочет. Ты редко задаёшь вопросы, только тогда, когда ему нужно замолчать, чтобы передохнуть, он больше говорит о ходах замка, о тайнах, о магии, и только потом пару слов о себе. Ты слушаешь…
Ты слушаешь, чтобы задать свой главный вопрос, хотя не можешь быть недовольной тем, что смогла прикоснуться к легенде, которую вы так любили… только жаль, что касаешься одна, без мальчика-принца.
Почему я здесь?
Вопрос хороший, ведь есть миллион людей, а теперь ты знаешь, что Бринден Риверс видит всех их. Боги, ты сейчас так гордишься им, таким далеким пра-пра-пра-кем-то, а ему говорить все труднее – он слишком много жил.
Потому что ты, как и я, и жива, и мертва.
Справедливый ответ, думаешь ты, кивая головкой, когда он советует тебе выбрать жизнь окончательно, не оставаясь между этими состояниями. Он решает показать тебе все…
Все, что могло бы быть. Разные варианты жизни Рейнис Таргариен. Какие-то счастливые, заставляющие тебя улыбаться, какие-то ещё более пугающие, чем то, что произошло. Ты обещаешь себе подумать над каждой из них, чтобы поблагодарить всех Богов за то, что все же у тебя есть все, не смотря ни на что, а Ворон…
Ворон говорит, что вы ещё поговорите до того, как он исчезнет из этого мира окончательно. Ты даже не спрашиваешь, но знаешь, что он оставит кого-то вместо себя: он не оставит мир без того, кто сможет за ним присмотреть. Так было всегда, тебе рассказывали.
Тебе рассказывали, что драконы когда-то были в этом мире, а Бринден говорит, что они есть сейчас. Ты лишь смеёшься звонко в собственном сне, спрашивая, не о вашей ли семье он, что эта вера может погубить. А Ворон…
А Ворон широко открывает глаза, как будто усталость с него сошла на раз, смотрит на тебя с усмешкой, и он неожиданно кажется тебе помолодевшим, а не стариком. Тебе кажется, что ещё мгновение, и он выйдет из этого дерева совсем мальчишкой, чтобы вернуться в мир, но вместо этого он говорит…
Очнись и увидишь. Богам есть, что предложить тебе, Рейнис.
Говорит и снова гаснет, словно свеча на ветру, замолкает, ты что-то говоришь, спрашиваешь, но понимаешь, что что-то тянет тебя обратно, в собственное тело, оставшееся так далеко. Ты…
Ты возвращаешься, когда красная пелена спадает, ты все так же сидишь у дерева, прикасаясь к нему ладонями, по которым стекает кровь из глаз на коре. Чувствуешь последние капли из своих собственных, зная, что платье можно выбрасывать к Неведомому. Но ради этого…
Но ради этого стоило сделать многое. Ты не сразу понимаешь, что что-то не так, не сразу осознаёшь, что уже светло. Первое, что ты чувствуешь, когда очнулась окончательно, это странное копошение…
Копошение в твоём же плаще, ты переводишь взгляд и видишь яйцо, расколотое пополам. Испуг.
Испуг за существо, которое было внутри, накрывает тебя ровно до того момента, пока тяжелая ткань плаща чуть не приподнимается и из-за неё не выглядывает маленькая голова с двумя внимательными глазами, ты смеешься.
Ты смеешься, чувствуя странную связь с этим пока ещё маленьким драконом. Наклоняешься, берёшь его на ладонь под тканью, запахивая плащ плотнее.
- Тебе не стоит мерзнуть, Балерион. Когда ты вырастешь, ты сможешь растопить весь лёд, что есть на Севере, но пока мы скроем тебя от него и холода, - полушепотом.
Полушепотом, чувствуя, как маленькое существо, цепляясь за ткань мокрого от крови платья, перебирается по телу к шее, удобно устраиваясь и утыкаясь мордочкой в шею. Отчего-то ты знаешь, что дракон уснул…
Дракон уснул, только после этого ты смотришь по сторонам и видишь Призрака, который не пускает к тебе… и улыбаешься.
Улыбаешься, когда встаёшь и идёшь навстречу волку и Эйгону, останавливаясь у первого ненадолго.
- Ты справился со своей задачей отлично. Думаю, он, - имеешь в виду самого старшего из вашей семьи, теперь ты знаешь, что Риверс жив, - гордится тобой.
И делаешь шаг к Эйгону, легко его обнимая, но не касаясь настолько сильно, насколько хотелось бы – ты в крови, на твоём теле спит маленький и, кажущийся тебе таким хрупким, дракон.
- Все хорошо, - целуешь.
Целуешь, а по его коже отпечатывается кровь с твоих щёк и глаз, ты ещё плохо видишь после всего, что произошло.
- Нам нужно в замок, Эйгон, отведи меня, - это важно.
Это важно. В твоих руках две половинки скорлупы, которую ты сохранишь. Вам нужно идти… кровь на твоей одежде не прибавляет тепла.
- Я прожила множество жизней сегодня… но рада, что здесь с тобой, - легко.
Легко касаясь пальцами его руки. Ты отойдёшь от всего и расскажешь ему… но сейчас ты не можешь говорить, ты все ещё между мирами, один из которых, - твой сегодняшний сон, - тебя только начинает отпускать обратно в реальность.

Отредактировано Adelheid Fawley (2017-11-03 12:40:39)

[NIC]Rhaenys[/NIC]

Это так странно… прожить множество жизней за одно мгновение, решить, что осознаешь ты их чуть позже, в тишине перед камином. Так странно чувствовать легкость, смешанную с ощущением липкой крови на руках, - или ею же принесенную? – и видеть чудо.
Чудо в твоих руках с блестящей черной чешуей, смешанной с красными пластинами на спине и хвосте. Зрение едва проясняется, но улавливает эти, казалось бы, неважные, но на деле самые необходимые детали нового для тебя существа, которое с момента своего появления не просто часть тебя. Это ты.
Это ты, теперь ты знаешь, что ощущает Эйгон с Призраком или дети Старков со своими волками. Ты точно знаешь с первой секунды, что Балерион хочет спать, что ему отчего-то не страшен холод (может быть, потому, что алые глаза смотрят на тебя с насмешкой, как будто говоря, что он меньше, но намного старше тебя?). Дракон, уставший от созерцания его, забирается на шею и засыпает.
Засыпает, ты чувствуешь ровное дыхание и тепло от его тельца. Когда-нибудь, совсем скоро, он станет большим. Но до этого ты обязательно расскажешь ему о другом драконе с этим же именем много старых сказок, которые, ты уверена, ему понравятся. Прикрываешь глаза.
Прикрываешь глаза, чтобы сидя возле дерева, уловить, что даже дышите вы в такт. Ты впервые желаешь…
Ты впервые желаешь, чтобы твое имя, действительно, было тем проклятием, которое хотел на вас наложить Рейгар Таргариен, пытавшись создать Висенью. Потому что младшая из сестер была с Мераксес одним целым. Пожалуй, ради этого стоит проклясть себя, как и хотел король.
