Я не знаю, как так получается. Передо мной никогда не было примера, как надо. А перед кем он был? Все счастливые семьи счастливы одинаково, а каждая несчастливая несчастлива по-своему. Священные 28 тому пример. Я знаю, что мама при отце никогда не улыбается, а он улыбается ли вовсе, потому что хочет? Я не могу вспомнить, чтобы он улыбнулся мне просто так. Зато мама постоянно мне улыбалась. И Ним всегда улыбалась и старалась меня поддержать. Даже если мне требовался пинок, и она его давала, она делала это не так, как отец. Она делала это для меня, а не ради своей выгоды. Я это точно знаю. И это ещё одна причина, почему я считаю, что женщины Розье намного лучше. Может быть, им приходится делать все, что в их силах, потому что мы, мужчины, не можем справиться? Может быть, мы сами заставляем их меняться и становиться примерами для подражания на многие годы вперёд?
У меня нет примера того, как должно быть, но я точно знаю, как быть не должно. Я не хочу, чтобы моя семья была искусственной, вынужденный сожительством людей, которых объединили в силу желания кого-то, а не их самих. Я не могу заставить себя полюбить и не могу заставить свою невесту сделать то же, но я хочу, чтобы мы оба попробовали дать шанс друг другу. Я не хочу отрицать такую возможность, хочу попытаться. Главное, чтобы моя невеста дала мне её.
Моя невеста на свадьбе выходит к гостям в чёрном платье. Мне кажется, я слышу, как среди гостей раздаётся лёгкий шепоток. Она очень красивая, Анейрин Фоули, но явно шепчутся не об этом, да и шорох быстро стихает. Люди здесь умеют держать лицо, настоящие эмоции друг друга читают только близкие. Я вижу, как огорчена мама, и мне кажется, что огорчена она сразу за обоих новобрачных. А вот отец, кажется, не уверен, то ли смеяться, то ли радоваться победе - такой маленький бунт, не меняющий сути. Ним смотрит задумчиво, а сама Фоули безмятежна.
- Ты очень красивая.
Это правда, и цвет платья не играет особой роли. Я тоже в чёрном, только жениху отчего-то это позволено традициями, так пускай будет позволено и невесте.
Получится ли у неё меня услышать?
Несколько комнат в замке отданы новой семье. Семья, правда, не чувствует себя таковой. Мы устраиваем свой быт как можем, а я думаю, какие примеры были у неё. Я не очень много знаю о ней. Разные школы, мы не росли вместе. Но однозначно я могу сказать, что сейчас ей куда тяжелее. Я в замке, в котором вырос, а она в незнакомом месте в окружении чужих людей. И эти люди ей не нравятся. Вспоминаю вилку в ноге и хмурюсь, от той встречи остался шрам. Она тоже, конечно, не забыла.
- Рин, если тебе что-то нужно, пожалуйста, говори. И не обращай внимания на моего отца. Он бывает груб, но ты это знаешь и так. И его лицо на свадьбе ты видела.
Пока все, что я могу, это обеспечить ей минимальный комфорт под нашей крышей. Хотя бы комфорт, и только. А она делает ко мне шаг и целует, тянет за ткань одежды. Сердце подпрыгивает в груди. Чёрное платье ведь выразило отношение к этой свадьбе без слов.
- Не делай того, чего не хочешь.
Говорю совсем тихо, едва отстраняясь, но обнимаю, я должен спросить. А Рин тянется снова, и это же ответ. Шанс, который я ждал, он, выходит, есть?
Утро неминуемо настаёт, сколько ни проси его задержаться. И с ним движение Рин рядом, она проснулась, встаёт.
- Доброе утро...
Я тянусь, чтобы её вернуть назад и поцеловать, а она уворачивается и начинает собираться, молча, ни капли тепла. Что происходит? То, что я вчера напридумывал себе идеальный мир. В моем мире люди хотят того же, что и я, и, хоть путь и далёк, готовы работать, зная, какая награда придёт нам в случае успеха, и оба стараются его достичь. Моя жена старается получить от брака хоть какой-то плюс. Но разве это семья? Я чувствую себя полным кретином, понимая, что для неё это ничто. И чувствую боль, я поверил. Как же так?
Цветы как повод выйти и спокойно подумать о том, что теперь делать. Я ставлю букет гортензий на стол, замечаю взгляд Анейрин, она наблюдает. Мы ничего не знаем друг о друге, совсем мало знаем. Нам нужно поговорить. И не только о нас – нам нужно разговаривать, много, обо всем, высказывая мысли, высказывая понимание жизни каждого из нас. Знакомясь, становясь друг для друга… Кем-то. Если мужем и женой мы уже стали, опережая все прочие этапы развития отношений, даже нормальное простое знакомство. Я зову Рин выйти со мной в сад.
- Мне кажется, что в жизни каждого человека должно быть что-то настоящее. Для меня этот сад, наверное, одна из таких настоящих вещей. Мы живем в мире, где все вокруг слишком хорошо претворяются. А здесь претворяться не надо, здесь можно просто быть самим собой, узнавать что-то, делать своими руками что-то, что может лишь отдавать. Просто так.
Я наблюдаю за тем, как Рин осматривает сад, как будто бы прислушивается к тому, что за его пределами. Это дом, в котором ей предстоит жить. Нам нужно понять, как мы хотим жить в нем.
- Бумаги, дела, наследование, все важно, но все это где-то не здесь. А здесь сад и немного покоя. Старая магия, как говорит моя сестра. И магия - не всегда то, что можно сделать посредством волшебной палочки.
И я не про невербальную магию сейчас говорю.
- А что для тебя настоящее?
