- Да, детка, мы на самой верхушке верхушечных верхушек! – девчонка в шарфе Гарпий сделала победный жест. Ее крик притянул сокурсниц, которым тоже хотелось заглянуть в свежий номер «Еженедельника ловца» и провести пальчиком по строчкам турнирной таблицы. «Слышь, ты должна мне три пачки Берти Боттс!» «Откуда три, я ставила на…»
Вот это первокурсницы пошли.
Фобос оторвался от спорной статьи на тему связи чистоты в доме и вероятности рождения сквиба, которую он пытался перевести на старший футарк. За два часа он воздвиг надежные баррикады из словарей, словариков и всяческих руководств, но работа не продвинулась ни на дюйм. У него было такое чувство, будто он что-то забыл, вот только никак не мог вспомнить, что. Он уже исследовал карманы своих дурацких штанов и убедился, что красные чернила для рун, обрывок пергамента с заданием по Зельеварению, платок, - все на месте.
Он задумчиво посмотрел в зал, на перспективу шкафов и невоспитанных студентов обоего пола, и, когда в поле его зрения появился Джон, Фобос проводил его до самой двери из библиотеки взглядом, в котором читалось умиление Создателя. Так он смотрел на каждого, кого считал истинным волшебником, а семейное древо Булстроудов ему, как известно, ужасно импонировало.
Только когда  за Джоном закрылась дверь, Фобосу пришло в голову, что именно сейчас – пока Джон без своей своры хищников -  был подходящий момент для разговора. И момент, как водится, был упущен.
Он поднялся и тоже быстро прошел к дверям. Пространство между лавок было очень узким, но Фобос не позволил ни одной из них коснуться своих брюк. Все в своей жизни он делал предельно точно и аккуратно. Его дешевый костюм всегда был идеально выглажен. Даже царапины на шее – он никак не мог освоить технику бритья – выглядели презентабельно.
В коридоре ему все-таки пришлось перейти на бег. Дело в том, что с тех пор, как Джон решил отказаться от человеческого имени, Фобос всеми силами избегал прямых обращений. Это был его маленький тайный бунт. Но он не мог просто крикнуть ему: «Эй ты, парень!», поэтому, уж ладно, он немного пробежался.
- Постой, - он поравнялся с Джоном, - Есть одно дело. Фобос привлек его внимание и остановился посреди коридора. Опустил левую руку в карман.
...И тут он вспомнил про шапочку.
Ну конечно, серая мягкая шапочка, в которой он обычно занимался на Травологии. Ее купила для него мама: это была одна из немногих вещей, которые он получал от нее. Вот мерлинов мерлин, она осталась в теплице! Его холодное лицо стало растерянным. Ему больше не хотелось этого разговора.
Но Джон-то не умел читать мыслей, и, видимо, ждал продолжения.
- Ээээ, – сказал Фобос, поймав его взгляд, - Эм. То есть... Ну вот. Он приложил ладонь ко лбу, быстро зажмурился, и, наконец, сформулировал, уже спокойнее, не пряча от собеседника глаз: Прошел слух, что ты кое-что доставал для моего «клуба». Кое-что, после приема чего нельзя обращаться в Больничное крыло. А ситуация, поверь мне, этого требовала.
Фобос нахмурился: в любую минуту могут украсть его шапочку, а он тут занимается всякими глупостями. Честно слово, никто же не умер! Ну хорошо, сейчас они это быстренько разрулят, и он пойдет спасать свою прелесть. Джон славный парень, он не станет выделываться. Да и ссориться с братом Деймоса. Наверное. Точно.
- Короче, нам всем это испортило вечер. Но они придут к тебе еще. Может, скажешь, что у тебя этого больше нет? – с языка Фобоса не слетит название этой штуки, ни в одной из параллельных вселенных, - Ты пойми, они – придурки, а от придурков всегда бывают проблемы. Зачем тебе проблемы?
Дипломатия, как обычно, подкачала: его просьба была больше похожа на угрозу. Но и его дружба с Джоном, в свою очередь, была больше похожа на навязанное сотрудничество. Так что нормально, ничего необычного.

Проблема в том, что Фобоса никогда не били. К нему вообще никогда не применяли силу. Его не критиковали, его не осуждали. Если кто-то говорил сомнительные вещи, Фобос сразу его отталкивал: Деймос прекрасно умел отваживать всяких пиздюков. В последние годы вокруг него и вовсе образовалась мертвая зона. Студенты, не входившие в ближний круг, не заговаривали с ним первыми, и, по возможности, старались обходить по дуге. Это была идеальная жизнь прокаженного. Однажды он пришел на тренировку Слизерина по квиддичу – просто потому что мог. С пирожками из кухни, со сборником задачек по арифмантике (ради Морганы, ему все еще была не интересна эта посредственная игра!). И капитан команды не решился его прогнать.