Король будет в ярости. Ты понимаешь это четко и резко – его обманули, а он так хотел получить все, вместо этого оставшись ни с чем. Смеешься звонко, чисто и холодно, как будто кусочки льда. Пожалуй, отец проклял не только вас, но и себя когда-то очень давно.
Когда-то очень давно, когда ты была, действительно, похожа на ту первую Рейнис, не сейчас, когда все не так.
Не так, но ты видела, как могло бы быть. Совершенно счастливые жизни. Смерть. Жизни, которые приносили бы боль. И ты удивлена, что самый хороший вариант с одной стороны оказался самым болезненным. Но все бы были живы…
Все бы были живы. Но тогда не было бы того, что ты имеешь сейчас. Бринден Риверс сказал, что богам есть, что тебе предложить. Видимо, в замен того, что могло бы у тебя быть. Впрочем…
Впрочем, были варианты намного хуже. Поэтому ты не лжешь, когда говоришь, подходя к Эйгону, что рада быть здесь с ним. Это, действительно, так. Пожалуй, единственное правильное решение вашего отца за всю его никчемную жизнь – ваша свадьба, основанная на старой традиции. Ты улыбаешься.
Ты улыбаешься, когда беспокойство пропадает с лица брата, когда он смеется, - полунервное, ты знаешь и чувствуешь укол совести, но тебе нужно было пойти, - а ты понимаешь…
- Самый темный час – перед рассветом, - со смехом.
Со смехом, пожалуй, в девизе Дейнов ты теперь видишь совершенно новый, иной смысл, а не тот, который говорила Эшара (объясняя все тем, что за тьмой всегда идет свет, ты помнишь ее рассказы в детстве и тебе жаль, что ее больше нет среди вас, живых). Только перед рассветом может случиться что-то, потому что именно последний час полон той затаенной силы и магии, которую так сложно найти самому, если она не пожелает коснуться тебя. Касание…
Касание лба ко лбу, Эйгон близко – ты прикрываешь глаза. Может, вы, действительно, прокляты вашими именами? Помнится тебе, история первых их носителей не была такой безоблачной, как ее рассказывают детям. Но ведь это вы, а то было много лет назад. Он…
Он стирает кровь с твоего лица, когда ты тихо шепчешь ему, что все хорошо снова. Эйгона, действительно, так просто любить… ты просовываешь руки под ткань его плаща, обнимая крепче, прежде чем вы идете к лошади, чтобы ехать в замок. Перед началом пути появляется Робб.
Робб смотрит с выражением полнейшего непонимания, а ты смеешься, качая головкой, еще раз говоря, что все хорошо, когда Эйгон просит его не спрашивать. А волки рядом…
А волки рядом. И они – часть той магии, которая привела тебя сюда сегодня. Ты смотришь на них и киваешь головкой, благодаря. В разные моменты у каждого свой проводник в самый темный час рассвета. Они были твоим.
Они были твоим проводником, а сейчас Эйгон, укутывая тебя в свой плащ, везет обратно в замок, наверняка переполошенный.
- Когда ты понял, что меня нет? Как? – опираясь на него. – Мне жаль, что заставила тебя беспокоиться. Но меня звали, я должна была пойти. И пошла бы снова, знаешь? Это что-то сильное и древнее, редкое.
Опираясь на него спиной, когда он говорит тебе, что рад, что нашел тебя, и обещает тебе все рассказать.
- Волки – часть магии. Они прекрасно выполнили задание своего господина. Ты же не злишься на Призрака? - а ты не знаешь…
А ты не знаешь, веришь ли ты в богов, но в Бриндена Риверса точно да. Эйгон говорит о том, что дракон не долго был один, а ты смеешься, качая головкой отрицательно. Нет.
Нет, Балерион никогда не бы один и не будет. Он – часть тебя. Та, что старше, но меньше. Но когда-нибудь станет больше и сильнее. Ты легко улыбаешься этой мысли и молчишь.
Молчишь, Эйгон сам поймет, когда вылупится его дракон, который станет такой же частью его, как и Призрак. А вы доезжаете до замка.
А вы доезжаете до замка, где вас встречают люди, обеспокоенные. Снова укол совести. Ты улыбаешься всем и легко, чтобы не запачкать, касаешься обычно шумной Сансы, которая кажется слишком бледной сегодня, уверяя всех, что все хорошо.
Все хорошо, знаешь ты, когда оказываешься в комнате, а Эйгон отдает распоряжения о воде. Киваешь головкой.
Киваешь головкой, когда чувствуешь, что дракон просыпается. Ты следом просишь слугу принести сырого мяса, мелко нарезанного, когда Балерион хлопает крыльями, как будто осознавая, что они еще малы для полета.
- Ничего, скоро будешь летать… - с улыбкой.
С улыбкой протягивая ладонь к Балериону, приглашая его перебраться, что он и делает, когда приносят миску с мясом, а ты кормишь его, напевая песню, прикрывая глаза.
Прикрывая глаза, когда дракон, наевшийся, трется мордочкой о руку, а потом аккуратно перебирается на плечо, едва цепляясь когтями, еще маленькими.
- Нет, мне нужно умыться. Побудешь рядом, хорошо? – дракончик склоняет головку.
Дракончик склоняет головку на бок, как будто соглашается, а ты пересаживаешь его на постель, с которой он спрыгивает и перебирается к сундуку с остальными яйцами, по которым он бьет мордочкой. И, видимо, почувствовав, что для зеленого время еще придет не скоро, стучит усердно по белому.
- Желаешь компанию? – со смехом.
Со смехом, смывая следы слез дерева (или Бриндена Риверса?) и свои собственные с кожи.
- Видишь, Эйгон, Балерион жаждет оказаться не в одиночестве. Боюсь, драконы тоже стайные – мы любим, когда у нас несколько голов, - прикрывая глаза.
Прикрывая глаза, надеваешь платье, выбранное Эйгоном. Алое, как все, что ты носишь. Закалываешь волосы, выбираешь браслеты. Как только берешь колье, слышишь протестующее шипение.
- Никаких колье теперь? – вопросительно.
Вопросительно, когда Балерион, подхваченный на руки, обратно перебирается на шею и удобно устраивается там. А ты думаешь…
А ты думаешь, что твой муж захочет узнать, что произошло там. И, если ты не сможешь рассказать всего Старкам, то если спросит Эйгон, ответ будет полным. Пожалуй, ты расскажешь даже то, что хотела бы оставить при себе, ведь доверие, которое есть у вас, самое ценное, что может быть.
- Ты хочешь спросить? – оборачиваясь к нему. – Сейчас или после того, как поговорим с остальными. 
Оборачиваясь к нему и протягивая ладонь. Вам пора спуститься к Старкам, чтобы объяснить им, что все хорошо, они волнуются, ты знаешь. А Балерион, чувствуя твое настроение, спокойно смотрит на этот новый-старый мир среди людей своей крови, медленно моргая. Призрак подходит, ты запускаешь руку в светлую шерсть, еще раз говоря, что он отлично справился. Что-то старое и древнее есть здесь, на Севере. Возможно, это то, из-за чего ты начнешь думать об этом крае по-другому.