Ответа, видимо, я еще пока не заслужил, меня отправляют к бумагам и даже обещают помощь. Спускают с небес на землю. Помни, мол, Эван, мир, в котором мы живем. От него не убежишь. Я и не бегу от мира. Я просто хочу немного его поменять, хотя бы для себя и тех, кто мне близок, хотя бы в тех сферах, которые зависят от меня.
- О них я не забуду. – Я смотрю на Рин без улыбки. – Спасибо за помощь.
Вечером мы снова в наших комнатах, она снова, как и вчера, тянется ко мне.
- Рин, нам нужно поговорить.
Поцелуй заставляет меня замолчать, руки сами касаются ее, она очень красива, и я слишком хорошо помню прошлую ночь, но и утро я помню тоже.
- Рин… Утром ты тоже сбежишь и ничего не скажешь, как будто этого вечера не было?
Ответ не вселяет мне оптимизма, а пытаться говорить мне становится сложнее, она не дает мне продолжать. Кажется, разговаривать о смысле жизни она точно не считает нужным. Руки ныряют под ткань рубашки, стягивают ее с меня, и где-то в глубине голос говорит мне прекратить попытки, закрыть глаза… Я ловлю ее за ладони, смотрю в глаза.
- Рин. Послушай меня.
И я говорю. И о том, что настоящего в нашей жизни мало. И о том, что только от нас зависит, что мы сможем сделать таковым. И о том, что наш брак может оказаться самым настоящим из того, что у нас есть, нужно лишь допустить до себя эту мысль, попытаться попробовать, услышать друг друга и понять. И что мне важно не просто оказаться с ней в постели, а по сути при этом вести с ней две жизни параллельно друг другу, пересекаясь только на время здесь. Что я хочу попытаться стать для нее семьей, и что прошу ее допустить и до себя такую возможность.
Говорить мне сложно, поэтому мне приходится отстраниться, и, пока я произношу весь своей текст, я смотрю на нее, но не могу разобрать эмоции. Я просто жду, что будет. Она меня услышала?
Кивок и новый поцелуй не дают мне понять ответ на свой мысленный вопрос. Точнее, я просто теряюсь в мыслях. Я высказал все, что я думаю, и… Утром Рин снова не хочет моих объятий. Она не хочет задерживаться в постели, она не хочет чужих касаний, все как в прошлый раз. И позволить мне приблизиться к себе она тоже не хочет. Она собирается, подходит к тумбочке, на которой стоит букет белых тюльпанов, чтобы взять волшебную палочку, не глядя, и я ловлю ее и целую, и она не против, а очень за. Когда мы потом собираемся на работу за пять минут, Рин смеется, кидая мне мои вещи, а я не знаю, что думать и, кажется, мне нужен совет.
Моя сестра умеет слушать и понимать. Она заваривает чай, но не видит проблемы. По ее мнению, бывают намного более печальные случаи, а начинаться все может по-разному, и не предскажешь, во что все перейдет. Я роняю голову на руки, пытаясь объяснить свои собственные чувства. Ка будто мои слов аи мои дела идут вразрез, как будто я сам не верю в то, чего хочу.
- А я, правда, хочу не того, как ты это называешь.
Не противны друг другу физически. Да уж, так опоздания войдут в нашу жизнь и прочно там задержатся, но за ними ничего стоить по-прежнему ничего не будет. Не противны. Я смотрю на сестру – звучит не очень. Слишком прагматично, слишком фальшиво. А она треплет меня по волосам, называя слишком романтичным, и подливает еще чай.
- Романтика в браке… Какой моветон.
По-моему, совет мне не помог. А Ним улыбается и говорит, что еще до свадьбы они с Рин говорили обо мне. И говорит дальше, что еще не все потеряно.
- Я просто чувствую себя самого фальшивым, Ним.
Целую сестру в щеку, а она обнимает меня и говорит о том, что чувствует, что все закончится хорошо, а потом смотрит мне вслед, задумавшись о чем-то.
У каждого из нас есть что-то свое настоящее, и я лишь надеюсь, что у Ним этого настоящего больше, чем  у меня. У нее есть аптека с зельями, куда она приглашает меня как-то раз заглянуть. Хочет что-то показать, говорит она. Я захожу, а она указывает потайную дверь, а за ней лестницу в подвал. Подвал аптеки? Внизу оказывается бар, и в нем множество людей.
- Аптека с сюрпризом, да, Ним? После работы иногда хочется и отдохнуть.
И не только владелице самого заведения. Узнаю среди посетителей несколько собственных коллег. Ним делает мне коктейль, а потом куда-то исчезает. Ее нет какое-то время и, стоит мне попробовать сделать глоток, а она возникает рядом, берет меня за руку с напитком и тянет куда-то сквозь людей. Я вижу впереди Анейрин и остальных из ее аврорской  тройки. Отпиваю напиток, вкус у него необычный.
- Привет. Ним расширяет семейный бизнес.
В это время сестра начинает выталкивать всех, кроме Рин, из кабинки, где они обосновались, и я слышу причину – сыворотка правды в напитке. Ошалело смотрю на бокал и вижу, что у Рин точно такой же напиток.
- Нимуэ!
Но сестра закрывает дверь как раз тогда, когда бокал с коктейлем летит ей вслед. Не мой бокал. Оборачиваюсь на Рин, которая теперь осталась без напитка. И отпиваю из своего бокала еще глоток.
- А что, уже все равно выпили.
Ставлю стакан на столик и слышу резкие слова. Моя супруга недовольна.
- Ты сама знаешь, почему, ты аврор. – Она просит меня либо открыть дверь, либо уже сесть и не мельтешить перед ней. – И я тоже? Чем же? Я не подмешивал тебе сыворотку правды в напиток. Я тоже ничего про нее не знал, это не сговор, если ты так думаешь.