Фобос не верил в силу: он поднял ладони вверх, демонстрируя отсутствие сопротивления. Попытался осмотреться в том закутке, в который его впихнул Джон, и сразу же ударился затылком о край тяжелой рамы. Обернулся, насколько позволяло его положение, скользнул взглядом по пустому фону картины. Искусство, фи.
- Гиппогриф тебя раздери, Грач, чт... – его неуверенная ругань потонула в потоке речи Джона. ...до десятого колена, и чтобы у них рождались одни сквибы, – гордо закончил он, как только Рук сделал паузу.
Фобосу было шестнадцать. Конечно, на него производил впечатление этот относительно новый имидж Джона. Его развязная манера, наглость и постоянное желание кому-нибудь врезать. Деймос был таким же. В некотором смысле, Джону доставалась часть теплых чувств, которые Фобос испытывал к брату. Но только в те дни, когда Фобос не ревновал брата к нему. Очень редкие дни.
Фобосу было шестнадцать. Конечно, ему не хватало терпения. Он догадывался, как нужно разговаривать с Джоном, и очень хорошо знал – как ни в коем случае не стоит. Но ему – вот неожиданность – не хотелось тешить самолюбие заносчивого поганца.
Сейчас он был немного зол. (По крайней мере, ему казалось, что должен быть.) Даже оправданная тревога за вещи – забытые или оставленные без присмотра – отошла на второй план.
- А что, мои ребята – это все твои клиенты? – тоном человека, который просто хочет прояснить ситуацию поинтересовался Фобос. Мне кажется, ты преувеличиваешь.
Его начинала раздражать насмешка в глазах Джона. Ему не нравилось, что кто-то еще смеет называть его придурков – придурками. Тем не менее, он все еще был далек от того, чтобы выйти из себя.
- Конечно я разберусь, – сказал он, разглядывая помятый ворот рубашки Джона, - Я разберусь... В следующий раз они окажутся в Больничном крыле. И поиск умника, подсунувшего детям пакость, тебя действительно утомит. Не нравится вести дела со мной? Поговоришь с директором.
- И, ради всего святого, поправь галстук, – хотелось добавить ему, но он сдержался. Все-таки с папашей Рука было что-то не так. Фобос пробовал наводить справки, но все испуганно отшатывались или загадочно улыбались, когда он поднимал этот вопрос. По-любому, это кровь Рука-старшего склоняла Джона к той безалаберности, за которую милейшая миссис Булстроуд, без сомнения, задала бы ему хорошего трепака. О, эта женщина умела обращаться с палочкой.
Жаль, что ей достался такой паршивый мальчишка.
Фобос рассеянно ударил Джона по рукам, когда тому вздумалось сделать свой странный то ли ободряющий, то ли снисходительный жест. Он сделал это машинально – и немедленно пожалел. Он все еще не беспокоился за собственный товарный вид, но не хотел расстраивать брата. 
- Просто... – Фобос попытался оттолкнуть его, снова совершенно машинально. Ему нужно было пространство для мыслей. Немедленно. Он как-то вдруг растерялся, хотя по его лицу этого было не видно: оно оставалось непроницаемым. Не нависай, – получилось неожиданно зло. На этот раз он злился на себя.
Он отвернулся. Он знал, что неяркий свет из коридора освещает его лицо. Джон стоял спиной к свету, и Фобос больше догадывался, чем действительно видел, как он реагирует на происходящее. В любом случае, прогноз был печальный.
А ведь до этого разговора Фобос был твердо уверен, что они с Джоном если не друзья, то... соратники – вспомнил он слово из своей любимой статьи Гриндевальда. Но Джон был сыном своего странного отца, и, наверное, для него слово соратник не существовало. Если бы не Деймос, Фобос бы как-нибудь перетерпел этот разговор, а потом, в самом деле, просто отвел «своих придурков» в Больничное крыло. 
Проклятые братья. Проклятые друзья братьев. Ни поругаться как следует, ни убить.
- Ладно, слушай, – он тяжело вздохнул, и это отражало всю безысходность момента. Давай начнем с начала. Я поумерю пыл, а ты не будешь загибать цену. Что я могу для тебя сделать, Грач?
Фобос был наслышан об историческом знакомстве Драко Малфоя и Гарри Поттера, поэтому не стал протягивать руку.

Они ходили по одним и тем же коридорам, одинаково томились на скучном уроке в ожидании обеда, смотрели на ту же осень за окном, и даже, может быть, тем же движением задвигали полог на своих кроватях в разных спальнях. Но жизнь, которая скрывалась за этими синхронными движениями, оказалась слишком разной.
В жизни Фобоса подставить такого, как Грач, было хорошим делом. Он ненавидел грязь, а руки того, кто приторговывал веществами, и проворачивал другие незаконные делишки в Хогвартсе, (Фобос не знал наверняка, но догадывался) были, в самом деле, грязными. Он давно научился отделять Джона от Грача: это была простая игра, которая многие вещи делала проще, но сейчас оба имени сложились в одну неприятную фигуру.