[NIC]Rhaenys[/NIC]

Ты знаешь, что Эйгону всегда были нужны слова: когда вы были детьми и дело касалось чего-то незначительного, когда стали друзьями и у вас были общие задумки, сейчас тоже. Ты легко улыбаешься этой мысли, закалывая гребень в волосы – в этой жизни хоть что-то должно быть стабильно. Например, твой муж, который хочет говорить обо всем. И Боги знают, как ты любишь эту черту.
Ты любишь эту черту, хотя совершенно точно знаешь, что она не ваша, не от крови дракона. Вы – люди, привыкшие молчать и играть с тьмой в себе. Кто-то отрицает ее, а кто-то поступает также, как ты, учатся любить ее и себя в ней. Эйгон же всегда был совершенно чистый.
Совершенно чистый и любящий в словах все объяснять, чтобы сделать и для других все кристально понятным, словно снег, покрывающий север. Нет, сколько бы в нем не было крови волков, твой брат все равно ваш, дракон, но при этом чистота защищает его от безумия. И он рядом.
И он рядом сейчас, и был тогда – волки привели его к тебе, но не подпустили. Видимо, Бринден Риверс не желал, чтобы тебя сочли безумной все, включая его. Ты прикрываешь глаза.
Ты прикрываешь глаза, когда брат говорит о том, что почувствовал что-то среди ночи, что это ощущение заставило его подняться с постели.
- Мы с тобой связаны, Эйгон, - единой кровью.
Единой кровью, думаешь ты, протягивая к нему руку и касаясь его щеки, прежде чем снова вернуться к гребням и браслетам. Брат замечает, что ночь была необычной, что тьма будто поглощала все вокруг, не позволяя ни звукам, ни людям проникнуть сквозь неё. Обволакивающая бездна.
- Это была магия, - с улыбкой. – А лютоволки – ее часть, поэтому способны видеть через тьму, созданную ей.
С улыбкой, ведь теперь ты знаешь, что старые сказки были не просто сказками, что слухи оправдались – Бринден Риверс был и остаётся колдуном или богом, в которого ты готова поверить.
Поверь в то, что Балерион быстро вырастет, ты готова сейчас, когда брат говорит о нем. Ты можешь закрыть глаза и представить, как он будет лететь, накрывая крыльями всю Королевскую Гавань – огромный, сильный и смертоносный, как тот, в честь кого назван. И Эйгон говорит, что видел силу, спрашивает, интересуется – ты задумываешься.
- Это был он, - то есть сила, ты пока не называешь имён, а ответ можно принять как угодно, воображение. – И я в меньшей степени. Мы вместе. Одной кровью.
Вместе одной кровью. Ты чувствовала огонь в почти застывших реках-венах Бриндена Риверса. И это ощущение – самая сильная магия, потому что это – нити, которые связывают так крепко.
- Времени пройдёт меньше, чем мы думаем, - отчего-то ты уверена.
Отчего-то ты уверена, что Балерион будет расти быстро. Отчего-то ты уверена, что вы полетите в Дорн.
- Мы прокляты, Эйгон, - со смехом звонким и чистым. – Нашими именами. Мне не будет двадцати семи, когда я полечу далеко в Дорн, а до этого я буду уже долго летать, чтобы быть уверенной, что расстояние мне не страшно.
Сложно, Эйгон говорит о Призраке, ты согласно киваешь головкой – волк прекрасно справился с заданием, но ему явно было трудно.
- Он – часть тебя, поэтому легко точно не могло бы быть, - борьба с собой…
Борьба с собой – самое тяжелое, что может быть. Ты с улыбкой смотришь на белого волка, устроившегося у камина, мирно прикрывающего глаза. Такие же алые, как у Балериона и Бриндена Риверса. Невольно ты думаешь, что старый Ворон всегда следил за вами через глаза, так похожие на его собственные. Странная мысль, которую ты решаешь оставить на потом.
Потом ты видишь, как Эйгон вместе с Балерионом касаются светлого яйца, взывая к дракону внутри – они оба ждут его, ты тоже.
- Оно проснётся в своё время, мой милый брат. Но уверена, что не заставит себя долго ждать, - ты смотришь.
Ты смотришь и, закрыв глаза, думаешь о том, что желаешь видеть и второго из драконов не меньше, чем Эйгон. Они, эти древние существа, ваша семья.
- Он тоже будет частью тебя, как Призрак, - волк приоткрывает глаза.
Приоткрывает глаза, смотрит внимательно, оценивает масштаб бедствия, - тебе так кажется, - которое нагрянет, когда драконов будет уже больше одного, и принимает правильное решение – спать, пока может. Он знает, что ему понадобится в будущем огромное терпение.
Терпение есть в твоём муже, так любящем слова. Но он соглашается подождать, ставя твоё состояние выше своего любопытства, говоря, что потом будет время для обсуждений всего, что произошло, для вопросов, которые он хочет задать тебе… но чуть позже.
Позже, а сейчас Эйгон с легкостью вытягивает из твоих волос гребни, которыми ты старательно укладывала волосы последние минут двадцать, говоря тем самым, что ты никуда не идёшь и остаёшься здесь. Эйгон проводит по прядям, по плечам, а ты прищуриваешься хитро, склонив головку на бок.
Склонив головку на бок, ты хитро прищуриваешься, когда муж укрывает тебя одеялом и собирается идти к Старкам совершенно один. Вместо этого ты резко тянешь его к себе, когда он целует, кладёшь голову ему на плечо, накидываешь одеяло и на него, довольно улыбаясь. Эйгон смеётся, обнимая тебя и прижимая к себе, а ты прикрываешь глаза и оставляешь поцелуй на его шее, когда он говорит о том, что хозяева замка подождут вас. С этим решением ты согласна.
- Знаешь, это единственное правильное решение Рейгара – мы и следование традиции, когда нам этого не было нужно, - привставая, опираясь на плечи Эйгона. – Он мог бы передумать потом, если бы мы остановили его, решив, что политические браки выгоднее. Впрочем, с точки зрения логики он был бы прав, ммм… Поэтому хорошо, что он не дал нам даже слова вставить и попытаться его переубедить, потому что, если бы он этого не сделал, когда бы мы все поняли, могло бы быть поздно.
Мыль совершенно не в русле разговора, но важная. Снова устраиваешься на плече брата, когда он говорит о времени и драконах.
- Нет, мы не будем его прятать. И яйца тоже больше не станем – они оживают. Они – наши. А тебе нужно соблюдать нашу семейную и старую традицию, если хочешь увидеть второго дракона поскорее, - кладя руку на сердце супруга.
Кладя руку на сердце супруга – тебе нравится слышать размеренное биение. Убаюкивает и успокаивает. Поэтому, когда Эйгон продолжает говорить, ты засыпаешь под его голос, уходя в мир сна – маленькая смерть каждый день для того, чтобы ожить по утру для мира.