Сажусь напротив нее и беру стакан, отпиваю. Недопитые напитки тех, кто вышел, теперь все в одном стакане. У нас стакан на двоих.
- Ним готовит зелья с творческим подходом, но сыворотка правды долго не действует. Пересидеть какое-то время, и ничего не останется, не переживай. И даже не придется больше терпеть мое общество вне спальни, кажется, раздражаю я тебя везде, кроме нее.
Сыворотка правды редко приносит пользу, оружие допросов, уж Рин ли не знать? Что же, получается, что мы сейчас на допросе оба, каждый допрашивает другого. Уместнее было бы помолчать, но, кажется, не наш случай.
- Я раздражаю, а кто-то другой не раздражает. С кем-то ты и на работе, и вне работы, допиваешь виски вот, и не раздражает же.
Вновь отпиваю из нашего единственного стакана на двоих и ставлю его перед ней. Она смотрит и спрашивает, что это, глупость, или ревность.
- И то, и другое. И Ним должна была оставить здесь больше виски, если уж поит зельем правды. – Она считает такое признание плюсом. – Отлично, рад, что нашелся хоть какой-то плюс.
Мне надо заткнуться, но я не могу.
- Знаешь, чего я не понимаю? Почему я говорю с тобой, а ты не слушаешь? Почему я хочу что-то узнать, а ты уходишь от ответов. Что, проще меня поцеловать, так муж хотя бы молчит? Думаешь, этот брак мне для этого? Рин, мои мать и отец едва научились друг с другом жить. Да, отлично, что мы хотя бы друг другу не противны, но почему ты не пробуешь, не знаю, услышать меня? Пойти мне навстречу, ну хотя бы как-то если не шагнуть навстречу, то хотя бы не убегать? Я так раздражаю? Настолько, что можно всадить мне вилку в ногу, знакомо, плавали. Или ты думаешь, что  я не верю в то, что говорю тебе об этом? Объясни мне. Или ты не веришь в то, что это может получиться так, как я говорю?
Я перевожу дыхание, смотря на нее.
- Ты мне не доверяешь. Но почему тогда возможны эти ночи? Что они для тебя? Кто для тебя я?
Очень много вопросов и много слов. А слова не всегда нужны, когда действует зелье правды, доработанное сестрой. Я смотрю на Рин, мою жену, и делаю шаг, поцелуй – и, кажется, мы смахнули стакан на пол, но не замечаем этого. Я сам просил говорить и больше не даю такой возможности, не разрывая поцелуй, сколько у нас получается. И после мы смотрим друг на друга максимально близко. И тянемся друг к другу снова, повинуясь шквалу эмоций и не уверенные, что хотим это прекратить.
Мы приходим как вышли - растрепанные, взъерошенные, какие-то растерянные. Но я держу пальцы Рин в своей руке и не отпускаю, пока мы не оказываемся в наших комнатах. Отдельные комнаты для отдельной семьи, которая теперь живёт в замке. На столе гортензии, в баре бутылка виски. Наливаю два стакана янтарного напитка и протягиваю один из них ей. Наше общее имущество, личная территория, которую мы ещё пока толком не сделали своей. Потому что сами пока не стали друг другу семьёй. Но мы готовы попытаться?
Мы молчим, отпивая виски, а потом Рин ставит стакан на стол у букета, и я тянусь к ней, секунду мы смотрим друг на друга, как будто с первый раз должны поцеловаться, как будто до того все было не всерьёз. Мы тянемся, неловко касаясь губами губ друг друга и снова глядим друг на друга. И смеёмся. Фыркаем себе под нос, и я тяну её к себе, а она путается пальцами в моих волосах, прижимая ближе, и поцелуй, медленный и вдумчивый, позволяет не захлебнуться в своих эмоциях, а почувствовать, что чувствует другой, осторожно касаясь, знакомясь так, не теряясь во всем, а находя себя вновь.

Прежде всего нас учат дисциплине. Неявно, но, глядя на родителей, мы смотрим, как должны вести себя. Мы узнаем, каково наше место и как подобает ему соответствовать. После нас становится понятна еще одна задача – мы должны быть милы и приятны для того, чтобы расположить к себе, чтобы вызывать доверие, чтобы люди доверялись нам сами. Но при этом мы не должны доверять никому. Мы должны хорошо понимать, что скрывается в мире за улыбкой и за каким словом следует совсем не то, что оно обозначает обычно. Жизнь в высшем свете магического общества требует многого от тех, кто в него входит и одаривает входящих соответствующе. По крайней мере, так гласит теория. Никогда не относился к любителям теоретических предметов, честно говоря.
Я никогда не слышал, чтобы моя мама кричала. Мама всегда тиха и спокойна, но я знаю, что она многое видит и умеет сделать так, чтобы ее интересы учитывались в семье. Отец же представляется мне идущим напрямик, но он знает, что эмоции только затмевают разум. Его эмоции он старается держать под контролем. Сестра знает, с кем может быть искренней, а с остальными она просто потрясающе по-розьешному мила. Нет никого более обаятельного и очаровательного, чем Нимуэ, когда ей что-то нужно. Ну а я держу все в себе, уходя вовнутрь, и там ищу успокоения. Хороший мальчик из хорошей семьи, и только. Дешевый образ, скажу я прямо, но что имеем.