Джон был Грачом, а Грач был Джоном, вот как обстояло дело. И для него было не ясно желание Фобоса защитить своих ребят. Это наивно и глупо, это так по-детски, - вот что он думал. Это расходится с законами, установленными какой-то дебильной шайкой, - и вот еще.
- Мой брат меня любит, – сказал Фобос. Это должно было быть аргументом, но прозвучало как странный – окончательный – вывод, потому что на самом деле это было «мой брат меня любит больше, чем твои глупые понятия о чести, достоинстве и настоящей дружбе». Любовь, как обычно, била любые козыри.
По крайней мере, это касалось жизни Фобоса. Вполне вероятно, что «честь» и «достоинство» тоже существовали только в его мире.
На фоне всех этих размышлений Фобос почувствовал себя таким отвратительно положительным, что в пору Миртл страшилки про василисков рассказывать, чтобы сбить пафос. Он не стал продолжать спор на тему действенности его великого плана по спасению нетонущих: для него было уже слишком. Пускай считает, что прав, в конце концов, с Фобоса не убудет.
Тем более, раз Джону так нравится нависать и всячески подавлять собеседника, едва ли он признает чью-либо правоту, кроме собственной. О, как он наслаждался моментом: да это не Грач, это целый Бойцовский петух! Попытка освободить немного пространства кончилась для Фобоса тем, что его еще надежней зафиксировали у опоры.
Мерлин, обязательно так дышать ему в ухо?! Как будто он ронял авторитет Джона при всех, или нацарапал «слизняк» на его парте. Не успела ирония вернуть ему чувство внутреннего равновесия, как начались злоупотребления. Именно так автор брошюры для начинающего секретаря классифицировал это действие. Фобос с детства любил брошюры, и читал их запоем. Конкретно эта вываливалась из переполненного почтового ящика соседа, и ему показалось, что тот не сильно заинтересован. В любом случае, он взял ее без спроса, и ему до сих пор было немного не по себе. Брошюра того стоила: крупные буквы, доходчивые картинки. Правда, речь явно шла о женщинах...
Поэтому Фобос так и не понял, нужно ли ему сейчас оскорбляться. И писать ли жалобу на имя директора? Автор брошюры настаивал, что такое спускать нельзя. И слова Джона были точь-в-точь из брошюры! Похоже, кому-то предстояла бессонная ночь в обнимку с книгами из библиотеки. Должно же что-нибудь найтись на эту тему. И стоит ли рассказывать Деймосу?
Он прикинул, на сколько по шкале от 1 до 10 ему жалко Джона: выходило, что совсем не жалко. Быстрый переход от злоупотребления к сделке, на которую Фобос уже особенно не расчитывал, только укрепило его желание поделиться с братом.           
- Одна услуга или неограниченное количество услуг до конца школы? – уточнил Фобос. Он все равно согласился бы: кто знает, понадобятся его услуги или нет, а то, чего он хотел, уже здесь, готовенькое. А после разговора с Деймоном Джон может и вовсе забыть, что кто-то ему должен.
— Не волнуйся, я не попрошу ничего опасного или унизительного.
- Именно это ты и попросишь, – со знанием дела заключил Фобос. У меня другое условие: не впутывай меня в свой «бизнес», – он не смог справиться с презрительной интонацией в голосе, - И по рукам.
Стоило Джону сделать шаг в сторону, как он выскользнул в коридор, и принялся демонстративно отряхиваться от пыли. Джон смог заставить его засомневаться, но теперь Фобос осознал с прежней ясностью, что ему ничего не сделают. Джон просто не мог. Бесился: это же видно, но не мог.
Можно было позлорадствовать, вот только существовала вероятность, что в ближайшем будущем ему прилетит за это в двойном размере.
В этом закутке, в котором они стояли, было действительно пыльно: драгоценная грязь, копившаяся столетиями. Чем-то подобным могли похвастаться витрины «Борджин и Бёрк». У него дома тоже была грязь, но другая: сажа и копоть на стенах. Ладони Грача были серые. Фобос догадался, что примерно такого же цвета сейчас и его собственная спина, и зона злоупотреблений.
- Советую не откладывать встречу с мылом, – впервые за весь разговор в его взгляде появилось какое-то тепло, на губах наметилась улыбка, - И не вздумай смеяться, когда я повернусь. Фобос привычно опустил руку в карман, нащупывая стеклянные грани чернильницы. Что ж... мне надо в теплицы.
Он неуверенно повернулся и пошел в сторону главной лестницы. Его одежда сзади действительно была такого же цвета, как руки Джона. И это действительно было смешно. Фобос планировал воспользовать очищающим заклинанием в ближайшем туалете, а пока старался чувствовать себя независимым.
У поворота он обернулся, крикнул: С тобой почти приятно иметь дело, Грач! И скрылся из виду.