Для мира вы оживаете не по утру, а к вечеру, чтобы ещё немного полежать и отдохнуть, собраться и встретиться со Старками в каминном зале, ставшим таким привычным за это время. Ты извиняешься за беспокойство, отвечаешь на вопросы, говоря о том, что услышала, как тебя зовут, но не вдаваясь в детали. Здесь верят в старые сказки, поэтому, кажется, твои слова не звучат, словно бред сумасшедшего. А Старки…
А Старки смотрят и интересуются, ты даже веришь, что им правда есть дело. Подмигиваешь Арье, которая рассматривает Балериона на твоей шее, легко обнимаешь Робба, - совсем легко и невесомо, чтобы Балерион не потревожился, - говоря ему слова благодарности, подмигиваешь Сансе, Старки расходятся спать, а потом вы идёте к себе.
К себе, где Эйгон, устроившись на постели и притягивая тебя к себе, начинает спрашивать, говорить, узнавать. Это так похоже на твоего брата. Улыбка появляется на алых губах.
- Ты с детства задаёшь много вопросов, знаешь? – со смехом.
Со смехом, когда садишься рядом и тянешься к нему, чтобы, намотав на пальчик локон вьющихся волос брата, притянуть его к себе для поцелуя. После он говорит о том, каков ваш мир, а ты киваешь головкой, снова притягивая его к себе, вспоминая все его вопросы.
- Он хотел, чтобы ты увидел, - ты улыбаешься. – В детстве мы с Визерисом так много читали о нем. Но мне так приятно знать, что все было правдой, каждая строка. Бринден Риверс жив, но уже очень слаб, мой милый, ведь ему приходится следить за все миром. Он знает, что было, что есть и что будет… и что могло бы быть. Он сказал, что мы с ним оба и живы, и мертвы, поэтому прожила все возможные жизни Рейнис Таргариен этой ночью и получила Балериона. Мне так жаль, что Визерис его не увидел… мы оба бредили им.
Ты отпускаешь прядь волос брата, задумчиво смотря в окно. Понимая, что Эйгон может задавать вопросы, на которые ты не захочешь отвечать. Но ты готова рассказать ему, если потребуется.
- Что ты ещё хочешь узнать, Эйгон? – снова смотря ему в глаза.
В глаза, которые цвета чистого неба, северного. Улыбаешься ему, зная, что не все старые сказки мертвы. Одна из них продолжается сейчас. Вами.

[NIC]Rhaenys[/NIC]

Говорят, что есть то, чего люди не чувствуют, не знают, но на самом деле это – главное. Нити, тонкие и невидимые, которые сетью паутин связывают одного человека с другим, а потом охватывают каждого, кто существует, помещая в одну систему. Ты думаешь об этом, пытаясь себе представить картину, когда вы с Эйгоном оказываетесь в своей комнате в Винтерфелле.
Когда вы с Эйгоном оказываетесь в своей комнате в Винтерфелле, ты чертишь сеть, которая появляется в твоём сознании, на руке брата (в миниатюре, со смехом думаешь ты, но лучи упорно продолжают идти от его ладони выше по руке, где-то нажимаешь пальцами, обозначая точку – отдельного человека, с которым вы как-то связаны, чем дольше луч до точки на ладони – тем дальше для вас человек), когда вы сидите на постели. И с улыбкой понимаешь, что вас двоих обозначила одной точкой в центре руки брата.
И с улыбкой понимаешь, что вас двоих обозначила одной точкой в центре руки брата. Это верно. Это самая сильная нить, сделавшая из двух точек одну, но которая, несомненно, будет сильнее и ярче. Сказал бы тебе кто-то в твои лет четырнадцать или пятнадцать, что ты будешь думать так, ты бы посмеялась. А сейчас думаешь о том, что все шло к этому.
Все шло к этому моменту, когда он спрашивает, а ты наматываешь на палец прядь его волос и тянешь к себе. Такой привычный, - если честно, типичный, - для тебя жест, дарящий тепло по крови.
Тепло по крови, когда целуешь его, прежде чем начинать рассказывать обо всем, что было там, прошлой ночью, у старого дерева со слезами из крови. Ты начинаешь думать, что эта кровь – кровь каждого пережитого момента того, кто говорил с тобой. Твои слезы – то, что ты пережила. Пожалуй, в этом есть смысл.
Смысл в том, что вы с братом очень разные. Он разводит руками, когда говорит про то, что ему нужно задавать вопросы, так забавно, что ты прикрываешь глаза, чтобы не рассмеяться.
- Для того, чтобы видеть, у тебя есть я. А ты должен быть собой, ммм, - падаешь на постель.
Падаешь на постель и, начиная рассказ, замолкаешь на минуту, чтобы перебраться ближе к брату и положить голову ему на колени. Довольно что-то бормочешь себе под нос – определенно, положение намного лучше. И следить за реакцией брата намного удобнее. И можно продолжать чертить сети-нити-узоры на нем: теперь ты от точки вашей пытаешься найти линию до Бриндена Риверса. Не так далеко во времени поколений… ещё ближе, если подумать о том, что он незримо все детство был с тобой и Визерисом в сказках, а потом им же ты хорошенько промывала мозг Эйгону, когда не-ваша, но война, закончилась. Ты тихо смеёшься.
Ты тихо смеёшься, рассказывая о нем. В деталях от бледной, почти иссохшей кожи, на которой уже не так заметно пятно алое, от тканей одежды и корней с ветвями дерева, которые проросли сквозь одного из вашей семьи, до слов, которые важны. Но ты не знаешь, что продолжить, а на чем остановится.
Но ты не знаешь, что продолжить, а на чем остановиться, поэтому спрашиваешь у мужа, что он хочет знать из всего. Не от того, что что-то становится секретом (тебе сейчас кажется, что ты можешь выложить ему все, каким бы оно ни было), а потому, что всего в голове так много, что, кажется, понадобится вечность, чтобы рассказать, и огромная сила воли, чтобы не сойти на привычную и тебе, и ему в детстве речь юной почитательницы дядюшки Бриндена. А Эйгон…
А Эйгон сыплет вопросами, ты тихо смеёшься, когда он говорит, что ты знаешь… действительно, знаешь, поэтому киваешь головкой.
- Мне нравится, что ты хочешь знать, мм, - правда.
Правда, ты вообще любишь людей, которые хотят узнавать и знать. Любопытство – это очень важная черта в твоей жизни, ты любишь других, кому она не чужда. Поэтому и своё окружение подбираешь соотвественно.
- Он не жив, но и не мертв, - странно. – Точно также он сказал про меня. Думаю, это и есть объяснение, почему он захотел поговорить. Почему показывал.
Странно, но он сам так сказал. Ты до конца не могла понять эту фразу, пока не произнесла ее сейчас для Эйгона. Вы оба застряли между чем-то очень важным.
- Мы оба с ним застряли между жизнью и смертью, мм? У каждого из нас был момент, когда монетку бросали на выжить или погибнуть, - пожимая плечиками.
Пожимая плечиками, и про себя добавляя, что на вас обоих это явно сказалось, если вы чем-то похожи: ты иногда ощущаешь себя мертвой, как будто не здесь.
- Я думаю, его жизнь ушла с теми, кого он любил, но он здесь для мира, который пока не может оставить, не передав в надежные руки. От того и жив, и мертв, - в этом ты неожиданно уверена.
В этом ты неожиданно уверена. Ты снова слышишь отголосок глухого смеха, который все ещё похож на шорох листьев, но в этот раз не сомневаешься, что это не сумасшествие.