Кажется, это удивляет Рин больше всего. Слова снова проходят мимо нее, она слишком поражена, она слышит тон. И наверняка до этого момента она считала, что такого тона услышать от хорошего мальчика из хорошей семьи, ставшего ее мужем, ей не придется. Но что я могу – все люди слабы. А я слаб настолько, что меня аж трясет – от ее пренебрежительного отношения к собственной безопасности и попытки показать, будто ничего не случилось. Смертельное заклинание в миллиметре, которое отсекло прядь волос – это что, ничего? Я не способен контролировать эмоции в такой момент. Мои родители никогда не выносят сор из избы, хотя я прекрасно знаю, как нелегко им было вместе ужиться, да и сейчас жить вместе. Но мы с Рин на своей территории в нашем крыле, здесь нет чужих, только я и она, а, если и есть кто-то где-то, об этом я думаю меньше всего. Вопрос заставляет меня прекратить тираду и перевести дух. А Рин неожиданно переводит тему на моего отца.
- Считаешь, что я стал бы кричать на него, узнав, что он рискует жизнью вопреки всему здравому смыслу, и еще смеется над этим?
Причем я не уверен, что ответ, который вертится на языке, окажется правильным, но это мысль на периферии сознания быстро уходит, гораздо важнее мне Рин. Обнимаю ее, проводя по прядям, ставшим короче. И у меня какое-то чувство вторжения, как будто что-то злое коснулось того, что мне дорого.
- Потому что его не волнует, что думаю я? – Теперь уже искреннее. – И при чем здесь отец? И, вроде бы, я очень много из того, что думаю, только что сказал.
Очень много слов, которые дошли до адресата как-то иначе. Рин полагается на дар, я же пытаюсь объяснить, что не бывает всесильной магии, и на любую найдется другая. Рин морщится и уходит в ванную, погружаясь в воду, а я отчего-то робею, может быть, дело в своей вспышке, может быть, потому что вдруг думаю, что понимаю, отчего так завелся. Мир, в котором заклинание пролетело чуть ближе, а дар не помог… Мир, в котором я ее потерял.
Да, наша свадьба не предвещала ничего подобного, я не был в восторге от идеи, невеста тоже, и всем это показала, обещая мне веселую жизнь. Изначально все пошло не так, но потом начало налаживаться, мы стали пытаться идти в одном направлении и узнавать друг друга с разных сторон. Медленно, но верно, как-то все дошло до места, в котором мы сейчас. Я у кромки ванной, в которой Рин уходит под воду, выныривает и вместе с брызгами дает мне обещание, что все будет хорошо.
- С тебя слово, Рин. Не пугай меня больше так сильно.
Касание пальчика к носу, такое детское и милое, заставляет мои губы дернуться в улыбке. Я ловлю ее мизинец своим и перекрещиваю  - клятва, как в детстве. И кто сказал, что магии в ней меньше, чем в каком-нибудь непреложном обете?
- Ты обещаешь не рисковать почем зря? И не считать себя неуязвимой? И не лезть к опасностям, когда можно избежать их?
Я смотрю на нее серьезно, демонстрируя сцепленные мизинцы. Она смеется и дает слово, а после в меня снова летят брызги воды, и она ныряет, чтобы вынырнуть и выйти из воды, обернувшись тканью, а после откинув. А я еще думаю, что эта клятва очень важна для меня, и она сама тоже. И как она может удивляться тем, что я кричу, понимая, что смерть прошла от нее в прямом смысле в волоске. В пряди волос.
А она говорит о маслах, о чем-то таком вновь другом и несерьезном, как будто все, что сейчас произошло, осталось где-то далеко позади. А мне хочется дотронуться. Наоборот, закутать и спрятать, укрыть, унести и никому никогда не отдать, чтобы никто даже пальцем, даже волшебным словом не посмел причинить ей вред. Я кутаю Рин в полотенце и несу в спальню, уж не знаю, как сильно она разочарована, или нет, но укладываю на постель, она что-то говорит о моем смущении и о браке, а потом с иронией замечает, что не съест меня. Возвожу глаза к потолку, силясь сквозь камень разглядеть небо, наверняка уже совсем черное, усыпанное яркими звездами, как бывает в местах, далеких от больших городов.
- Я ей об одном, а она про другое. Ложись. Но учти, что вряд ли я прекрасный массажист. Всего лишь чуть лучше, чем оратор.

Наверное, глупо задаваться вопросом, что с этим миром не так, когда сам находишься в облике собственной жены, а она в твоем. Но вот ты только думаешь, что все получается, и вдруг вот этот странный эксперимент сестры случайно показывает, что все может лишь только так казаться. Рин смеялась, целовала в лифте перед работой, а тут, на работе, ее беззастенчиво касается человек, с которым она… На касание которого ее тело отзывается, и я не могу успокоиться. Просто во Франции, вдали от всего этого, Рин казалась счастливой. Мне казалось, что ей нравится то, что было там, нравилось быть там со мной, она была искренней. Она хохотала, она дразнила и шутила, она была рядом. Она целовала и отзывалась на мои прикосновения, тянулась ко мне. Я объективно знаю по поцелую в лифте, что она чувствует, когда ее целую я. И как она хочет, чтобы я ее целовал, это тоже она показала. Только вот это все касается нам, и я никогда бы не подумал, что сейчас снова сюда окажется втянутым еще кто-то. Кому-то позволено вот такое прикосновение к ноге Рин, и это не только я. Сцены, мелодрамы и выяснение отношений, совсем по-французски – закатила бы Рин глаза. Но вопрос сам вырывается почти первым делом, когда я вижу ее – в своем облике – не могу его остановить. Но это и к лучшему. Пусть она скажет мне прямо все, что думает, и не сыворотка правды станет этому причиной.
Рин выгоняет испанцев (они всего за половину дня научились ходить по струнке и складывают пергаменты стопкой на краю стола) и просит от меня предысторию моего вопроса, а мне кажется, что вопрос и без предыстории я могу задать и получить на него ответ. Какая разница, что тому послужило причиной?
