Странно и слегка страшно было признавать, но жизнь налаживалась.
Иногда Крам замирал на несколько секунд и смотрел в пространство, словно проверяя, что он не спит, что все вокруг действительно настолько яркое и впервые за долгое-долгое время... нормальное.
Их с Норманом тинеджейрский ангст, более подобающий фанатам старых маггловских эмо-групп, наконец достиг катарсиса несколько недель назад, и они наконец адекватно, по-взрослому, мать его, вместе. Он перестал контролировать каждое свое движение, чтобы ненароком не выдать своих эмоций, и последней каплей алкоголя было то странное шампанское две недели назад на релизе его мини-альбома. Норман теперь смотрел на него без той скрытой грусти, которую Саша всегда видел, но не мог распознать, и они были, если совсем быть честными, счастливы. Отношения с отцом после их разговора на Чемпионате Мира наконец, спустя двадцать с хером лет, стали напоминать нормальную семейную симпатию, и ему больше не хотелось скривиться и закатить глаза каждый раз, как кто-то упоминал Виктора Крама. Его музыка нравилась людям, и, пусть в ней было больше боли и отчаяния ввиду написания всех песен в период особенного раздрая, он и сам ее любил. Он уже начинал работать над следующим, уже полноценным, альбомом, и это было... хорошо.
Он мог бы и бросить модельный бизнес, но оставалось в этой всей атмосфере щелкающих камер и запаха дорогого макияжа какое-то очарование, что отказывалось отпускать. Крам стал моделью несколько лет назад в шутку, чтобы "просто попробовать" и соскочить с пользования семейными деньгами, и эта невинная шутка стала его спасением, когда в моменты особенного пиздеца, когда хотелось воткнуть себе в глаза горящую свечу, лишь бы неутихающие вопли его внутренних сирен наконец заткнулись, он мог спрятаться за выражением полного безразличия на лице и холодным взглядом в объектив.
Алекс не признался бы об этом никому (разве что Нике, если совсем стало бы плохо и невыносимо), но он боялся. После стольких лет проживания в своем личной мире кафковской реальности небытия, он боялся того, насколько все было сейчас. Ибо вся эта картина идеальности была именно этим - картиной. Руки все еще тряслись по утрам, Норман все еще задерживал взгляд на своем теле в зеркале слишком долго, звонки от старых друзей с предложениями пыльцы все еще сбрасывались не сразу, и жующая его внутренности тревога все еще была там, внутри него, и он опасался, - нет, он знал, - что рано или поздно что-то сломается: либо он, либо зеркальная поверхность его реальности.
Но он старается об этом не думать. Матушка бы не обрадовалась, потому что они оба активно, словно маленькая AA-группа, обещали друг другу, что поправляются. Мысль о Жанне всегда дарила улыбку, и он был рад, что в вихре всего хаоса его пост-Хогвартских годов, она была его маяком. Крам мог быть безразличным говном большинство времени, но единственная вещь, которую он никогда не оставит, больше никогда, - его семья.
Именно эта мысль вертится в голове, когда он переступает порог высокого здания Ведьмополитена. Он посещает его как минимум три раза в неделю на протяжении уже нескольких лет, но, с ухмылкой подмечает он, на него все еще реагируют так, словно он невероятное создание, которое впервые освящает работников издательства своим присутствием. Он прекрасно знает, как он влияет на людей и какую атмосферу создает, лишь просто появляясь в комнате, и он не был бы Александром Крамом, если бы он этим не пользовался. Единственные люди, которые никогда не поддаются его очарованию - его родственники. Что слегка обидно, если честно, но они имеют право.
Он решает обойти стороной офис, в котором, как он знает, работает Катарина, потому что он знает динамику своей младшей сестры и не собирается отвлекать ее во время рабочего дня. Зная, как их дражайшая бабуля не щадит никого, даже любимых внуков, это, наверное, к лучшему, потому что Катарина явно может не поскупиться на карандаш в лицо, а эта мордашка зарабатывает ему на жизнь, ну и плюс, Норман его прибьет, так что да. Никакого риска.
Клементина, во всем своем очаровании человека, который does not give a fuck, восседает в своем офисе словно на троне, и, если бы он не знал ее буквально с рождения, Крам пропустил бы еле заметное движение ее губ. Спорьте с ним, сколько хотите, но никто не переубедит Алекса в том, что он у Клементины любимый внук.
- Ах, прекрасная маркиза, - полупоет он, приземляясь на кресло напротив нее и сразу же выполняя грациозный поворот на колесиках, вскидывая ноги на ручки. - Я соскучился, мадам.