Не сумасшествие, потому что две пары красных глаз внимательно смотрят на вас и наблюдают.
- У него глаза такие же, как у них, ммм, - с улыбкой.
С улыбкой указывая на лютоволка и пока ещё очень маленького дракончика, который, пользуясь своими пока ещё небольшими габаритами, явно пытается спрятаться в белом мехе.
- Зачем… - ты думаешь дальше над этим вопросом. – Кроме названного, быть может, потому, что я занимаюсь тем, что раньше делал он?
Да, шептуны и тайны, все изначально началось из-за него, как увлечение, к тому же лучники с его гербом до сих пор живы и теперь при тебе всегда, не подчиняющиеся никому, такие же, как были те самые, первые, которые ушли за Бринденом Риверсом на стену.
- Наследие. К тому же, он показал мне ещё те ходы в замке, которые я не знаю. Пригодится, уверена, - тоже может быть.
Может быть, а ты все рисуешь точки и лучи, прикрывая глаза и улыбаясь легко. Ты больше не чувствуешь тяжести от увиденного. Эйгон…
Эйгон зарывается лицом в твои волосы – также привычно и типично для него, как для тебя наматывать на палец прядь его волос, ты любишь эти жесты, - и говорит. Ты не хочешь, чтобы он переживал совершенно.
- Эйгон, все хорошо, - и это правда. – Я рада, что видела все… И хотела бы, чтобы так было дальше. Ты же сам говоришь, что видеть – это мое. И это нам тоже понадобится.
Отвечаешь на поцелуй брата, приостанавливая «рисование» сетей на нем, обнимая вместо этого. А Эйгон говорит о том, что у вас есть жизнь – это главное. Ты лишь тихо смеёшься снова, думая о том, что брат прав.
Брат прав, а ты бы не променяла ваше настоящее ни на один из вариантов, которые ты видела. Потому что то, что есть сейчас, слишком ценно, чтобы потерять это.
Слишком ценно, чтобы потерять это. А Эйгон укачивает тебя в объятиях, - ты довольно прикрываешь глаза, а голос в голове иронично спрашивает, мол, так кто из вас младше, но ты совершенно не обращаешь на него внимания, убаюкиваемая братом, - и говорит о том, что ты ему обещала, о доме.
О доме. Он прав, конечно, вы уже давно здесь. Тебе тоже не хочется обратно в Красный замок, но вы нужны матери.
- Ты прав, ммм. Но у нас есть ещё немного времени. Мне кажется, - или голоса шепчут, ты не можешь понять, - что за оставшееся время мы должны ещё что-то решить. Но это будет позже…
Позже и точно не сегодня. В этот вечер ты засыпаешь в руках брата, не думая ни о чем, просто ощущая крепкую связь ваших нитей жизни и тепло.

Тепло около горячего источника у чардрева. Ты частенько приходишь к этим деревьям в Богорощу и касаешься коры. Сначала пришла, чтобы поблагодарить Бриндена Риверса ещё раз, услышав шелест листьев в ответ. Потом тебе стало комфортно сидеть и думать здесь. А в этот новый день…
А в этот новый день ты не одна там. Открыв глаза, видишь старого Старка, - потому что молодой явно Робб, - который хочет уйти, - ох уж эта Старковская тактичность, - но ты киваешь головкой, снова закрывая глаза.
Снова закрывая глаза, думая о том, что не признала их всей этой семьи только его, хотя знаешь, что Эддард, возможно, действительно благороден – почему-то ты вспоминаешь, что из разнесенной по кирпичикам башни радости, - вот тут ты одобряешь, сама бы так сделала, если бы он опередил много лет назад, - соорудил курганы для всех, кто погиб там. И для Эртура Дейна.
И для Эртура Дейна. Ты любила этого человека, который, в то время, как Рейгар то страдал меланхолией, то был занят своим безумием, заменял тебе отца. В замке ходили слухи о том, что он, возможно, и есть твой отец, раз внешность у тебя матери, не считая глаз. И о, Боги старые и новые, как бы ты была счастлива, окажись это так… Но Элия…
Но Элия слишком чиста, поэтому сомнений не было. К тому же, ты даже говорила с ней на эту тему, она бы не солгала. И твои мечты о том, что твоим отцом был не последний идиот принц, а Меч зари, канули в лету. И ты даже не понимаешь…
И ты даже не понимаешь, как вы начинаете об этом говорить. Кажется, начала даже не ты – лорд Старк, быть может, слишком много молчит, но понимает все. Это ясно, словно день.
Словно день ясно, что он знает о том, что тебе известна не картинка, а правда. И он рассказывает ее со своей стороны…
Со своей стороны, а тебе хочется крикнуть, что облегчать его совесть ты не намерена, пусть живет с этим. Но одно сочетание заставляет тебя заткнуться и слушать молча - «Эртур Дейн».
Эртур Дейн, даже будучи мертвым, заставляет тебя слушать. Он и живым тебе повторял, что нужно уметь это делать, а не бежать куда-то и что-то делать. В итоге ты понимаешь, что тот нечестный бой… явно гложет Старка. Но он прав – там была война. Или он, и его. Прикрываешь глаза.
Прикрываешь глаза. Все же это знал и Эртур, но вёл себя честно. Благородство губит, ты знаешь это наверняка. Но ещё понимаешь одно – Старк действовал на инстинктах. Самосохранение.
Самосохранение и ярость, ведь он думал, что эту девчонку, его сестру, похитили. Ты открываешь глаза.
Ты открываешь глаза, но прежде чем что-то успеваешь сказать, дерево, Бринден Риверс или магия, которую ты так четко ощущаешь последнее время то ли в себе, то ли в Севере, показывают тебе…
Показывают тебе, что если бы Эддард Старк брал Красный замок, ничего плохого бы не случилось ни с Элией, ни с младенцем Эйгоном. И ты делаешь глубокий вдох.
И ты делаешь глубокий вдох. Откровенность за откровенность, так, кажется? Но чуть позже. А потом смотришь на старого Старка и говоришь, что он, - именно он, - отведёт тебя в их крипту. Кажется, ты сама не ожидала этого от себя.
Не ожидала этого от себя. Но в крипте хмуришься, внимательно смотря на скульптуру, думая, насколько мастер приврал. Усмехаешься и начинаешь выговаривать все, а когда Старк пытается уйти, останавливаешь его, нет уж, пусть слушает и твою правду, раз свою рассказал, о том, как его сестра сломала твою семью. Но заканчиваешь ты тем, что не понимаешь одного – как она могла так поступить с другой женщиной, хотя то, что она была глупой девчонкой оправдывает ее, но не отца. Становится легче.
Становится легче, из крипты вы выходите молча, - ты про себя говоришь ей на прощание спасибо за Эйгона, что ее кровь защитила супруга от вашего безумия, как бы там ни было, - и ты вдыхаешь морозный воздух, чувствуя легкость. Пожалуй, это и было твоё незаконченное дело.
- Лорд Старк, предлагаю забыть все и понять обеим нашим семьям… на одном условии, - настроение странное. – А ещё… может, стоит поговорить Вам с Эйгоном? Он тоже должен все это принять. Как вы. Как я.