-  Какая разница, что сказал Дарон? И случилось ли что-то. – Я беру в руки чашку (удивительно, обычно это моя прерогатива – угощать напитками у себя в кабинете, а здесь как будто и кабинет уже не мой, и я здесь на приеме, на встрече) и смотрю на Рин, кофе мне не хочется. – Разве это играет роль?
Рин не получив ответа, достраивает цепочку мыслей, как и обещала. Ей не приходится долго ломать голову, догадывается она очень быстро и повторяет прикосновение, я ставлю чашку на столик и гневно вскидываю голову, ловлю ее руку и отпускаю.
- И что, ты скажешь, что это нормально?
Две вещи смущают, не только касание, но и отзыв… А она фыркает и задает вопрос про ревность. Ревную ли я?
- Да! – Нет, блин, она что, считает, что  мне совершенно безразлично, что бывший моей жены считает нормальным мило погладить ее по коленочке, пока никто не видит? А она, кажется, не видит состава преступления вообще. – Вот именно! Приятно. Рин, это твое тело.
Тыкаю пальцем себе в гораздо более выдающуюся грудь, а она возвращает руку и продолжает касаться, как бы подчеркивая свой вопрос, на который ответ она знает.
- И да, я ревную. И не понимаю.
И я расстроен и не знаю, что делать, а ответа на мой вопрос все еще нет, как ни бывало.
И Рин качает головой и тянет меня, а расстановка сил у нас сейчас не в мою пользу, и я теряю равновесие. Хорошо еще, что кофе успел поставить на столик. Рин вздыхает о дне и брате, гвоорит, что  я с каких-то пор ему нравлюсь.
- Вряд ли с тех пор как поменялся обликом с его сестрой и пришел под ее видом на ее работу?
Я ворчу по инерции, пока Рин объясняет, что хорошее можно найти во всем, если захотеть. Захотеть. Чем-то напоминает мне мои собственные слова, сказанные когда-то. Поднимаю на нее глаза, смотрю в свои, но выражение моих глаз каким-то образом повторяет ее выражение. Глаза не обмануть. И никакое оборотное зелье не проведет того, кто на самом деле хорошо знает человека, которого пытается изображать кто-то другой, даже по таким мелочам, которые вдруг оказываются очень важными. Я слушаю, и она проводит по моей (ее) щеке пальцами, и от этого касания уголки губ сами собой хотят приподняться вверх. Почему-то оно кажется теплым, хоть и такое простое. Она говорит о хорошем и, наконец, отвечает на мой вопрос, называя мужем и спрашивая, не упустила ли что-то она?
И я думаю о том, чего она еще не знает. Что я не говорил ей о том, что уже понял. Но она целует меня-себя снова, и опять все странно, но, если закрыть глаза… то можно не заметить, как открывается дверь в кабинет уж как минимум. Зато у нас образовывается неделя и сразу же две законного отпуска и подозрения уже нескольких человек в нашей совместной с Рин адекватности, но разве это играет значение, когда явных бонусов от подобных «странностей» только больше? Я фыркаю, когда за начальником закрывается дверь.
- Значит, Эймунду нравится Ним, Дарон в курсе и ты в курсе, но он трогает по коленке тебя, а ты…
Я смотрю на Рин с сомнением, периодически указывая в разные направления, как будто означенные люди находятся где-то здесь, и я указываю в их сторону.
- Знаешь, звучит совсем не очень. – Склоняю голову и внимательно на нее смотрю, а потом тянусь и так же провожу по ее лицу кончиками пальцев. – А вот две недели отпуска звучат намного лучше. Ты… собиралась с ним поговорить? Про привычки? – И я улыбаюсь. – Да,  я твой муж, а ты моя…
И прерванный на самом интересном месте поцелуй уж точно требует продолжения, а фраза… Иногда не обязательно говорить, чтобы объяснить, что имеешь в виду.
Рин напоминает о зелье и о том, что, раз работа на сегодня, видимо, закончилась досрочно, нам нужен новый план. И спрашивает про удар, фыркая снова.
- Я старался. – Пожимаю плечами, поглядывая на собственный кулак. – Скажем так, от всей души. А день... Да уж, день тот еще. Но ты говоришь, что ото дня ничего не зависит?
Обнимаю Рин, которая все еще меня выше.
- Знаешь, вот к обуви, к юбке, к волосам, ко всему этому я мало-мальски привык, но разница в росте… А еще ммм, вот то, что ты дала в коробке, в этом точно невозможно ходить, Рин, но красиво, но дышать…
Рин тянет руку, уводя куда-то. Трансгрессируя нас обоих в новое для меня место. Осматриваюсь в полупустой квартире и оборачиваюсь на Рин.
- Значит, вот здесь ты собиралась прятаться от меня? – Я тянусь к ней и касаюсь все еще своего лица. – А в итоге меня же сюда привела, ммм… Не пожалеешь?
Мне бы хотелось, чтобы действие зелья закончилось прямо сейчас. Чтобы я снова вырос и мог притянуть к себе Рин привычным уже жестом и поцеловать, правда, зная, новое, немного иначе.  Попробовать что-то другое и увидеть эмоции не на своем лице, а на ее. А пока я могу приподняться на цыпочки и закрыть глаза, только представляя это. Улыбаюсь.