Она ненавидит, когда они называют ее бабушкой, и Алекс согласен, что это глупо - женщина выглядит лучше него в его лучшие дни, и ей за шестьдесят.
- Не заставляй меня тратить на тебя мои скрепки, Александр, и мы виделись позавчера, - она не отрывается от прочтения какого-то документа, и Саша слегка надувает губы. Он не любит, когда его игнорируют, но опять же, он знает, как страшны в злости Крамы, и поэтому просто вздыхает. - Что ты здесь делаешь, у тебя съемка через двадцать минут.
- Ох, умоляю, я настолько прекрасен, что меня даже гримировать не нужно.
Они продолжают переговариваться с фирменным крамовским сарказмом, пока его зеркало не начинает разрываться звонками от гримера, и он покидает офис бабули, напоследок подарив ей поцелуй в щеку и увернувшись от таки прилетевшей скрепки.
Съемка проходит успешно, потому что он, Мерлин подери, профессионал, но это оборачивается против него, потому что фотограф решает продлить их рабочий день еще на несколько часов и тысяч фотографий. Саша не в восторге. Он прожигает фотографа взглядом, но тот, видимо, интерпретирует это иначе, потому что ухмыляется и подмигивает. Крам сдерживает порыв закатить глаза. Возможно, он когда-то с ним спал, но уверенность слабая. Он перестает вообще смотреть в сторону парня с камерой, и послушно слушает его команды, которые после инцидента со взглядом звучат каким-то более глубоким голосом. Bitch, please, над кем ты пытаешься доминировать?
Наконец, спустя, казалось бы, вечность, съемка заканчивается, и Алекс сбегает с сета настолько быстро, что у фотографа нет времени даже закончить звать его имя. Он возвращается в свой офис, если это можно так назвать, потому что комната просто заполнена креслами и кучей рандомных сувениров, которые он в тот или иной момент стащил с фотосета.
Крам размышляет над тем, что только что произошло, пока снимает макияж в присоединенной к его офису ванной. Год назад он бы в этот момент уже смотрел на фотографа сверху, пока тот стоял перед ним на коленях, но сегодня вся интеракция вызвала у него не более, чем легкое раздражение. Это вот они все называют взрослением и пребыванием в здоровых отношениях? Вау. Интересно.
Он раздумывает над тем, стоил ли рассказать об этом Норману, чтобы они посмеялись, или не стоит, когда слышится голос Катарины.
Среднее чадо Крам явно унаследовало его любовь к "осьминоженью" от него, потому что она налетает на Алекса вихрем длинных волос и летающих рук. Саша возвращает объятие с энтузиазмом, приподнимая крохотную сестру и вдыхая запах ее волос, который ассоциируется с домом Эшли и ночными истериками по поводу очереди в ванную, хотя у них, мать вашу, было больше ванных комнат в доме, чем людей, но нет, ей обязательно нужно было попасть в эту.
- Ты думала, я уйду и не повидаюсь с тобой? - Саша изображает оскорбление, параллельно заправляя прядь волос Кат за ухо. - Я только освободился, длинная съемка, похотливый фотограф, все как всегда.
Какая-то часть Крама рада, что они с Катариной находились на разных континентах, когда у него была затянувшаяся фраза тинейдж-ребелиона, потому что он не хотел бы, чтобы она пошла по его стопам. Теперь, когда ей уже восемнадцать, а его суицидально-мазохистские наклонности утихомирились, он мог спокойно общаться с сестрой и не бояться, что он ненароком что-то в ней сломает.
- Кофе звучит потрясающе, - он улыбается, с радостью наблюдая за движениями сестры, которая, кажется, даже после долгого рабочего дня была полна энергии.
Они выходят в коридор, направляясь к кофе-машине в конце коридора. Если когда-то Саша и был благодарен магии, так это когда он попробовал кофе, который действительно имел право так называться, в зачарованном автомате в здании Ведьмополитена. Он выпил достаточно много маггловского дерьма, которое выплевывали их автоматы, чтобы иметь возможность оценить прекрасный вкус и аромат напитка, к которому они сейчас шли.
-Как работа? Бабуля еще не распяла все твои мечты и амбиции? - Он шутит, конечно, потому что сам прекрасно помнит, что, какой бы суровой и строгой Клементина не была, она бы никогда не покинула своих внуков. Она могла давить и давить, выжимать все соки, но она всегда знала предел, и никогда не толкала за него. По крайней мере тех, в ком текла кровь Крамов - Алексу было страшно подумать о том, через что проходили стажеры, которые не являлись ее родственниками.

Отредактировано Aleksandr Krum (2018-02-25 10:49:39)