Настроение странное, а вокруг снег. Ты тихо рассказываешь условие, видя смех в глазах Эддарда, и тебе кажется, что ты смогла понять его грань правды. Все же она никогда не бывает одной, истина.
Истина в том, что условие состояло в том, чтобы Эддард Старк вывел мальчишек, включая твоего мужа, попрактиковаться в маленький сад. Арья, движимая идеей, - кажется, девчонка тебе импонирует, - с удовольствием идёт выполнять план, а Санса сомневается, а ты подначиваешь ее, что это будет весело, а после у неё будет шанс попроситься уехать с вами, а по пути тихо рассказываешь ей о кузене Велларионе, видя, как глаза девочки начинают блестеть.
Глаза начинают блестеть, когда вы начинаете закидывать снежками Эйгона, Робба и его младшего брата. Ты смеёшься и подмигиваешь мужу, кидая снег в него. Определенно, догадаться о том, что все подстроено, кто был сообщником, можно. Но как много времени для этого потребуется мальчишкам? Впрочем, не важно. Подумав долю секунды, кидаешь со смехом серебром по снежку в Старка-старшего и его леди-супругу. Они не настолько стары, чтобы стоять в стороне.

[NIC]Rhaenys[/NIC]

Время на Севере бежит, а ты все еще чувствуешь дыхание старой магии на своей коже каждый раз, когда закрываешь глаза. Слышишь ее еле уловимый шепот и улыбаешься ему, зная, что все голоса ведут тебя к чему-то хорошему, к тому, что позволит тебе делать свою работу.
Работу, которая когда-то была не твоей, а досталась тебе в наследство от мертвого лорда. Ты лишь прикрываешь глаза…
Ты лишь прикрывая глаза, решая, что последуешь его совету – хотя бы здесь, на Севере, ты отвлечешься от всех дел, ты будешь радоваться. Потому, что здесь нет обмана и разговоров за спиной, как в Королевской Гавани. Потому, что здесь семья Эйгона. Значит, и твоя.
И твоя, думаешь ты, слушая веселую болтовню Сансы, которая вдохновилась рассказами о кузене Велларионе. Ты точно знаешь, что он хороший. И точно знаешь, что они оба хотят сказку о рыцаре и леди. Они подойдут друг другу, ты уверена. Тихо смеёшься, прикрывая глаза, думая о том, что все это – карма имени. А маленькая Старк смущается.
А маленькая Старк смущается, когда Эйгон подходит к вам со спины и обнимает тебя. Ты опираешься на его спину, все еще не открывая глаз, позволяя себе чувствовать тепло его рук, не думая ни о чем больше. Приятное ощущение, успокаивающее. На губках появляется улыбка.
На губках появляется улыбка, когда брат говорит шепотом, сразу находя причину смущения маленькой девочки. Ты чуть поворачиваешь голову и, прищурившись, смотришь на Эйгона, прежде чем протянуть руку и притянуть его к себе для поцелуя, пусть и короткого, потому что маленькая северная и совершенно наивная Санса и без того слишком сильно и старательно краснеет, отводя глаза. Детей смущать нельзя.
- Ты все правильно понял. Она пока не понимает, что дворец – это не рай, но мы попробуем найти ей компанию, - со смехом. – Но, боюсь, ее леди-мать все еще может хватить удар.
Со смехом, когда вслед за Эйгоном отходишь в сторону проведения импровизированного турнира. Но ведь ты знаешь, что…
Что все не так просто. Снег в руках хрустит, когда вы скатываете снежки, кидая друг в друга сквозь смех. И становится легко…
Легко, когда ты смотришь на Старков с их отсутствием масок. Легко, когда смотришь на Эддарда. Ты с удивлением обнаруживаешь, что Бран, кажется, играет на вашей стороне, но потом снежок летит и в тебя, ты хохочешь, отправляя в мальчика ответный. Все же эта поездка была необходима.
Необходима была истина и ее принятие, думаешь ты, когда обещаешь старшим Старкам позаботиться о Сансе. Ее родители, явно зная о наивности своей дочери, беспокоятся. И ты не лукавишь – девочка будет под твоей опекой. После ты наблюдаешь, как Эйгон выходит из крипты, идёшь к нему, давая возможность семье Старков побыть вместе, обхватываешь лицо брата ладошками. Внимательно смотришь в его глаза, пытаясь понять, как он после «экскурсии» под землю к тем, кто давно в другом мире.
- Все хорошо? – ты чувствуешь.
Ты чувствуешь, что все в порядке, улыбаешься ему, прикасаясь лбом ко лбу Эйгона. Спокойствие.
- Нам было нужно побывать здесь, - прежде, чем вещи грузят.
Вещи грузят, вы прощаетесь с большинством Старков, провожают Робб и Бран. Балерион спит на твоей шее, иногда просыпается и приоткрывает глаза, наблюдает, а потом снова проваливается в сон. У корабля ты прощаешься с Роббом, - которого отводит в сторону Эйгон, - а потом с Браном, обещая, что вы все еще увидитесь много раз. Пожалуй, семья Эйгона, действительно, стала и твоей. Осознавать это странно… но, кажется, правильно.
Правильно махать с борта мальчишкам-Старкам, пока вы не скрываетесь за горизонтом, теряя их фигуры из виду. Санса с красными глазами извиняется и идёт к себе. Ты хочешь пойти за ней, но потом понимаешь, что девочке нужно время – как бы она не хотела в Королевскую гавань, она очень любит своих родных и будет по ним скучать. Смотришь вдаль.
Смотришь вдаль, чувствуя тепло от тела Балериона на твоей шее. В нем внутри – огонь, ты чувствуешь.
Ты чувствуешь руки Эйгона, кольцом обхватывающие тебя так, чтобы не потревожить дракона. Он говорит, а ты тихо смеёшься…
- Ты прав, я даже боюсь подумать, что будет, если привычки останутся… но сдаётся мне, скоро я буду сидеть у его бока, - чувствуя.
Чувствуя, как Балерион начинает шевелиться недовольно от прикосновения Эйгона – он пока любит спать, как все малыши.
- Отец всегда был фальшивым драконом. Ещё один недостойный король, как Эйгон IV, - пожимая плечиками. – Ты прав, он будет в ярости. Только это ему остаётся.
Остаётся Рейгару только ярость, потому что остальное от него ушло. Отец всегда мечтал о великом, но то, что ты нашла, вы оба у него забрали. Потому что это ваше по праву наследие. Не его. Он недостоин.
- А люди всегда будут говорить. Пусть. Это признак нашей силы – их робкий шепот, - с улыбкой.
С улыбкой, как будто твоей и нет, теперь ты знаешь немного больше о шепоте, чем знала до Севера.
- Совершенно плохие и непослушные, -оборачиваясь в кольце рук Эйгона, обнимая его за шею. – И мне это до безумия нравится.
До безумия нравится вставать на носочки и целовать его, запутываясь пальчиками в его волосах. Ты знаешь одно. Рейгар давно уже не правитель, Эйгон – король. Пусть пока и без короны. Он говорит о том, что рассказал все Роббу, ты киваешь головкой, смеясь звонко серебром, а смех тонет в ветре.