- Так что в итоге это место для нас, чтобы сбежать от остальной семьи? – Оглядываюсь и тяну Рин вглубь квартиры, к высоким окнам, рассматривая необжитое помещение, но уже вижу, каким уютным оно может стать. – Две недели? Мм… Ты слишком скромного мнения о моих способностях. Правда, я чувствую, что мы придумаем, чем заняться, кроме поиска шкафчика в прихожую, и время может пролететь незаметно и, ммм… Если бы не моя сестра с ее зельем…
Кидаю на Рин взгляд из-под ресниц. Кокетливый взгляд снизу вверх, и пальцами веду линию по скулам вниз вдоль ворота свитера, в который она меня нарядила.
- Тебе точно нравится этот свитер? Не хочу показаться самовлюбленным, но мне кажется, что без него мм… Точно лучше.
Я прикрываю глаза и негромко смеюсь.
- День слишком странный. Очень. – Тянусь к ней и обнимаю. – Знаешь, что нам нужно?
Вещей здесь нет, кровать, наспех укрытая покрывалом, камин, все, что я успел увидеть. Очень много пространства и вечер, опускающийся на город. За нашим окном загорается все больше огней. Я делаю взмах волшебной палочкой, и начинает играть музыка. Негромкая мелодия окутывает нас и заполняет комнату, подталкивает нас друг к другу. Я тянусь к Рин и кладу руки ей (все еще в своем облике) на талию, в ритме музыки начинаю двигаться и утягивать ее за собой.
- Две недели только для нас в убежище, где никто не будет искать. – Мурлычу ей на ухо. – Мне нравится мысль. – Еще одно незаметное движение палочкой, и гаснет свет, только за окнами остаются огни вечернего города. – А так даже может показаться, что зелья нет. Хотя бы не нужно все время закрывать глаза…
Я тянусь, чтобы вновь ее поцеловать, и все странности дня кажутся чем-то не столь уж значительным, ведь мы это мы, а все изменения временны.
Утром я просыпаюсь, но еще какое-то время не открываю глаза. Я чувствую руки Рин, чувствую свои, обнимающие ее. Осторожно, чтобы не разбудить, веду пальцами по ее спине вверх и улыбаюсь, зная, что увижу, когда открою глаза. Рин спит, от движения она двигает плечами во сне, я останавливаю движение и, приоткрывая глаза, тянусь, чтобы поцеловать ее в волосы. Темные, прямые, отрезанные до плеч. Все вернулось на круги своя. Очень странный день закончился, но только мы на новом месте, и дело даже не в квартире, в которой еще никто не обживался. Благодаря смене обликов мы узнали важное и ответили на вопросы, каждый на вопросы другого, но и на свои. Я выбираюсь из постели как можно более аккуратно и ищу в квартире кухню, надеясь, что она обустроена как надо. Домовиков здесь нет, и дом стоит в маггловской части города, хотя явно вокруг квартиры все окружено магией, жилище аврора, как никак. Еды в кухне нет, но из окна с панорамным видом я запросто могу увидеть пекарню в доме напротив. Уже на выходе я соображаю, что галлеоны в мире за пределами квартиры вряд ли прокатят. Заклятие «конфундус» запросто выйдет мне боком, так что остается использовать только то, чем меня наделила матушка (и природа, и моя собственная). Я открываю дверь кафе, небрежно откидывая волосы назад и чуть рассеянно улыбаясь. Эмитировать французский акцент я умею хорошо.
- Здр’авствуйте…
У меня мало времени, чтобы долго разыгрывать спектакль, так что придется играть укороченную версию с применением всей имеющейся тяжелой артиллерии. Улыбка становится шире, взгляд одухотвореннее. Быстро провожу рекогносцировку, переводя взгляд с молодого человека на барной стойкой на девушку, убирающую со столика посуду. Бить будем на поражение – решаю я. История о буквально вчера вечером приехавшем к девушке французе, который хочет порадовать любимую, а деньги еще не поменял (если хочешь врать, оставь максимум правды, но надели ее нужными в данный момент подробностями) захватывает обоих, жестикуляция, улыбки, доверительный тон, одухотворенный вид. В общем, меня собирают под честное слово, а парень, когда я в сотый раз говорю свое «мерси», подмигивает и говорит, мол, не нужно так сильно давить на слово «девушка», здесь, в Британии, люди свободны любить, кого хотят. Я делаю ресницами хлоп, соображая, что, кажется, только дополняет соображения парня, который мне подмигивает, а официантка приоткрывает дверь. Ним бы аплодировала – думаю я, спеша обратно к Рин. Правда, последний эффект вышел непреднамеренно, мне еще есть, к чему взять у сестры мастер-класс.
Так что, когда Рин просыпается, у меня уже есть свежий кофе и круассаны, джем и фрукты, и, поставив все это на столик рядом, я опускаюсь на постель к Рин.
- Доброе утро… - Целую ее, весь порядочный Лондон уже подумывает об обеде, а мы только просыпаемся. –  Рад видеть тебя, а не свою физиономию, знаешь, так мне нравится гораздо больше. И нам нужно купить кофе, чай, и запас каких-то продуктов, которые могут храниться подольше и…
Еще один поцелуй не заставляет себя ждать. Делать покупки мы еще успеем, к тому же, многие из них можно совершать, не вылезая из постели, службы доставки никто не отменял.
— А пока нас выручит кафе напротив. Выручило. Правда, магловских денег у меня нет, но пришлось подключить генетическое умение уговаривать людей. — Гены вейлы в крови, сестра, которая умеет всем нравиться себе на пользу, я тоже так могу, если очень надо. —Только я так хотел раздобыть нам завтрак в постель, что, кажется, слегка перестарался, и половина сотрудников кафе считает, что я гей... Который обещал занести деньги попозже. – Вручаю ей кофе, фыркая, и забираюсь рядом под одеяло, обнимая. – Расскажи об этой квартире? Ты купила квартиру, думая, что свадьбы не будет, и она оставалась у тебя, как место, где ты сможешь быть одна, твое место, где никто не найдет? Почему здесь так мало всего?Смею робко надеяться, что причина в том, что место для описанных мной целей так и не пришлось использовать. Бросаю на нее осторожный взгляд, думая над этим.