- Только за. Они мне нравятся, все, - пожимая плечиками. – Они ммм… похожи чем-то на тебя.
Вывод странный, предсказуемый, но все же твой собственный. Ты любишь этих людей. Как самих, так и их сходства с мужем, которые теперь видишь так четко… даже милая и наивная Санса с ее любовью к правде иногда тебе напоминает его, и тебе это нравится.
- Давай уедем, да, возьмём маму. И пригласим Старков, мне кажется, они приедут, - улыбаешься.
Улыбаешься, смотря в глаза мужу, думая о том, что рано или поздно он наденет корону предков, заменив вашего отца, которого запомнят недостойным, чтобы вернуть величие дому.
Дому Таргариен от крови дракона, ты слышишь людские возгласы, когда вы, спустившись с корабля, идёте пешком через весь город. Люди указывают руками на вас, на дракона, шепчут… а ты улыбаешься.
А ты улыбаешься, прикрывая глаза. Все, что желал Бринден Риверс – мир в стране и величие семьи. Пожалуй, ты знаешь цель.
Ты знаешь цель, а отец не очень, кажется. Он не обращает внимание на Сансу, которую Эйгон представляет красиво, официально, а смотрит на Балериона, свернувшегося в твоих руках. Вместо отца реагирует мама, которая обнимает Сансу вместо всех чопорных приветствий, которые должна была бы она, как королева, произнести. Элия понимает, что девочке нужна семья, а не этикет. И готова ей стать. Ты всегда восхищалась ей, вашей матерью. И она…
И она, понимая, что сейчас что-то будет, обещает Сансе чай, истории и покои рядом с вашими, - правильно, семья, в отдельной башне живет только отец со своей арфой, - и уводит ее. Впрочем, маленькая Старк с восторгом смотрит на нее, такую не похожую на вас всех. Ты улыбаешься, думая, что они поладят.
Они поладят, а вы с отцом нет. Для того, чтобы это понять, пророком быть не надо. Отец что-то говорит, почти кричит, меряя шагами комнату, ты даже хочешь ответить, когда Балерион взмахивает крыльями и взлетает – твои слова замирают и ты начинаешь смеяться и быстро идёшь к столу.
К столу первым успевает Рейгар, тянущий руки к дракону. Но последний впервые выдыхает пламя – слабое пока, чёрное, но достаточное для того, чтобы обжечь руку короля. Ты хлопаешь в ладошки… на голос в своей голове, который говорит «Он же нам не нравится, правда?». И ты знаешь, кому он принадлежит – дракону. Отвечаешь, что это именно так в мыслях и тянешь к существу руки, прижимая к груди, позволяя дракону снова забраться на шею. Но он не ложится ожерельем, а остаётся на плече, выжидающе смотря на Рейгара – не доверяет. А ты гордишься им.
- Эйгон, он говорит… - шепотом, когда вы выходите.
Шепотом, когда вы выходите, оставляя короля на попечение мейстера, которому сказано, что Рейгар взял что-то горячее, но, кажется, старый человек не поверил ни на секунду. Вы заходите к себе…
Вы заходите к себе, уставшие после дороги, а Эйгон берет в руки свое драконье яйцо, говорит с ним и сетует, что дракон все еще спит.
- Просто я старше, - шутишь.
Шутишь, чтобы разрядить атмосферу, как будто говоря, что как Эйгон младше тебя, так и дракон решил уступить старшему брату, как сам муж уступил тебе – старшей сестре. Но брат…
Но брат бросает обидную фразу, а ты хмуришься. А Балерион выпускает пар в лицо Эйгону, прежде чем ты разворачиваешься. И в голове голос говорит «Хочешь, я его покусаю, мм?». Ты легко улыбаешься, когда голова дракона трется о твою щеку, оставляешь поцелуй на его макушке. Он – чудо. Дар богов. Бриндена Риверса…
- Спишь или не здесь, или с Призраком, - волк у камина вопросительно поднимает голову. – Или Призрак может лечь на твоё место.
Волка дважды просить не надо, он растягивается на постели, ты зарываешься в пушистую белую шерсть.
- Мягкий, - чешешь его за ушком.
Чешешь его за ушком, проводишь ладонью по Балериону, который тоже устраивается с вами, и засыпаешь. Просыпаясь через пару часов, ворчишь и, взяв плед, идёшь к Эйгону, ложишься рядом с ним и засыпаешь до утра.
До утра, вставая, не говоришь ему ни слова, начиная перебирать одежду. И останавливаешься на дорнийском платье, расшитым тысячью солнц. Улыбаешься, надевая именно его, открывающее кожу настолько, насколько в Королевской Гавани не привыкли. Везде, на каждом кусочке переливающейся ткани символ Мартеллов. И Балерион только от вашего дома – он садится на плечо. А ты выходишь.
А ты выходишь, чтобы слышать снова шепот. Чтобы знать, что отец будет в ярости. Чтобы остановиться возле дорнийцев и начать флиртовать с Манвуди и Фаулерами. Ты любишь Дорн. И видишь его в этих людях. Бесподобное ощущение, как будто песок пустыни рядом, как будто сыпется по коже теплом от каждого слова, от манеры речей и самого разговора. Ты думаешь о том, что ты бы хотела в Солнечное копьё. Там тоже дом. И сейчас, склоняя головку на бок и легко касаясь руки собеседника, ты осознаёшь, что дома солнца и копья в тебе очень много… стоит лишь поискать.
Стоит лишь поискать, и ты находишь, когда краем глаза ловишь взгляд мужа и откидываешь волосы на плечо, открывая спину, на которой совершенно нет ткани.

Отредактировано Adelheid Fawley (2017-11-20 16:09:41)

[NIC]Rhaenys[/NIC]

Тебе никогда не нравилось ссориться с Эйгоном, даже тогда, когда ваши отношения не были лучшим образцом любви брата к сестре в детстве. Мальчишка просто попадал под горячую руку, когда ты злилась на отца, скрывающего истину и передающего жизнь одного принца другому. Ты даже чувствовала себя виноватой после, но в ярости своей глушила это чувство. В тебе слишком много…
В тебе слишком много солнца и драконов, которые свёрнуты клубками ровно до того момента, когда ты начинаешь любить или ненавидеть. Как только сильные эмоции поселяются в твоей душе, они начинают кружиться и танцевать, не прерываясь, превращая кровь в огонь.
В огонь, тепло которого растекается по венам, когда ты просыпаешься рядом с ним на полу – кажется настолько детским, но правильным, что ты не можешь заснуть, зная, что он рядом, но его руки не обнимают тебя, прижимая к его телу ближе. Ты прикрываешь глаза, когда он начинает говорить утром, спрашивая, не замёрзла ли ты, - он всегда тёплый, с ним сложно замерзнуть вообще, ты как-нибудь ему об этом скажешь, - и тянется за поцелуем, а ты встаёшь.