- Ты когда-нибудь сбегала сюда? У тебя было место, чтобы, ну… Надоедливый муж не чирикал над ухом, его сестра не пыталась ставить очередной эксперимент, стены замка Розье не давили.
Показать квартиру мне – как признаться, что всегда имела запасной вариант, а теперь он не нужен. Теперь это наша тайна, а не только ее. Это очень личное, то, чем Рин поделилась со мной, и куда впустила меня вчера. Тоже новое место, в прямом, и в переносном смысле.
- Ты думала, какой хочешь видеть квартиру? – Я улыбаюсь, рассматривая, как Рин держит стаканчик с кофе, как подносит к губам и делает глоток. – Мне почему-то кажется, что вензеля и ангелочки – не наш вариант, но, если ты, кончено, хочешь, мы всегда можем уточнить у дедушки, где он брал все эти балдахины и скульптуры и позолоту…
Начинаю смеяться и падаю на подушки, вспоминая сюрприз, который дедушка устроил приехавшему в гости внуку и его жене. Оборачиваюсь на Рин, касаясь ее спины костяшками пальцев, ведя линию вниз. Она больше не передергивает плечами и можно не бояться ее разбудить.
- Окна здесь фантастические. И очень много воздуха. Это здорово.

Непогодой – а именно так встречает нас зеленый остров, - жителей Корнуолла не испугать. Меня гораздо больше тревожит другая встреча. Портал переносит нас на вершину холма, невысокого, остров вообще не очень славен рельефом, покрытого вереском, а внизу белыми обрывками лежит туман. Там, в тумане, угадываются очертания крыши, старинного дома семьи МакКиннон, сложенного из серого камня. Крыша во мху, ветви деревьев раскинулись над оградой. И приятный теплый свет в окнах. Гостей ждут.
Ждут внуков, ждут их друзей. Сдается мне, что Ним тоже ждут, а вот меня – не уверен. Если на нашей свадьбе Рин бунтовала, выйдя к гостям в черном платье, то ирландская сторона ее семьи заявила свой протест громче, просто не явившись. Гордые ирландцы не продают своих, а чем еще они могли посчитать нашу свадьбу, кроме этого? И, если уж отменить решенное никто не сумел, они просто решили не принимать в этом никакого участия. Как будто у Рин и вовсе нет никакого мужа. Как будто нет нашего брака, нет нас. Так что не думаю, что моему визиту здесь обрадуются. Хотел бы я заявить, что мне все равно, но нет. Эти люди, к которым мы приехали – семья Рин. Моя семья.
Все, кто приехал, уже уверенно шагают к дому. Рин искренне рада, я знаю, здесь она могла наконец-то скрыться от своего отца и чувствовать настоящую жизнь, хоть и всего ничего по сравнению с остальным временем у них в замке. И я улыбаюсь, пытаясь не показывать, что волнуюсь. В конце концов, я есть, и рано или поздно и МакКиннонам пришлось бы взглянуть в глаза правде, даже если она для них оскорбительна.
Мы спускаемся по каменистой дорожке и проходим в ворота из камня и настоящих живых ветвей старого дуба. Касаюсь дерева, непроизвольный жест, как будто хочу почувствовать это место, стать ему ближе. Дерево теплое, оно живет много лет. Оно хранит память, и этот день останется в его памяти, как и много веков до того. Дерево запомнит меня. Нас.
Нас встречают. Встречает Марлин, обнимает кузенов, улыбается Ним, приветствует меня. А за ней целая толпа других людей, знакомых, и нет, много голосов, смех, радостные возгласы. Я как будто оказываюсь в водовороте, но не знаю, куда грести, и стою на месте, как дурак. Так можно и утонуть. Я могу только улыбаться и говорить слова приветствия, быть вежливым. Кто-то кивает мне, но отворачивается, переключая внимание на другого, а кто-то идет прямо на меня, но проходит мимо, чтобы хлопнуть по спине Эймунда, он здесь среди своих. Ищу глазами Рин – она как раз подбегает к дедушке, который сперва осматривает ее с ног до головы, а потом хохочет и заключает в крепкие объятия. Улыбаюсь искренне. Такая радость, это здорово. Марлин не теряется, подводит меня к сестрам и братьям. Кого-то из них я помню по школе, кого-то вижу впервые. Все перемешивается, и водоворот заносит всех в дом.
В доме потрескивает камин, пахнет вкусной едой, и общий гомон стихает. И я с удивлением понимаю, что я первый раз в таком доме. Я впервые в гостях в семье, а не на светском приеме, где все играют по заранее понятным правилам. Здесь правил не будет, потому что не будет игры. И я знаю, что, несмотря на то, что все делают вид, что на меня не смотрят, за мной следят. Оценивают, сравнивают, размышляют, делают выводы, только им одним известные. Я давно усвоил, что как ни старайся, нравиться всем не будешь, но я не хочу, чтобы выводы были поспешны. Я хочу, чтобы эти люди узнали меня, попробовали дать мне шанс. Рин ведь дала.
Дала спустя время – подсказывает мне память, и я фыркаю себе под нос, ищу ее взглядом в толпе. Ирландцы гордые и рубят с плеча. Если Ним говорила, что Розье вода, то МакКинноны – самый настоящий огонь. Казалось бы, невозможное сочетание, а поди ж ты. Рядом со мной оказываются Ним и Дарон. Другая фамилия, но частица этого самого огня есть в нем. Он сам представляет нас главе семьи. Дедушка Рин смотрит на обоих внимательно.