Встаёшь и где-то мысленно проклинаешь собственное решение сыграть. Боги одни знают, как тяжело было тебе сейчас отказаться от того, чтобы чувствовать его губы на своих, чтобы остаться рядом с ним. А он…
А он взъерошивает волосы, - настолько милый жест, что почти ломает твои планы, - и говорит, возвращая в реальность.
Реальность, которая напоминает о том, что он сказал вчера. И, пусть и говорил, что не подумал… но ты знаешь, что именно в такие моменты, когда человек не контролирует себя, он порой может сказать то, что на самом деле в его голове. Нет, это Эйгон, и ты ему веришь.
Это Эйгон, и ты ему веришь, но показать, что нужно иногда ммм… подумать, прежде чем что-то ляпнуть, нужно. Потом, когда станет королем, спасибо скажет. К тому же, ты, действительно, обижена.
Обижена, но муж просит, а ты понимаешь, что если не выйдешь за дверь, и он сможет тебя обнять, будет полный провал идеи. Поэтому, переодевшись, направляешься к матери, чтобы оставить ей Балериона (с ней безопаснее, а дракон ее не тронет, зная, что ты ее любишь), а затем идёшь в залы, чтобы оказаться в толпе.
В толпе ты находишь дорнийцев и идёшь к ним. Пожалуй, это именно те люди, с которыми тебе приятно говорить здесь. В них есть жизнь, тепло, вино, все, что ты любишь. В них есть Дорн, Ровно половина тебя принадлежит их земле, и они тоже это чувствуют, с улыбкой смотря на платье цвета песка в пустыне, покрытое вышивкой тысячи солнц.
Тысячи солнц, будь твоя воля, ты бы с удовольствием звалась именем матери и жила в Солнечном копье, но это будет в другой жизни.
- Солнце Вам к лицу, - молодой Манвуди взглядом следит за узором.
Молодой Манвуди взглядом следит за узором на платье… или за твоим телом под ним, кто знает. А ты лишь склоняешь головку на бок, внимательно смотря на него, своего ровесника, потомка Элейны Таргариен в третьем ее браке, значит, очень дальнего родственника.
- Разве мне может не идти то, что есть я? – со смехом.
Со смехом в лиловых глазах, когда дорнийцы передают последние новости из Солнечного копья и окрестностей. Ты слушаешь с интересом.
Ты слушаешь с интересом, наблюдая за солнечным лучом, касающимся смуглой щеки. Раз ты – солнце, то почему бы не подразнить брата также, как это делает солнечный луч? Ты тянешь руку к дальнему родственнику, улыбаясь и откидывая волосы, открывая спину.
Открываешь спину, зная, что люди смотрят и шепчут. Это все, что они умеют. Это то, что ты знаешь. И узнаешь все их слова.
Слова брата раздаются так близко, когда он перехватывает ладонь, обнимая тебя со спины, оставляя поцелуй на плече и шее. Ты прикрываешь глаза, чувствуя, как тепло разбегается по телу с каждым его прикосновением.
С каждым его прикосновением ты хочешь оказаться как можно дальше от тронного зала и толпы. Опираешься спиной на него, слушаешь.
Слушаешь, а он шепчет на ухо, его губы касаются кожи, а ты ладони кладёшь на его руку, обнимающую тебя. Ты видишь, что пришёл отец, который недовольно смотрит на все, что напоминает ему о Мартеллах. На тебя.
На тебя тоже, но сейчас это совершенно не важно, потому что Эйгон слишком близко и нашептывает тебе на ухо, очерчивая линии по коже. Ты закусываешь губку, полуоборачиваясь, смотря на него из-за полуприкрытых век. А дорнийцы…
А дорнийцы, - за что ты их любишь еще больше, - поворачиваются к вам спинами, убедившись, что загораживают вас полностью, дают возможность сбежать, ты точно знаешь. Улыбаешься.
Улыбаешься, продолжая молчать, поддаешься движению брата, когда он разворачивает тебя к себе лицом… ты делаешь за ним шаг за шагом, смотря со смехом в глазах.
- Все правильно: раз нашёл, то укради меня отсюда, - шепотом.
Шепотом, переплетая ваши пальцы, когда вы медленно идёте к дверям, теряясь среди толпы людей, которые спешат выстроиться в очередь, чтобы просить короля о чем-то. А вы, выскользнув из зала, бежите.
Бежите, а ты тихо смеёшься ровно до того момента, как Эйгон затягивает тебя в темную нишу, а ты мысленно благодаришь убитых архитекторов замка за прекрасную конструкцию. Эйгон приподнимает тебя над полом, а ты думаешь, что очень скучала по нему, хотя после того, как вы проснулись, прошло очень мало времени. Но его было достаточно.
Достаточно, чтобы захотеть обнять брата как можно крепче, прижимаясь к нему всем телом, отвечая на поцелуи, которые, когда воздуха становится мало, он ведёт дорожкой по шее вниз, касаясь обнаженной кожи. Кажется, ты хочешь, чтобы вы оказались в ваших покоях наедине, чтобы никто не смогу вас потревожить. Ты выдыхаешь его имя, забираясь ладошками под ткань его одежды.
- Ты выбрал единственную нишу, в которой нет никаких ходов, - прерываясь за каждым словом, чтобы сделать вдох.
Чтобы сделать вдох и запутаться пальчиками одной руки в волосах Эйгона, когда он протягивает дорожку поцелуев.
Он протягивает дорожку поцелуев ниже и говорит, что любит, и тебе становится совершенно все равно, что отсюда вы не попадёте в свою спальню.
- Люблю тебя, - вторишь ему.
Вторишь ему, чтобы притянуть его, легко потянув за волосы, к себе, чтобы увлечь в новый поцелуй. Ты совершенно теряешь время.
Ты совершенно теряешь время и пространство, чувствуя его кожу под пальцами, прикосновения… но…
Но, видимо, боги сегодня не на вашей стороне. Бодрый голос Рейгара Таргариена нарушает все, заставляя тебя уткнуться носом в шею брата, напоследок прикусив кожу на его шее, чтобы сдержать стон разочарования.
Разочарование накатывает новой волной, когда Рейгар начинает обещать Эйгону, что никто не узнает, тем более, ты. И ты понимаешь, что он подумал…
Что он подумал, что каков отец, таков и сын. Ты прикрываешь глаза и тихо смеёшься, думая о том, что Эйгон настолько непохож на отца, насколько это возможно.
- Я и так знаю, отец, - выделяя последнее слово.
Выделяя последнее слово, которое так редко произносишь. Поправляешь лямки платья, прежде чем выйти из-за Эйгона и открыть свое лицо.
- У тебя есть еще новости для меня? – со смехом.
Со смехом в глазах, но говоришь вполне серьезно, смотря на него и на его спутника, оруженосца, а новостей нет. А он даёт вам совсем немного времени, чтобы привести себя в порядок, а потом вы должны снова явиться в тронный зал.
В тронном зале как всегда людно, начинаются прошения и прочее, а ты наблюдаешь за каждым в зале, чувствуя, что что-то назревает. Чувствуя, что скоро что-то изменится. Но тебя успокаивает тепло Балериона, которого ты прихватила с собой от матери, на шее и ощущение от прикосновений Эйгона, которые все еще остаются на коже.