- Очень рад познакомиться, мистер МакКиннон, Рин много о Вас говорила.
Я единственный, с кем он не знаком. Но он знаком с Ним, и сестра всегда знает лучше, как сгладить углы или скрыть любую неловкость. Она вспоминает что-то, что было с ней здесь, переводит тему на наш замок и наше детство, глядит на меня с улыбкой.
- Да, Эван?
С улыбкой «да не стой ты столбом, глупый брат, скажи уже что-нибудь».
- Да, когда Ним возвращалась, у нее всегда была куча историй и очень много идей, которые нужно было осуществить.
И всегда много друзей, во всех частях света. Нет ни одного места, где была бы моя сестра и не обзавелась дружественными связями. Я не такой.
- Мне всегда казалось, что здесь живет настоящая свобода, и теперь я вижу, что так оно и есть.
- Жизнь здесь настоящая. – Обрывает меня мистер МакКиннон. – Ну, пойдемте к столу, обед стынет.
Рин оказывается рядом и просит быть со мной полегче. Дедушка что-то хмыкает, кто-то закатывает глаза. Мы уходим к столу и занимаем свои места, я между Рин и Марлин, очень спокойное место.  Нахожу ее руку под столом, чтобы привлечь внимание.
- Не надо. Все нормально, просто они в первый раз меня видят. – Я не хочу, чтобы что-то портило Рин настроение. – Не беспокойся, я не пропаду.
Но, говоря откровенно, мне до невозможности приятно было услышать, что она меня защищает. И слова Рин согревают после холодной мороси с улицы намного лучше, чем любой камин.
Меня видят в первый раз, но подумать обо мне успели многое. Я был тем, кто дал согласие на так возмутивший МакКиннонов брак, и я, в отличие от всех остальных, нездешний. Я не тот, кого они хотели бы видеть на этом месте, у них в головах был совсем другой план, почти решенный, а тут появился я со своей покорностью обстоятельствам, разрушивший его. И пусть сейчас Рин просит быть со мной полегче, для них это вряд ли что-то меняет. Точнее, наверное, поменяет, только должно пройти время. Но сколько времени – вот вопрос.
- Послушай, к тому, что кто-то мной недоволен, я привык.
Хочу пошутить, но шутка выходит какой-то странной, кривой, и Рин не нравится. Знаю не понаслышке, а по собственной ноге, на которую она наступает мне с чувством. Улыбаюсь, кидая на нее смешливый взгляд.
- Хорошо, что не вилку. Не злись. Все будет в порядке.
Глажу ее пальцы под столом, но начинается застолье, и руку Рин мне приходится отпустить. Еда в Ирландии простая, но сытная и вкусная, домашняя еда. А виски, про который Рин тоже много рассказывала, правда очень хорош. Я привык к крепким напиткам и знаю свою меру. Но только когда Рин отходит, и на ее место садится ее дедушка, вопрос о норме, кажется, переходит на второй план. Со мной хотят поговорить, и больше не о погоде. И я начинаю первым.
- Я понимаю, вам кажется, что все из-за меня.
Что я не на своем месте, что ничего не сделал, чтобы этого избежать. Что не спорил и не пытался бунтовать, а сделал свадьбу возможной. Рин говорила мне то же самое. И сейчас ее дедушка говорит. Он прав, ему плевать на любые обстоятельства, когда его внучке намеренно портят жизнь. И он не хочет слушать никаких возражений, он уверен, что могли бы быть другие возможности.
- Может, и так, но у нас есть вот эта возможность.
С шумом ставлю стакан на стол, янтарная жидкость едва не выплескивается на скатерть. Сколько раз нам уже подливали? Совершенно не помню.
- И я ценю то, что она есть. И что Рин дала ее. Возможность. Мне.
Большой глоток из стакана как будто придает мне сил.
- Я люблю Рин.
Мне кажется, что мы с мистером МакКинноном остались одни, и вокруг нет никого. Он смеется, оборачиваясь, смотря куда-то. Там фигуры людей, все перемещаются, снова водоворот, а я куда-то гребу, не понимая, куда меня вынесет.
- Ты любишь мою внучку? А она об этом знает?
Отвожу глаза, рассматривая виски в стакане. Жидкость как будто густая, наклонишь, окрашивает стекло и медленно стекает вниз тонким слоем жидкого янтаря. Нужно найти для Рин кулон такого цвета. Медовый и прозрачный камень с золотистыми искорками внутри. Там живет огонь.
- Мне должно быть плевать на все твои обстоятельства, ты знаешь? Она моя внучка.
И к моему огромному удивлению, хлопает меня по спине и уходит. И я уже не понимаю, что реально, это, или то, что я, кажется, сказал то, что не должен был говорить.
Голос Рин, дескать, снова виски, и снова без нее, доносится откуда-то издалека. Я развожу руками.
- Мы с твоим дедушкой… Поговорили. Не знаю только, поняли ли друг друга. Но надеюсь, что да.
А она смеется и треплет меня по волосам, тянет куда-то идти.
- Куда?
Иду послушно, уже не очень улавливая смысл ее слов. Понимаю только, что, кажется, поддался на провокацию.
- Рин, он меня напоил. – Плетусь за ней, осознавая свое мироощущение в этот момент. – Вышло что-то странное, странный такой… разговор. Совсем. Прости, если я…
Моей головы касается подушка, и мир пропадает до следующего утра. А утро напоминает мне утро другого дня.
- В следующий раз напомни мне больше никогда не пить с твоим дедушкой.
Отчего-то мне кажется, что следующему разу быть.

Отредактировано Marhold Fawley (2020-07-29 00:03:42)